Фуэрос

Фуэ́рос (исп. fueros, мн.ч. от fuero; порт. foraes — право, привилегия) — общий свод законов в государствах Пиренейского полуострова, относящихся ко всем подданным государства, а также законы, подтверждающие права провинций и муниципалитетов. Название происходит от латинского слова forum в значении суд, право или рынок.

Фуэрос общегосударственные

Первое известное фуэро — «Вестготская правда» (лат. Forum judicum), созданное в 654 году и в XIII веке получившее название «Фуэро Хузго». Другое фуэро общего характера было издано в 1254 году королём Кастилии Альфонсом Х («Фуэро Реаль»). Эти фуэрос выпускались с целью унификации законодательства во всём королевстве, однако на самом деле в различных районах Кастилии в них постоянно вносились местные изменения.

Фуэрос провинций и личные

Отдельной группой фуэрос являлись хартии феодальных вольностей отдельных провинций (Арагона, Наварры, Басконии), обнародованные в XIV веке, а также отдельных сословий и фамилий (например, фуэрос кастильских рыцарей 1135—1138 годов).

Фуэрос городские

Муниципальные фуэрос были самыми многочисленными. Они известны с IX века. В них записывались пожалования и привилегии, а также права и обязанности жителей городских и сельских общин. Особенно широко предоставление муниципальных фуэрос происходило в XI—XIII веках и было связано с Реконкистой. Постепенно, с отвоевыванием всё новых земель у мавров, требовалось их экономическое освоение и военная защита. Поэтому с целью привлечения новопоселенцев королём, а иногда и крупными феодальными сеньорами (например, графами Кастилии) или церковью (что впоследствии также должно было быть утверждено королём), им предоставлялись особые права и преимущества. В некоторых случаях сам город вырабатывал свои фуэрос, которые затем утверждались королём (например в Мадриде).

В начале Реконкисты первые фуэрос фиксировали лишь границы и местонахождение поселения, затем сюда уже входил статус поселенцев, освобождение их от феодальных повинностей (например, барщины), устанавливались подати, оговаривалось право на самоуправление (избрание муниципалитета, создание местной милиции), а также определялись права сеньора. Изменить фуэрос сеньор мог лишь с согласия всех жителей поселения. Практически каждый город и прилегающие к нему селения имели свои фуэрос.

В некоторых случаях фуэрос какого-либо города служили образцом для других городов королевства. В Арагоне это было фуэро города Теруэль (1178 год). В Кастилии фуэро города Куэнки (1189 год) было принято также в Сории, Саламанке, Бéхарe, Алькале и других городах. С целью защиты своих прав от посягательств королевской власти испанские города объединялись в особые союзы — эрмандады. Так, в эрмандаду, образованную в 1295 году входило 32 города Леона и Галисии.

Во времена объединения Испании городские общины поддерживали короля в борьбе с феодальной анархией, однако в то же время тщательно соблюдали сохранение своих прав. Наиболее крупным в защиту фуэрос было восстание Комунерос в 1520—1522 годах, после подавления которого королевское правительство отменило значительную часть городских фуэрос.

Вплоть до XIV века фуэрос в испанских государствах были основной формой законодательства. В XIV—XV веках местные фуэрос применялись наравне с королевскими законами. Впоследствии, с усилением централизации государства, фуэрос всё более теряли, а в объединённой Испании совсем утратили свою действенную силу.

Литература

• Пискорский В. К. «История Испании и Португалии». — СПБ, 1909
• Кудрявцев А. Е. «Испания в средние века». — Ленинград, 1937
• Пичугина И. С. «О положении крестьянства Леона и Кастилии ХII—XIII веков» (по данным Фуэрос) // Сб. «Средние века», вып.21. — М, 1962
• Gonzales Lopez E. «Historia de la civilisation espanola». — New York, 1959.

Отрывок, характеризующий Фуэрос

Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.