Фу Си

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фу Си (кит. упр. 伏羲, пиньинь: fúxī или 宓犧, 虙羲) (иначе Паоси (кит. трад. 庖犧, упр. 庖牺, пиньинь: páoxī), Тайхао (кит. 太昊) — легендарный первый император Китая (Поднебесной), божество — повелитель Востока.





Предание

Фу Си считался владыкой Востока и представлялся существом с телом змеи или луна, но с человеческой головой (описание Хуанфу Ми, 215—282), т.е в виде нага. Его временем года была весна, помощником был дух дерева Гоуман, державший в руках циркуль, который Фу Си изобрёл. Цветом Фу Си был зелёный. Его резиденция находилась в Чэнчжоу в Хэнани, в городе который существует поныне.[1]

Рождение Фу Си было чудесным. Его мать забеременела, ступив ногой в след духа грома, великана Лэй Шэня, по дороге к берегу озера Лэйцзэ.

Согласно китайской традиции, люди обязаны Фу Си умением ловить рыбу и приготовлять на огне пищу. Фу Си первым сплёл из верёвки рыболовные сети. Фу Си считается также изобретателем китайской иероглифической письменности, создавшим первые 8 триграмм, ставших основой для письма и китайской учёности. Эти письменные знаки Фу Си начертал, увидев схожие рисунки и узоры на спине ин-луна, выплывшего из реки Хуанхэ. Фу Си изобрёл музыку и измерительные инструменты, научил людей приручать диких зверей и заниматься шелководством.

Супругой Фу Си была его сестра, богиня Нюйва. Согласно принятой конфуцианской модели летоисчисления, Фу Си правил с 2852 по 2737 год до н. э. Он правил 115 лет.

Текстуальные свидетельства

Имя Фу Си впервые упоминается у Чжуан-цзы, 4-3 вв. до н. э., (главы 人世间, 缮性), наряду с Жёлтым императором и другими менее известными персонажами, как более или менее известное читателю.

Миф о создании триграмм изложен в трактате «Чжоу и» (Книга перемен).

Фу Си (а также Нюйва, Шэньнун и Юй Великий) описываются Ле-цзы как существа со змеиным телом, головой коровы, носом тигра и лицом человека (蛇身人面,牛首虎鼻) — в пример того, что высшая мудрость не всегда соответствует человеческой внешности.

Ранние свидетельства в Европе

Триграммы Фу Си были впервые упомянуты Иоахимом Буве (en:Joachim Bouvet) в 1701 г. в письме Лейбницу как соображение о бинарной системе исчисления, разработанной последним. Буве сделал попытку отождествить Фу Си с Гермесом Трисмегистом. Книга Explication de l’arithmetique binaire Лейбница, с упоминанием Фу Си, была опубликована в 1703.[2]

См. также

Напишите отзыв о статье "Фу Си"

Литература

  • Anthony Christie «Chinesische Mythologie», Wiesbaden 1969
  • Anne Birrell «Chinesische Mythen», Stuttgart 2002
  • В.Ежов «Мифы Древнего Китая», Москва 2004.
  1. Фицджералд Чарльз Патрик. История Китая. — Москва: ЗАО Ценрполиграф, 2004. — С. 76-77.
  2. Cammann, Schuyler. «Chinese Hexagrams, Trigrams, and the Binary System». Proceedings of the American Philosophical Society, Vol. 135, No. 4 (Dec.1991):586-7.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Фу Си

Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.