Фурманков, Николай Алексеевич

Николай Алексеевич Фурманков
Дата рождения:	18 декабря 1924(1924-12-18)
Место рождения:	Орёл, СССР
Дата смерти:	1986(1986)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Жанр:	Реалистическая живопись, соцреализм
Учёба:	Институт имени Репина
Сайт:	[* [www.artforum.ru/news/more.php?id=31&CategoryID=1 Галерея Форма / Живопись Н. А. Фурманкова]

Николай Алексеевич Фурманков (18 декабря 1924, Орёл, СССР — 1986, Ленинград, СССР) — русский советский живописец, член Ленинградского Союза художников.

Биография

Николай Алексеевич Фурманков родился 18 декабря 1924 года в городе Орле. Окончив школу, в 1941 был призван в Красную Армию. Участник сражений Великой Отечественной войны, отмечен боевыми наградами. После демобилизации приехал в Ленинград, в 1947 поступил в Ленинградское художественно-педагогическое училище. Занимался у И. А. Сретенской, А. А. Громова, П. Н. Боронкина. В 1952 окончил училище и в 1953 был принят на живописный факультет Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина. Занимался у Б. Д. Харченко, А. Д. Зайцева, Б. В. Иогансона. В 1959 оканчил институт по мастерской Б. В. Иогансона с присвоением квалификации художника живописи. Дипломная работа — картина «Весна в колхозе»

Участвовал в выставках с 1959 года, экспонируя свои работы вместе с произведениями ведущих мастеров изобразительного искусства Ленинграда. Писал пейзажи, жанровые и историко-революционные композиции, реже портреты и натюрморты. В 1960 был принят в члены Ленинградского Союза художников. Персональная выставка произведений Фурманкова состоялась в 1985 году в Ленинграде в залах Ленинградского Союза художников.

Работы Н. А. Фурманкова находятся в фондах Музея Академии художеств, в Ленинградском отделении Союза художников России, в Музее истории города Ленинграда, Архангельском управление культуры, художественных музеях, картинных галереях и частных коллекциях в России, США, Германии, Японии, Франции, Венесуэлы.

Творчество

Н. А. Фурманков был одарённым художником, работавшим в разных жанрах. Его творчество в целом развивалось в русле течения русской реалистической живописи. Приверженность этому направлению сказалась не только в высокой культуре цвета, яркости палитры, широкой манере письма. Фурманков был увлечён деревенской жизнью, природой и на протяжении всего своего творчества особенно успешно разрабатывал именно эти мотивы. Художник создавал свой мир образов, находил свой эмоциональный настрой, свои колористические решения. Его картины рождены любовью к русским людям, к родной земле, они насыщены бодрым, поэтическим восприятием мира. Художник любил сельскую природу искренне, непосредственно и умел раскрыть в обыденности её состояния, высокую поэзию и красоту. Его радовало бурное пробуждение природы, когда деревья покрываются нежной листвой, когда зацветают первые травы и небо кажется беспредельным в своей чистоте. Часто присутствующие в его картинах животные усиливают поэтический настрой произведений. Волновали ранние приметы весны: начинающий подтаивать снег, распрямившиеся, но ещё голые ветки, зеленеющая кора ивы. Осень дарит золото лесов, свежий ветер, серебристость туманов. Неоднократно обращаясь к этим мотивам, художник каждый раз решал их по-новому. Фурманков бывал в творческих командировках на Кавказе, в Туркмении, на Баренцевом и Белом морях, писал этюды в Загорске, Владимире, Суздале, Калининской области. С увлечением писал этюды под Вологдой и на Сенеже. Но самой близкой стала ему Старая Ладога. В 1960-1970 годы он неоднократно работал здесь на творческой базе ленинградских художников «Старая Ладога».

Николай Фурманков известен и как мастер тематической картины, пейзажа, портрета. Художнику принадлежит несколько многофигурных композиций на историко-революционную тему. Для каждой мастер изучал материал по многочисленным источникам, искал выразительный типаж, тщательно отбирал предметы обстановки, что определило историческую достоверность изображённых событий.

Постоянно занимала художника военная тема. Фурманов писал сцены из фронтовой жизни и послевоенного восстановления. Много сил и времени художник отдал разработке темы труда. Его интересовали рабочие люди: горняки, литейщики, строители дорог, рыбаки. Появлению каждой его картины предшествовали напряженные поиски, многие творческие пробы. Особенно долго Фурманков работал над произведениями из шахтёрской жизни. Сила характера, убежденность, оптимизм рабочего человека, раскрытые Фурманковым в произведениях шахтерского цикла, составили одну из наибольших творческих удач мастера. Созданные им портреты, при всей их несомненной индивидуальности, вырастают до обобщенных, типических образов современников.

См. также

• Список живописцев Ленинградского Союза художников
• Дом Творчества художников «Старая Ладога»

Литература

• Центральный Государственный Архив литературы и искусства. СПб. Ф.78. Оп.8. Д.178.
• Весенняя выставка произведений ленинградских художников 1969 года. Каталог. — Л: Художник РСФСР, 1970. — с.18.
• Губарев А., Дмитренко А. В простом, казалось бы, мотиве … // Вечерний Ленинград, 1971, 5 января.
• Шишло Б. Что вдохновляло художников. Размышления в связи с осенней выставкой. // Смена, 1971, 7 января.
• Богданов А. Ярче показывать жизнь. // Вечерний Ленинград, 1971, 21 декабря.
• Exhibition of modern Soviet Painting. 1977. Gekkoso Gallery. Catalogue. — Tokyo, 1977. — р.43,89.
• Справочник членов Ленинградской организации Союза художников РСФСР. — Л: Художник РСФСР, 1980. — с.128.
• Николай Алексеевич Фурманков. Выставка произведений. Каталог. — Л: Художник РСФСР, 1985.
• Новикова Е., Соколов В. Николай Фурманков. М., Белый город, 2007.
• Иванов С. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб., НП-Принт, 2007. С.18, 394, 395, 400. — ISBN 5-901724-21-6, ISBN 978-5-901724-21-7.
• Юбилейный Справочник выпускников Санкт-Петербургского академического института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина Российской Академии художеств. 1915—2005. — Санкт Петербург: «Первоцвет», 2007. С. 83. ISBN 978-5-903677-01-6.

Ссылки

• [www.artforum.ru/news/more.php?lang=&id=55&CategoryID=0 Галерея Форма Выставка произведений Н. А. Фурманкова]

Отрывок, характеризующий Фурманков, Николай Алексеевич

«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.