Фуше, Жозеф

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Фуше»)
Перейти к: навигация, поиск
Запрос «Фуше» перенаправляется сюда; см. также другие значения.
Жозеф Фуше
фр. Joseph Fouché<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
 
 
Награды:

Жозе́ф Фуше́, герцог Отрантский (фр. Joseph Fouché, duc d'Otrante; 21 мая 1759, Ле-Пельрен близ Нанта — 25 или 26 декабря 1820, Триест) — французский политический и государственный деятель.





Ранние годы

Получил духовное образование: учился в Париже в конгрегации ораторианцев (см. Монашество); по окончании курса поступил в ту же конгрегацию и был в разных учебных заведениях профессором математики и философии. Несмотря на принадлежность к духовному ордену, он постоянно и очень охотно глумился над религией и выставлял напоказ свой атеизм, в особенности, когда началась революция.

Революция

Революция застала его начальником колледжа в Нанте; он покинул его и выступил в том же городе адвокатом и вместе с тем горячим членом крайних радикальных клубов. В 1792 году выбран в конвент, где примкнул к партии монтаньяров. В числе прочих он вотировал за казнь Людовика XVI, против апелляции к народу и против отсрочки. В марте 1793 года Фуше был отправлен конвентом в департамент Нижней Луары, с обязательством собрать там ополчение; в июне отправлен в западные и центральные департаменты, чтобы там «приглашать граждан вооружиться против вандейцев». Во время этой командировки он усиленно насаждал революционные идеи. Так, в Невере он запретил всякие религиозные манифестации вне церквей, не исключая и похорон, которым придал таким образом чисто гражданский характер; с кладбища он удалил кресты и поставил статую сна с подписью: «Смерть есть вечный сон».

В октябре 1793 года он вместе с Колло д'Эрбуа был отправлен в Лион для восстановления там спокойствия после федералисткого восстания, что он и исполнил, расстреляв множество народа; впоследствии он хвалился устроенным там кровопролитием. Он вернулся в Париж незадолго до казни Дантона и был избран председателем клуба якобинцев.

Однако неожиданно для многих он стал порицать крайности террора и явился противником Робеспьера, который добился его удаления из клуба якобинцев и собирался принять ещё более крутые меры против него, когда падение и казнь Робеспьера, в котором Фуше принимал деятельное участие, совершенно изменило взаимные отношения партии. Несмотря на то, что Фуше после 9 термидора являлся в рядах умеренных, он всё-таки в августе 1795 года был арестован, как террорист, но общая амнистия 4 брюмера IV года освободила его.

На службе Директории

В 1798 году он, по рекомендации Барраса, с которым был в хороших отношениях, получил пост посланника в Цизальпинскую республику, но скоро его отозвали оттуда вследствие предпринятой им вместе с генералом Брюном попытки государственного переворота, сделанной в видах торжества крайней демократии, и перевели посланником в Голландию. В августе 1799 года он был назначен министром полиции.

В этой должности Фуше, более чем где бы то ни было, оказался на своём месте. Издавна посвящённый в интриги различных партий и отдельных личностей, он прекрасно знал их отношения и внутреннее состояние и умел искусно пользоваться своими знаниями; он сумел превосходно организовать шпионство и провокаторство, благодаря чему в значительной степени руководил деятельностью многих лиц и властвовал над ними.

На службе Наполеона

В это время всходила звезда Наполеона, и Фуше решил стать на его сторону и энергично поддержать его при совершении им переворота 18 брюмера. От старого радикализма осталось уже весьма немного: Фуше в первые же дни после переворота принял крутые меры против якобинцев, клуб которых был им закрыт ещё до 18 брюмера, запретил 11 журналов и т. д. Однако он не сумел предупредить покушение на жизнь Наполеона при помощи адской машины (1800 год), что вызвало недовольство Наполеона против него. Тем не менее он сохранил свой пост до сентября 1802 года. Наполеон вознаградил его денежным даром в 2 400 000 франков и постом сенатора. Неспособность его заместителей следить за действиями и замыслами враждебных Наполеону партий и лиц (хотя они раскрыли заговор Кадудаля и Пишегрю) и услуги, оказанные ему Фуше в качестве сенатора при основании империи, заставили Наполеона, в июле 1804 года, вновь назначить его министром полиции.

По некоторым известиям Фуше был против расстрела герцога Энгиенского (март 1804 года) и ему даже приписывают по этому поводу слова: «Это хуже, чем преступление, это — политическая ошибка», но это сомнительно, так как вряд ли бы Фуше в таком случае получил министерский пост. В 1809 году Фуше получил титул герцога Отрантского и значительное поместье. С 1809 года Фуше, предусматривая падение Наполеона, вступил в тайные переговоры с одной стороны с легитимистами, с другой — с республиканцами, а также с английским правительством.

Наполеон скоро почувствовал это и дал Фуше отставку (1810 год). Тогда Фуше сжег или спрятал значительное количество важных документов своего министерства, желая поставить в затруднительное положение поставленного Наполеоном следить за ним Савари, или, может быть, воспользоваться ими впоследствии против Наполеона. Опасаясь преследования за это, он скрылся за границу. В 1811 году Фуше получил позволение вернуться в Париж и скоро добился назначения на пост посланника в Неаполь (1813).

Как только Людовик XVIII вернулся в Париж, Фуше оказался в числе горячих сторонников Бурбонов. Но когда Наполеон покинул остров Эльбу и высадился во Франции, то Фуше приветствовал его как избавителя отечества, и Наполеон, ради собственной безопасности, должен был в третий раз назначить его министром полиции. Фуше и на этот раз продолжал свои тайные переговоры с Людовиком XVIII и Меттернихом. После Ватерлоо он настаивал на отречении Наполеона и был членом временного правительства, назначенного палатами; в этой должности он содействовал второй реставрации. Людовик XVIII в награду назначил его в четвёртый раз на тот же пост министра полиции.

Поздние годы

Однако нападки на него ультрароялистов, не желавших простить ему его революционного прошлого, понудили Людовика XVIII переместить его на пост французского посланника в Дрездене (сентябрь 1815 года). Здесь настиг его декрет 6 января 1816 года об изгнании из Франции цареубийц. Фуше потерял своё место и уехал в Австрию, где натурализовался и провёл конец жизни. Он оставил своим сыновьям 14 млн франков.

Изданные в 4 томах в Париже 1828—1829 «Mémoires de Joseph F., duc d’Otrante» — не подлинны; Фуше действительно написал мемуары, но они до сих пор[уточнить] не опубликованы и судьба их неизвестна. В последние годы жизни он написал, с целью оправдания, несколько политических памфлетов, представляющих мало интереса, вследствие заключающихся в них фактических неточностей.

Награды

Напишите отзыв о статье "Фуше, Жозеф"

Литература

Значительная литература, специально посвящённая Фуше ещё при его жизни и в первое время после его смерти, представляет собой ряд памфлетов, в основном крайне враждебных ему и тоже часто страдающих сильными преувеличениями и искажениями действительности. Более обстоятельные биографии написали C-te de Martel («Etude sur F.», Париж, 1873—79) и [fr.wikipedia.org/wiki/Louis_Madelin] — Луи Мадлен L. Madelin, «Fouché. 1759—1820» (Париж, 1901).

Жозефу Фуше посвящена литературная биография, написанная Стефаном Цвейгом.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Фуше, Жозеф

– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Фуше,_Жозеф&oldid=79865471»