Фульк (король Иерусалима)

Фульк Иерусалимский Foulque de Jérusalem<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Коронация Фулька</td></tr>
граф Анжу
1109 — 1129
Предшественник:	Фульк IV Анжуйский
Преемник:	Жоффруа V Анжуйский
граф Мэна
1100 — 1126
Предшественник:	Эли I дю Мэн
Преемник:	Жоффруа V Анжуйский
король Иерусалима
1131 — 1143
Соправитель:	Мелисенда Иерусалимская
Предшественник:	Балдуин II Иерусалимский
Преемник:	Мелисенда Иерусалимская и Балдуин III Иерусалимский
Рождение:	1092(1092) Анже, Франция
Смерть:	1143(1143) Акко
Род:	Гатине-Анжу
Отец:	Фульк IV Анжуйский
Мать:	Бертрада де Монфор
Супруга:	1) Ирменгарда Мэнская 2) Мелисенда Иерусалимская
Дети:	от 1-го брака: Жоффруа V Плантагенет, Эли II, Сибилла, Изабелла от 2-го брака: Балдуин III, Амори I

Фульк Иерусалимский (лат. Fulco, фр. Foulque, Foulques), также известный как Фульк V Молодой, граф Анжуйский (1089/1092 — 13 ноября 1143, Акра) — граф Анжу и Тура в 1109—1129 годах, граф Мэна в 1110—1129 годах, король Иерусалима с 1131 года. Супруг королевы Мелисенды Иерусалимской.

Биография

Граф Анжуйский

Фульк родился в Анже между 1089 и 1092 годами и был сыном Фулька IV, графа Анжуйского, и Бертрады де Монфор. В 1092 году Бертрада покинула мужа и вышла замуж за короля Филиппа I.

Фульк стал графом Анжуйским после смерти своего отца в 1109 году. В следующем году он женился на Эрменгарде Мэнской, закрепив тем самым контроль анжуйцев над графством Мэн.

Фульк был первоначально противником короля Генриха I Английского и сторонник короля Людовика VI, но в 1118 или 1119 году он заключил союз с Генрихом, и Генрих организовал свадьбу своего сына и наследника Вильгельма Аделина и дочери Фулька Матильды.

В 1119 или 1120 году Фульк пошел в крестовый поход и примкнул к тамплиерам. Он вернулся на родину в конце 1121 года, после чего начал субсидировать тамплиеров.

В 1127 или 1128 году Генрих I ещё больше укрепил союз с Анже, выдав свою дочь Матильду за сына Фулька Жоффруа.

Женитьба на Мелисенде

В 1127 году Фульк готовился вернуться в Анже, когда получил послание от короля Балдуина II Иерусалимского. Балдуин не имел наследников мужского пола и объявил своей преемницей дочь Мелисенду. Король рассчитывал защитить наследство дочери, выдав её за авторитетного рыцаря. Фульк был богатым и опытным крестоносцем, к тому же вдовцом. Его опыт в военной области должен был стать крайне ценным в деле защиты границ королевства.

Однако Фульк рассчитывал на более важный статус, чем просто консорт, — он хотел быть королём вместе с Мелисендой. Балдуин II, обдумав его требования, в итоге согласился. Фульк отрекся от графского титла в пользу своего сына Жоффруа и уехал в Иерусалим, где женился на Мелисенде 2 июня 1129 года. Позже Балдуин укрепил позиции Мелисенды в королевстве, сделав её единственным опекуном её сына от Фулька, Балдуина III, родившегося в 1130 году.

Фульк и Мелисенда стали совместными правителями Иерусалима в 1131 году, после смерти Балдуина II. Фульк стал рассчитывать получить единоличный контроль над королевством. Он пригласил немало баронов из Анже и проявлял стремление к централизации власти. Другие государства крестоносцев к северу опасались, что Фульк будет пытаться навязать им сюзеренитет Иерусалима над ними. Сестра Мелисенды Алиса Антиохийская, изгнанная из княжества Балдуином II, взяла под свой контроль Антиохию. Она в союзе с Понсом, графом Триполи, и Жосленом II Эдесским организовали защиту своих земель от возможной агрессии Фулька. В 1132 году Фульк и Понс встретились в небольшом сражении, по итогам которого был заключен мир, а Алиса Антиохийская сослана вновь.

В Иерусалиме поведение Фулька возмущало второе поколение христиан, выросших там с первого крестового похода. Эти «аборигены» сплотились вокруг двоюродного брата Мелисенды, Гуго II де Пюизе, графа Яффы, который был беззаветно верен королеве. Фульк увидел в Гуго соперника. В 1134 году, чтобы дискредитировать Гуго, Фульк обвинил его в любовной связи с Мелисендой. Гуго восстал в знак протеста и вступил в союз с мусульманами Аскалона. Он смог победить армию, посланную против него Фульком, но это не изменило ситуацию. В конфликт вмешался патриарх. Фульк согласился на мир, и Гуго был изгнан из королевства на три года.

На жизнь Гуго было совершено покушение. Фулька и его сторонников традиционно считают ответственными за это, однако прямых доказательств этому нет. Скандал оказался на руку королеве, которая провела дворцовый переворот и вернула себе лидирующие позиции при дворе. Вильгельм Тирский писал, что с этого времени Фульк «никогда не пытался взять на себя инициативу, даже в мелочах, без согласия Мелисенды». В результате Мелисенда получила безраздельный контроль над правительством с 1136 года. Незадолго до 1136 года Фульк смог примириться с женой, и вскоре родился второй сын, Амори.

Защита границ

Северная граница Иерусалимского королевства вызывала серьезную обеспокоенность. Балдуин II назначил Фулька регентом Антиохийского княжества. Для укрепления связей с Антиохией он женил Раймунда Антиохийского на 10-летней Констанции — племянницы Мелисенды и дочери Боэмунда II Антиохийского и Алисы Антиохийской.

Наибольшее беспокойство во время правления Фулька вызвало возвышение атабека Занги из Мосула. В 1137 году Фульк в союзе с Муин ад-Дин Унуром, визирем Дамаска, потерпел поражение в битве под Баарином. Дамаск также находился под угрозой со стороны Занги. Фульк захватил форт Баниас, к северу от Тверии, и, таким образом, укрепил северную границу.

Фульк также усилил южную границу королевства. Его дворецкий Пайен де Мильи построил крепость Керак к востоку от Мертвого моря, а чтобы обезопасить королевство от набегов египтян со стороны Красного моря и из Аскалона, Фульк возвел крепости Бланш-Гард, Ибелин и другие.

В 1137 и 1142 годах византийский император Иоанн II Комнин посещал Сирию и пытался навязать крестоносцам свой сюзеренитет. Намерение императора совершить паломничество в Иерусалим в сопровождении своей армии встревожило Фулька, и он написал императору письмо, указывая, что его королевство в упадке и разрухе и не сможет вместить всю его внушительную армию. Этот вежливый и льстивый ответ заставил Иоанна II отказаться от идеи паломничества. В итоге Иоанн умер, так и не успев совершить это паломничество.

Смерть

В 1143 году, в то время как король и королева были на отдыхе в Акре, Фульк погиб в результате несчастного случая на охоте. Его лошадь споткнулась, упала, и череп Фулька был раздавлен седлом, «и его мозги хлынули из ушей и ноздрей», как описал это Вильгельм Тирский. Король был привезен в Акру, где пролежал без сознания в течение трех дней, после чего умер. Он был похоронен в церкви Гроба Господня в Иерусалиме. Хотя их брак не был счастливым, Мелисенда оплакала его и носила траур. Фулька пережили его сын Жоффруа от первого брака, а также Балдуин III и Амори от Мелисенды.

Наследие

Описания

По словам Вильгельма Тирского, Фульк был «румяный мужчина, как Давид… верный и нежный, приветливый и добрый… опытный воин, полный терпения и мудрости в военном деле». Его главным недостатком была слабая память на имена и лица.

Ибн аль-Каланиси отмечал, что при всех своих военных талантах Фульк был слабым администратором. Он не смог обезопасить своё королевство от Зангидов, что в итоге привело к падению Эдессы в 1144 году и Второму крестовому походу.

Семья

В 1110 году Фульк женился на Эрменгарде Мэнской. От этого брака родились:

• Матильда Анжуйская (1111—1154), жена Вильгельма Аделина, после его гибели — настоятельница аббатства Фонтевро
• Жоффруа V Плантагенет (1113—1151), отец Генриха II Плантагенета
• Сибилла Анжуйская (1112—1165), жена Вильгельма Клитона, с 1134 года — жена Тьерри Эльзасского
• Эли II (ум. 1151), граф Мэна

От второго брака Фулька с Мелисендой, королевой Иерусалима, родились:

• Балдуин III, король Иерусалима
• Амори I, король Иерусалима

Литература

• Runciman, Steven (1952) A History of the Crusades, Vol. II: The Kingdom of Jerusalem, Cambridge University Press.
• Medieval Women, the Ecclesiastical History Society, 1978
• Payne, Robert. The Dream and the Tomb, 1984
• The Damascus Chronicle of Crusades, trans. H.A.R. Gibb, 1932.

Отрывок, характеризующий Фульк (король Иерусалима)

– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.