Футбол на летних Олимпийских играх 1984
Футбол на летних Олимпийских играх 1984
Содержание
Групповой турнир
- Время — местное.
Группа А
Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | В | Н | П | М | Очки |
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1. Франция | 1:1 | 2:1 | 2:2 | 1 | 2 | 0 | 5−4 | 4 | |
2. Чили | 1:1 | 0:0 | 1:0 | 1 | 2 | 0 | 2−1 | 4 | |
3. Норвегия | 1:2 | 0:0 | 2:0 | 1 | 1 | 1 | 3−2 | 3 | |
4. Катар | 2:2 | 0:1 | 0:2 | 0 | 1 | 2 | 2−5 | 1 |
29 июля 1984 19:30 |
|
Гарвард Стэдиум, Бостон Зрителей: 25 000 Судья: Давид Соха |
29 июля 1984 19:30 |
|
Нави-Марин Корпс Мемориал Стэдиум, Аннаполис Зрителей: 29 240 Судья: Ромуальдо Арппи Фильо |
31 июля 1984 19:00 |
|
Гарвард Стэдиум, Бостон Зрителей: 27 832 Судья: Фолькер Рот |
31 июля 1984 19:00 |
|
Нави-Марин Корпс Мемориал Стэдиум, Аннаполис Зрителей: 14 508 Судья: Луис Паулино Силес |
2 августа 1984 19:00 |
|
Гарвард Стэдиум, Бостон Зрителей: 17 529 Судья: Бестер Каломбо |
2 августа 1984 19:00 |
|
Нави-Марин Корпс Мемориал Стэдиум, Аннаполис Зрителей: 28 114 Судья: Ян Кейзер |
Группа B
Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | В | Н | П | М | Очки |
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1. Югославия | 1:0 | 1:1 | 4:2 | 3 | 0 | 0 | 7−3 | 6 | |
2. Канада | 0:1 | 3:1 | 1:1 | 1 | 1 | 1 | 4−3 | 3 | |
3. Камерун | 1:1 | 1:3 | 1:0 | 1 | 1 | 1 | 3−5 | 3 | |
4. Ирак | 2:4 | 1:1 | 0:1 | 0 | 1 | 2 | 3−6 | 1 |
30 июля 1984 19:30 |
|
Гарвард Стэдиум, Бостон Зрителей: 16 730 Судья: Хесус Диас |
30 июля 1984 19:00 |
|
Нави-Марин Корпс Мемориал Стэдиум, Аннаполис Зрителей: 15 010 Судья: Ян Кейзер |
1 августа 1984 19:00 |
|
Гарвард Стэдиум, Бостон Зрителей: 20 000 Судья: Давид Соха |
1 августа 1984 19:00 |
|
Нави-Марин Корпс Мемориал Стэдиум, Аннаполис Зрителей: 20 000 Судья: Мохаммед Хоссамелдин |
3 августа 1984 19:00 |
|
Гарвард Стэдиум, Бостон Зрителей: 27 621 Судья: Энцо Барбареско |
3 августа 1984 19:00 |
|
Нави-Марин Корпс Мемориал Стэдиум, Аннаполис Зрителей: 24 430 Судья: Тосикасу Сано |
Группа C
Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | В | Н | П | М | Очки |
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1. Бразилия | 1:0 | 2:0 | 3:1 | 3 | 0 | 0 | 6−1 | 6 | |
2. ФРГ | 0:1 | 2:0 | 6:0 | 2 | 0 | 1 | 8−1 | 4 | |
3. Марокко | 0:2 | 0:2 | 1:0 | 1 | 0 | 2 | 1−4 | 2 | |
4. Саудовская Аравия | 1:3 | 0:6 | 0:1 | 0 | 0 | 3 | 1−10 | 0 |
30 июля 1984 19:30 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 23 228 Судья: Тони Эванджелиста |
30 июля 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 40 799 Судья: Брайан МакГинлей |
1 августа 1984 19:00 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 75 239 Судья: Ча Кьён Бок |
1 августа 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 36 909 Судья: Эдвард Состарич |
3 августа 1984 19:00 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 26 242 Судья: Иоан Игна |
3 августа 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 49 355 Судья: Арминио Викториано Санчес |
Группа D
Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | В | Н | П | М | Очки |
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1. Италия | 1:0 | 1:0 | 0:1 | 2 | 0 | 1 | 2−1 | 4 | |
2. Египет | 0:1 | 1:1 | 4:1 | 1 | 1 | 1 | 5-3 | 3 | |
3. США | 0:1 | 1:1 | 3:0 | 1 | 1 | 1 | 4-2 | 3 | |
4. Коста-Рика | 1:0 | 1:4 | 0:3 | 1 | 0 | 2 | 2−7 | 2 |
Примечание. В этой группе с командами США, Коста-Рики и Египта изначально, согласно жеребьёвке, должна была выступать сборная СССР (олимпийская), но после того как Советский Союз, а потом и другие социалистические страны объявили о бойкоте игр, в группу D была допущена команда Италии.
29 июля 1984 19:30 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 78 000 Судья: Жоэль Куино |
29 июля 1984 19:30 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 37 430 Судья: Гастон Кастро |
31 июля 1984 19:00 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 20 645 Судья: Антонио Маркес Рамирес |
31 июля 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 63 624 Судья: Абдул Азиз Аль-Салми |
2 августа 1984 19:00 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 54 973 Судья: Хорхе Эдуардо Ромеро |
2 августа 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 41 291 Судья: Гебрейсус Тесфайе |
Плей-офф
Четвертьфиналы | Полуфиналы | Финал | ||||||||
Франция | 2 | |||||||||
Египет | 0 | |||||||||
Франция | 4 | |||||||||
Югославия | 2 | |||||||||
Югославия | 5 | |||||||||
11 августа | ||||||||||
ФРГ | 2 | |||||||||
Франция | 2 | |||||||||
Бразилия | 0 | |||||||||
Италия | 1 | |||||||||
Чили | 0 | |||||||||
Бразилия | 2 | Матч за 3-е место | ||||||||
Италия | 1 | |||||||||
Бразилия | 1 (пен.4) | Югославия | 2 | |||||||
Канада | 1 (пен.2) | Италия | 1 | |||||||
Четвертьфинал
5 августа 1984 15:00 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 67 349 Судья: Брайан МакГинлей |
5 августа 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 66 228 Судья: Ча Кьён Бок |
6 августа 1984 17:00 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 36 150 Судья: Луис Паулино Силес |
6 августа 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 58 439 Судья: Хорхе Эдуардо Ромеро |
Полуфинал
8 августа 1984 18:15 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 97 451 Судья: Антонио Маркес Рамирес |
8 августа 1984 20:30 |
|
Стэнфорд Стэдиум, Станфорд Зрителей: 83 642 Судья: Давид Соха |
Матч за 3-е место
10 августа 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 100 374 Судья: Брайан МакГинлей |
Финал
11 августа, 1984 19:00 |
|
Роуз Боул, Пасадена Зрителей: 101 799 Судья: Ян Кейзер |
||||||
Франция: Руст, Аяш, Бибар, Бижота, Бриссон, Жанноль, Лякомб, Лемульт, Рор, Ксюэреб, Занон. Бразилия: Жилмар Риналди, Силва, Пинья, Мауро Галван, Адемир, Феррейра, Дунга, Кито, Оливейро, Силвиньо, Тоньо. |
Источники информации
Футбол-85. Справочник-календарь // Под общей редакцией Б. Федосова. Автор-составитель П. Алёшин. — М.: Московская правда, 1985.
|
|
Напишите отзыв о статье "Футбол на летних Олимпийских играх 1984"
Отрывок, характеризующий Футбол на летних Олимпийских играх 1984
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.