Футбольный матч Польша — ФРГ (1974)

Футбольный матч Польша — ФРГ (1974)
Fußballspiel Polen — Deutschland (1974)
Турнир	Чемпионат мира по футболу 1974
Польша ФРГ 0 1
Дата	3 июля 1974
Стадион	Вальдштадион, Франкфурт-на-Майне
Арбитр	Эрих Линемайр
Посещаемость	62000
Погода	дождь

Футбольный матч между сборными командами Польши и ФРГ в рамках чемпионата мира в ФРГ состоялся 3 июля 1974 в городе Франкфурт-на-Майне на стадионе «Вальдштадион» в присутствии 62 тысяч зрителей и при сильном дожде, вследствие чего получил названия Франкфуртский матч на воде (нем. Wasserschlacht von Frankfurt, польск. Mecz na wodzie) и Франкфуртский дождливый матч (нем. Regenschlacht von Frankfurt). Из-за проливного дождя поле перед игрой было затоплено, вследствие чего пожарные отправились откачивать воду с поля. Поскольку поле было в негодном состоянии, матч хотели отменить или провести в другом городе, но график турнира не позволял этого сделать, поэтому матч всё же состоялся (хоть и с 30-минутной задержкой). Он завершился победой сборной ФРГ со счётом 1:0, единственный гол забил Герд Мюллер. Сборная ФРГ вышла в финал, который и выиграла у сборной Нидерландов со счётом 2:1, а сборная Польши завоевала бронзовые медали.

Перед игрой

Турнирное положение

Перед матчем турнирное положение группы 2 выглядело так:

Место	Сборная	Очки	Разница мячей
1	ФРГ	4	6:2
2	Польша	4	3:1
3	Швеция	0	2:5
4	Югославия	0	1:4

ФРГ и Польша были единственными претендентами на выход в финал, поскольку обыграли своих предыдущих противников в лице Швеции и Югославии. Победитель матча отправлялся в финал, проигравший боролся за бронзовые медали. Сборная Польши не имела права на осечку, поскольку ничья выводила в финал ФРГ благодаря лучшему соотношению разницы забитых и пропущенных мячей. В 1974 году действовало правило двух очков за победу, вследствие чего у немцев и поляков было по 4 очка после двух побед.

Погодные условия

Незадолго до начала матча во Франкфурте начался ливневый дождь, из-за чего поле стадиона было затоплено и пришло в негодность. Немецкие пожарные попытались откачать всю воду с поля, а работники стадиона спешно стали подстригать газон и приводить его в нужное для игры состояние, но эта работа затянулась. На экстренном совещании предлагалось перенести игру или попросту отменить её, но плотный график турнира не позволял принять подобное решение. В итоге было решено всё-таки провести матч, но судья встречи, австриец Эрих Линемайр, начал игру после 30-минутной задержки.

Краткий обзор матча

Матч начался с минуты молчания в память об умершем 1 июля 1974 президенте Аргентины Хуане Пероне. Поскольку поле промокло, а дождь не прекращался даже после начала игры, то играть на мокром поле обеим командам было тяжело. Особенно трудно приходилось полякам, привыкшим к быстрым комбинациям и короткому пасу. Мяч двигался очень медленно и был тяжёлым от воды. Зепп Майер вступал в игру преимущественно в первом тайме: территориальное и игровое преимущество было на стороне поляков, но своими шансами они не воспользовались.

Во втором тайме преимущество перешло к немцам. На 53-й минуте правила нарушил в своей штрафной Ежи Горгонь против Бернда Хёльценбайна, что привело к пенальти в ворота поляков. Однако этот удар в исполнении Ули Хёнесса отразил польский вратарь Ян Томашевский. Тем не менее, давление немцев привело к логичному голу на 76-й минуте, который забил Герд Мюллер. Счёт до конца игры так и не изменился.

Статистика матча

Польша		ФРГ
Польша	3 июля 1974 года, 16:00, Франкфурт-на-Майне Счёт: 0:1 (0:0) Судья: Эрих Линемайр Помощники судьи: Карой Палотаи, Рудольф Шойрер [de.fifa.com/worldcup/matches/round=263/match=2064/index.html Отчёт о встрече]		ФРГ
	2. Ян Томашевский 4. Антоний Шимановский 6. Ежи Горгонь 9. Владислав Жмуда 10. Адам Мусял 12. Казимеж Дейна 13. Хенрик Касперчак (11. Леслав Цьмикевич, 80') 14. Зигмунт Мащик (21. Казимеж Кмецик, 80') 16. Гжегож Лято 18. Роберт Гадоха 19. Ян Домарский Тренер: Казимеж Гурский	1. Зепп Майер 2. Берти Фогтс 3. Пауль Брайтнер 4. Ханс-Георг Шварценбек 5. Франц Беккенбауэр 16. Райнер Бонхоф 14. Ули Хёнесс 12. Вольфганг Оверат 9. Юрген Грабовски 13. Герд Мюллер 17. Бернд Хёльценбайн Тренер: Хельмут Шён
		Ули Хёнесс  76' Герд Мюллер

После игры

Капитан немцев Франц Беккенбауэр после игры сказал, что если бы матч проходил в нормальных условиях, сборная ФРГ проиграла бы без шансов. В свою очередь, это породило слухи о том, что немцы умышленно не откачали часть воды на одной стороне поля, чтобы досадить полякам. Эти слухи опроверг Гжегож Лято, сказавший, что польская сторона сама выбирала ворота для игры по жребию, к тому же после перерыва команды поменялись воротами.

ФРГ выиграла финал у Нидерландов (2:1) и завоевала второй в истории титул чемпионов мира. Польша же стала бронзовым призёром, дожав Бразилию (1:0) в матче за 3-е место.

Отрывок, характеризующий Футбольный матч Польша — ФРГ (1974)

Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.