Фурманов, Дмитрий Андреевич

Дмитрий Андреевич Фурманов
Портрет Д. Фурманова работы Сергея Малютина, 1922, ГТГ.
Место рождения:	с. Середа, Костромская губерния, Российская империя (ныне — Ивановская область, Россия)
Место смерти:	Москва, РСФСР, СССР
Род деятельности:	прозаик
Язык произведений:	русский
Награды:
[lib.ru/RUSSLIT/FURMANOW/ Произведения на сайте Lib.ru]

Дмитрий Андреевич Фу́рманов (26 октября (7 ноября) 1891 года — 15 марта 1926 года) — советский писатель-прозаик, революционер, военный и политический деятель.

Биография

Отец, Андрей Семёнович Фурманов, происходил из крестьян Ярославской губернии; мать, Евдокия Васильевна, была из семьи сапожника из Владимира.

В дни своей юности Фурманов учился в Кинешемском реальном училище. И хотя он прожил в Кинешме всего около трёх лет (1909—1912), они были важными для формирования его мировоззрения и становления характера. Именно в реальном училище Дмитрий Фурманов окончательно решил посвятить свою жизнь литературе. После его окончания в августе 1912 года он поступает в Московский университет на филологический факультет, который окончил в 1915 году, но госэкзаменов сдать не успел. Принял участие в Первой Мировой войне в качестве брата милосердия РОКК, в чине прапорщика. В санитарном поезде познакомился с сестрой милосердия Анной Никитичной Стешенко (дочерью видного организатора здравоохранения Ю. А. Менделевой) и женился на ней.

Октябрьская Революция и Гражданская война

Весной 1917 г. примкнул к эсерам-максималистам, затем перешёл к анархистам. Выдвинулся во время корниловского выступления (август 1917 года), когда стал секретарём Штаба революционных организаций Иваново-Вознесенска. С сентября заместитель председателя местного Совета, поддержал октябрьский переворот, причём приказал арестовать бастовавших почтово-телеграфных служащих. Летом 1918 года вступил в РКП(б). Во главе красногвардейского отряда принимал участие в подавлении Ярославского восстания. В это время сближается с М. В. Фрунзе, бывшим тогда в Иваново-Вознесенске председателем губкома РКП(б) и военным комиссаром Иваново-Вознесенской губернии. Осенью 1918 г. становится секретарём Иваново-Вознесенского окружкома РКП(б). Одновременно, по поручению Фрунзе, ставшего уже комиссаром Ярославского военного округа, руководит пропагандой среди военных частей округа. В начале 1919 г., когда Фрунзе был назначен командующим 4-й армией Восточного фронта, также отправляется в качестве политработника на Восточный фронт, с 25 марта комиссар 25-й стрелковой дивизии, которой командовал В. И. Чапаев. 30 июня 1919 г. из-за конфликта с Чапаевым (на почве ревности: у Чапаева возник роман с женой Фурманова Анной Стешенко.) переведён из дивизии в Туркестан. С августа 1919 г. по сентябрь 1920 г. начальник политического управления Туркестанского фронта, с конца 1919 года — уполномоченный РВСР в Семиречье. 12–19 июня 1920 г. во время восстания в гарнизоне города Верного (Алма-Ата) сыграл ключевую роль в ликвидации восстания: Фурманов вёл с повстанцами переговоры, затягивая время, пока не подошли верные части (этот эпизод описан им в романе «Мятеж»). С августа 1920 г. — на Кубани, комиссар десантного отряда Е. И. Ковтюха, начальник политического управления IX Кубанской армии. Участвовал в боях против Улагаевского десанта, был сильно контужен, награждён орденом Красного Знамени.

Писательская деятельность

В июне 1921 г. приезжает в Москву, работает в литературно-издательском отделе Политуправления РевВоенСовета, членом Высшего военно-редакционного совета; с ноября заведует редакцией журнала «Военная наука и революция» и одновременно завершает филологическое образование в Московском университете (окончил в 1924 году). С сентября 1923 г. в Госиздате — политредактор, затем редактор отдела современной художественной литературы. В 1924–1925 годах секретарь Московской ассоциации пролетарских писателей (МАПП).

В 1926 г. умер от менингита, похоронен на Новодевичьем кладбище.

Видный советский военачальник генерал Хлебников, близкий друг и сослуживец Фурманова по Чапаевской дивизии, так вспоминает об обстоятельствах его болезни и кончины:

Наши слушатели просили Дмитрия Андреевича написать о Фрунзе так, как написал он о Чапаеве. Он ответил, что и сам об этом думает. Действительно, Фурманов даже составил план будущей книги, но большего сделать не успел. Заболел ангиной, пустяковой, на его взгляд, болезнью, да не умел он себя беречь. С высокой температурой продолжал выступать на писательских собраниях, требуя выполнения решений ЦК партии по литературе, призывая очистить ряды писателей от двурушников, интриганов и склочников.

Ангина вызвала заражение крови. 15 марта 1926 года мне позвонили на службу, попросили срочно приехать к Фурмановым — Дмитрию Андреевичу стало совсем плохо. У постели Фурманова я застал несколько самых близких его друзей. Среди них была и сестра Владимира Ильича Ленина — Анна Ильинична Ульянова-Елизарова. Дмитрий был в бреду. Несколько часов спустя он скончался. «Золотой человек умер», — с глубокой болью сказала Анна Ильинична.

Вот ведь как случается в жизни: молодой, полный сил человек, прошёл невредимым через сорок смертей, а погиб от болезни, на которую сначала и внимания не обратил.

— Хлебников Н. М. [militera.lib.ru/memo/russian/hlebnikov_nm/04.html Под грохот сотен батарей]. — М.: Воениздат, 1974.

Наибольшую известность из литературного наследия Фурманова получил роман «Чапаев». В 1934 году по материалам этой книги режиссёры братья Васильевы поставили одноимённый фильм, завоевавший в СССР огромную популярность.

Память

• В 1941 году в Ивановской области переименован город Середа в честь Д. А. Фурманова — Фурманов. В городе установлен памятник и открыт музей.
• Имя Д. А. Фурманова носил Ивановский педагогический институт, преобразованный в 1973 году в Ивановский государственный университет. Ныне носит Ивановский педагогический колледж.
• В Кинешме имя Д.А. Фурманова носит общеобразовательный лицей (бывшая школа № 4, до революции - реальное училище).
• В Москве располагается Центральная № 66 и детская № 32 библиотеки им. Д.А. Фурманова (Беговая улица, 13 и 1-й Боткинский проезд, 4к1).
• Именем Фурманова названы улицы в целом ряде населённых пунктов на территории бывшего СССР.
• В Казахстане в городе Таразе есть памятная доска на доме, где он жил некоторое время в 1920-е годы.
• В Алма-Ате есть улица Фурманова.
• Бюст Фурманова есть на ул. Фурманова, угол ул. Курмангазы
• В Алматы (Казахстан) в сквере ниже КБТУ на Аллеи выдающихся деятелей установлен бюст Фурманова на постаменте.
• В честь Дмитрия Фурманова назван теплоход 302 проекта.

Награды

• Орден Красного Знамени (1922) — За командование отрядом при разгроме Улагаевского десанта в 1920 году.

Библиография

• Собрание сочинений в 4-х томах. М., Гослитиздат, 1960—1961
• Собрание сочинений в 3-х томах. М., Гослитиздат, 1936
• Собрание сочинений. Т.1-2. М.-Л., ГИЗ, 1930
• Собрание сочинений. Т.1-5. М.-Л., ГИЗ, 1926—1928
• Сочинения в 2-х томах. Л.,Художественная литература, 1971
• Сочинения в 3-х томах. М., Гослитиздат, 1951—1952
• В восемнадцатом году. Краснодар, Буревестник, 1923
• Красный десант. М., Красная новь, 1923
• Чапаев. М.-Пг., ГИЗ, 1923
• Чапаев. М.-Пг., ГИЗ, 1924
• Чапаев. М., ВВРС, 1924
• Чапаев. М., ГИЗ, 1924 (без имени автора, переработка Е. Виноградской)
• В восемнадцатом году. М., Долой неграмотность, 1925
• Красный десант. М., Гудок, 1926
• Красный десант. Н.-Новгород, 1926
• Красный десант. М.-Л. ГИЗ, 1925
• Красный десант. М., ГИЗ, 1925
• Путь борьбы. М., Новая Москва, 1925
• Мятеж. М.-Л., ГИЗ, 1925
• Мятеж. М.-Л., ГИЗ, 1925
• Чапаев. М.-Л., ГИЗ, 1925
• Чапаев. М., Гудок, 1925 (вып. 1-2, в сокр.)
• Чапаев (в сокр.). М.-Л., ГИЗ, 1925
• Незабываемые дни. М.-Л., 1926
• Последние дни. М., Рабочая Москва, 1926
• Семь дней. М., Московский рабочий, 1925
• Штарк. М., Красная звезда, 1925
• Морские берега. М.-Л., Молодая гвардия, 1926
• Семь дней. М.-Л., ГИЗ, 1926
• Слепой поэт. М., Огонёк, 1926
• Шар земли. Тифлис, 1926
• [elib.shpl.ru/ru/nodes/14191-furmanov-d-a-dnevnik-1914-1915-1916-m-1930#page/1/mode/grid/zoom/1 Дневник (1914-1915-1916). — М., 1930. — 253 с.]

Ссылки

• Фурманов Дмитрий Андреевич — статья из Большой советской энциклопедии.
• [lib.ru/RUSSLIT/FURMANOW/ Фурманов, Дмитрий Андреевич] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.peoples.ru/art/literature/story/furmanov/ Биография]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_f/furmanov_da.php Дмитрий Андреевич Фурманов]
• [alnaz.ru/furmanov.html Комиссар и писатель (о Дмитрии Фурманове)]
• [www.grani.lv/daugavpils/49754-dvinskaya-letopis-buduschego-komissara-chapaevskoy-divizii.html]

Отрывок, характеризующий Фурманов, Дмитрий Андреевич

Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.