Диюй

Диюй (кит. 地獄) — царство мёртвых или «ад», преисподняя в китайской мифологии. Представления о Диюе основываются на сочетании буддийской концепции «Нараки» (санскрит — नरक) с традиционными китайскими верованиями о загробной жизни, а также множестве популярных дополнений и новых интерпретаций этих двух традиций.

Диюй, как правило, изображается подземным лабиринтом с различными уровнями и камерами, в которых заключены души людей после их смерти для искупления содеянных грехов. Точное число уровней в Диюе, и количество связанных с ними божеств различаются в буддийской и даосской интерпретациях. Некоторые говорят о трёх-четырёх «судилищах», другие упоминают «Десять судилищ ада» (по 16 залов для наказаний), каждым из которых управляет судья (в совокупности известных как десять царей (ванов) Ямы); в иных китайских легендах повествуется о «Восемнадцати уровнях ада». Каждый суд имеет дело с различными аспектами искупления и налагает особые наказания; большинство преданий утверждает, что грешники подвергаются ужасным пыткам, «до погибели», после чего они вновь возвращаются к первоначальному состоянию, и пытки повторяются снова.

Концепции Диюя

Согласно идеям даосизма, буддизма и традиционной китайской народной религии, Диюй — это чистилище, которое служит для наказания и обновления духа в рамках подготовки к реинкарнации в следующей жизни. С Диюем связаны многие божества, чьи имена и цели являются предметом противоречивых версий.

В некоторых ранних китайских источниках сказано о людях, идущих после своей смерти, к Жёлтому подземному источнику Хуанцюань, в горы Тайшань, Цзююань, Цзюцюань или Фэнду, где их участь отдана во власть земных и горных духов. В IV—VI вв. формируются даосские представления о стольном городе подземного царства Лофэн, расположенном на горе где-то на краю севера, в более позднее время появляются упоминания о шести дворцах на небе, каждый из которых принимает свои души мёртвых. К IX веку даосами были описаны 24 подземных судилища, локализованных на горе Фэнду. В настоящее время Фэнду и храмы на Тайшань превращены в туристические достопримечательности, включая художественные изображения ада и загробной жизни. В том же IX веке у буддистов Китая складывается деление ада на 10 залов. Приблизительно в XIII—XV веках оформляются представления о иерархии обитателей преисподней, главным божеством признан Юй-ди (Нефритовый государь), ниже него поставлен Дицзан-ван. Поздняя китайская мифология поместила ад непосредственно в уезд Фэнду провинции Сычуань. Некоторые спорные тексты фуцзи народной китайской религии, такие как «Диюй Юцзи» («Путешествие в преисподнюю»), утверждают, что, когда мир изменяется, появляется новый ад с новыми наказаниями, и есть даже «Город напрасно умерших» (枉死城 — «Вансычэн»), куда царь первого судилища отправляет души самоубийц, если, конечно, причиной лишения жизни не стали защита целомудрия, верность долгу или почтение к родителям. Путь к возрождению для таких душ, обратившихся в «эгуй» (голодных демонов), закрыт навсегда, но, по поверью, они могут завладеть чужим телом, поэтому опасны для живых. Есть и другие загробные объекты. Одним из важнейших является Найхэ-цяо (奈何橋), «Мост беспомощности», который должна пересечь каждая душа перед входом в подземный мир, подобно реке Стикс в греческой мифологии. Дальше на пути в загробный мир душа проходит павильон Ван Сян Тай (望鄉臺), откуда она ещё раз напоследок может увидеть своих родных и близких, оставленных в мире живых.

Столица

Среди других географических особенностей в Диюе имеется своя столица под названием Юду. Как правило, по описаниям она напоминает типичный китайский столичный город, такой как Чанъань, но окружена и пронизана тьмой.

Десять судилищ ада

Концепция «Десяти судилищ ада» сложилась в поздней китайской народной религии под влиянием буддизма. В буддийской религиозной традиции ад считается низшей ступенью всего сущего в череде рождений. Пребывание в нём является предельным выражением идеи страдания (дукха). В буддийской космологической картине мира ад — место крайне несвободного пребывания, где доминирует абсолютная причинно-следственная заданность. В буддийских психотехнических практиках видения ада, посещавшие монахов, служили подтверждением иллюзорности мира. Эти буддийские представления развивались в Китае во II-V веках. Тогда же для обозначения буддийского ада стало применяться выражение «ди-юй» (буквально, «земная или подземная тюрьма, узилище») — именно так обозначали загробный мир в сутрах и коротких рассказах «сяошо», дошедших до нас от того времени, в которых описываются демоны, населяющие ад, железные котлы, в которых варились души грешников и т.д.

К середине V века в Китае существовал достаточно обширный набор сутр, одни из которых были полностью посвящены описанию адов, другие использовали и толковали различные сюжеты связанные с чистилищем. Во второй половине II в. н.э. в переводе Ань Шигао появились «Сутра о восемнадцати адах Нарая» (кит. Шиба нили цзин; в ней описываются восемь горячих и десять холодных адов) и «Возвещённая Буддой сутра о сошествии в ад в воздаяние грехов» (кит. Фо шо цзуйе инбао цзяохуа диюй цзин; содержит описание десяти видов адских мучений). Позднее, в конце II века н.э. в переводе Кан Цзюя получила известность «Сутра вопросов об аде» (кит. Вэнь диюй цзин), в которой преисподняя разделяется на 64 отдела. Во второй половине IV в . Чжу Фонянь перевёл «Сутру ожерелья бодхисаттвы» (кит. Пуса инло цзин), в которой содержатся обширные пассажи, посвящённые мучениям грешников в аду. Он же в содружестве с Буддхаяшасом выполнил перевод «Диргхагама сутры» (кит. Чан ахань цзин); в этой сутре описываются восемь больших адов с шестнадцатью «подадами» каждый. В начале V века Буддхабхадра перевёл «Буддханусмритисамадхи-сутру» (кит. Гуань фо саньмэй хай цзин), в которой изложена система из 18 адов со столькими же дополнительными. Приблизительно в это же время Ши Баоюнем была переведена «Буддхапурвакарья-сутра» (кит. Фо бэнь син цзань), содержащая подробное описание ада Девадатты –— двоюродного брата и непримиримого противника Будды. Система из тридцати адов описывается в «Сутре сосредоточения-самадхи на очищении и спасении» (кит. Цзин ду саньмэй цзин), которая была переведена Ши Баоюнем и Ши Чжиянем, но сохранилась только в цитатах.

Истоки системы «Десяти судилищ ада» связаны с бодхисаттвой Кшитигарбхой (кит. Дицзан), которого буддийская традиция часто именует «бодхисаттвой ада» в связи с тем, что он взял на себя титанический труд по спасению душ попавших в ад. В «Сутре десяти колёс», переведённой знаменитым монахом Сюаньцзаном (602—664 гг.), повествуется о горе Кхардия, которая была Чистой Землёй (обиталищем) бодхисаттвы Кшитигарбхи. На этой горе, согласно сутре, Будда Шакьямуни восхвалял перед своими учениками Кшитигарбху. В сутре повествуется о десяти колёсах царя-чакравартина, воплощающих десять сил Будды, которые способны разрушать ады и приносить пользу всем живым существам. Вероятно, под влиянием этого текста в китайском буддизме развилось и закрепилось каноническое число адов — десять.

В X веке сычуаньский монах Цзанчуань из монастыря Да Шэнцы в Чэнду написал «Сутру Десяти Царей» (Шиван Шэнци Цзин). В ней даётся подробное описание загробного мира, состоящего из десяти адов, возглавляемых десятью царями. Согласно буддийской доктрине, существуют шесть живых сущностей: божество, человек, демон, животное, голодный дух и обитатель ада. Души раскаявшихся оставались в чистилище до момента перерождения в другой форме; в зависимости от решения десяти царей они могли переродиться в виде людей, животных, голодных духов и т.д. На нескольких танках из Дуньхуана, можно видеть бодхисаттву Кшитигарбху, который клянётся положить конец страданиям всех живых существ; по сторонам от него десять царей ада, и шесть световых лучей, которые символизируют шесть разных путей перерождения существ.

В «Сутре Десяти царей» также описывается порядок, которому следует «бюрократическая машина» ада. Например, если тот, кто недавно умер, успешно прошёл судилище первого из десяти царей ада, то он может быть избавлен от чистилища всего через неделю и возрождён на седьмой день после смерти. Если не прошёл, то он каждые семь дней предстаёт перед судилищем очередного царя. В том случае, если умерший дойдёт до суда седьмого царя, то он будет освобожден от адских мук на 49-й день. Если умерший дошёл да восьмого суда, то будет освобождён от мук ада через 100 дней, девятый суд освободит его только через год, а десятый - через три года. Эти представления были усвоены всей китайской религиозной традицией и просуществовали в народном сознании вплоть до нашего времени.

Представления об аде распространялись в народе благодаря буддийским проповедникам и храмовым росписям на темы сутр об аде. Из буддизма в китайскую мифологию пришёл также «Небесный император» Тянь-ди (верховное божество Тридцати трёх небес — Трайястримша из индо-буддийских представлений), который в Китае стал ассоциироваться с высшим божеством китайского пантеона — Шан-ди. Ему приписывалось главенствующее положение в загробном мире – повелевание судьбами умерших. Подобным же образом возник мифологический герой Яньлован, он же Яма, или Ямараджа также пришедший из буддизма; по одним версиям — он пятый царь из Десяти царей ада, по другим — Царь мёртвых, который главенствовал в загробном суде. Он занимает прочную позицию в пантеоне только начиная с VII-VIII вв. После долгого периода формирования к X веку представления об аде трансформировались в религиозно-бюрократический культ глав десяти ведомств или департаментов, повелевающих судьбами обитателей царства мёртвых.

В более поздней китайской мифологии, Нефритовый император назначил царя Яму (пятый из десяти царей ада) надзирать за делами Диюя. Существовали 12800 преисподних, расположенных под землёй и 84000 преисподних, находящихся на краю вселенной. Яма сократил количество преисподних до десяти. Позже он разделил Диюй на десять судилищ, за каждым из которых наблюдал «царь Ямы», в то время как сам Яма оставался в качестве верховного правителя Диюя. Все попадают в Диюй после смерти, но промежуток времени, который человеческая душа проводит в аду, зависит от тяжести совершённых грехов, и, после получения должного наказания, она в конечном итоге будет направлена на реинкарнацию. Всего душе достаточно пройти шесть форм перерождения, добродетельные перевоплощаются на землю в князей, военачальников и знать; не столь благочестивые — в учёных мужей, торговцев, ремесленников и крестьян, а некоторых ждёт сиротская, вдовья или бездетная участь. Грешники в новой жизни рождаются животными, птицами, насекомыми и гадами. В то же время, души будут переходить от одного этапа к другому по решению Ямы.

Десять царей (ванов) Ямы и десять судилищ

№	Имя и титул	День рождения (по китайскому календарю)	Владения	Описание судилища
1	Цзян, Циньгуан-ван 秦廣王蔣	1 день 2-го лунного месяца	Жизнь и смерть, и судьба всех человеческих существ	Циньгуан-ван считается главным из десяти судей, он восседает на Чёрной дороге у Жёлтого источника над большим морем. В его судилище души подвергаются допросу. Чистые души проходят сразу в десятое судилище, откуда вновь отправляются на землю, а нечистые души проходят мимо «зеркала греха», в котором отражаются все их дурные поступки, а на раме написаны слова «На террасе (не-цзин-тай), [обращённой к востоку], перед зеркалом греха нет хороших людей». Владения Циньгуан-вана включают «двор голода» (цзи-чан), «двор жажды» (кэ-чан), «камеру восполнения священных текстов» (бу-цзин-со), где томятся монахи, не дочитывающие заупокойные молитвы, но взявшие за них вознаграждение.
2	Ли, Чуцзян-ван 楚江王歷	1 день 3-го лунного месяца	Санджива, Арбуда	Во втором судилище, полном нечистот, грешников колют вилами. Под конвоем духа Чжэннин («мохнатая собака») и Чи-фа («красноволосый») сюда для отбывания наказания посылаются души воров, обманщиков, дурно лечащих врачей, извращенцы и прелюбодеи.
3	Юй, Сунди-ван 宋帝王余	8 день 2-го лунного месяца	Каласутра, Нирарбуда, Хэйшэн («чёрная верёвка»)	В третьем судилище, расположенном под морем к юго-востоку, чёрной пеньковой верёвкой грешникам связывают руки и ноги, стягивают горло, потом отбивают колени, выкалывают глаза, печень и сердце сжимают клещами, строгают сердце, живьём снимают кожу. Грешников конвоирует чёрт Далигуй («силач»). Сюда для отбывания наказания посылаются души сомневающихся в императорской заботе о его подданных, плохие чиновники, лживые жёны.
4	Люй, Угуан-ван 五官王呂	18 день 2-го лунного месяца	Самгхата, Атата	В четвёртом судилище протекает «река нечистот» Найхэ, а проход через мост сторожат ядовитая змея и злой пёс. «Кровавый пруд» Сюэучи принимает души убийц-святотатцев. В залах судилища наказываются завистники, шантажисты, нарушившие обещания дать взаймы, неплательщики налогов, жулики-торговцы и обманщики-покупатели, расхитители масла из уличных фонарей и камней из мостовых; те, кто поносил демонов и оставлял на улице битое стекло.
5	Бао, Яньло-ван (Янь-ван, Сэньло-ван) 閻羅王包	8 день 1-го лунного месяца	Раурава, Хахава	Судья Яньло-ван изначально был главным ваном и владыкой первого судилища, но был отправлен в пятое, поскольку не препятствовал душам людей, погибших от несчастных случаев возвращаться на землю. В пятом судилище, расположенном под морем к северо-востоку, лишаются сердец. Грешников конвоируют Воловья башка и Лошадиная морда, которые возводят их на Вансянтай («террасу, откуда смотрят на родной дом») по лестнице, ступени которой представляют собой ножи. Поднявшись по 63 ступеням, души имеют возможность увидеть и услышать близких, остающихся на земле. Это наказание предназначено презревшим последнюю волю родителей, кто плохо исполнял свои семейные обязанности, при живой жене или муже допускал грезить о близости с другим.
6	Би, Бяньчэн-ван 卞城王畢	8 день 3-го лунного месяца	Махараурава, Хухува и «Город напрасно умерших»	В шестом судилище, под морем на севере, бросают собакам вырезанные сердца грешников. Здесь терпят наказание люди, фамильярно и неблагочестиво обращавшиеся с богами, обобравшие украшения со святых статуй и изображений, ни во что ставившие книги и письмена.
7	Дун, Тайшань-ван 泰山王董	27 день 3-го лунного месяца	Тапана, Утпала	Седьмое судилище находится под морем на северо-западе. В зале Ба-шэ («вырывание языков») наказываются клеветники. Имена отведавших человечьей плоти, вносят в список Шэнсы-бу («книгу живота и смерти»), записанные в который при перерождении в следующей жизни будут испытывать постоянные муки голода. В других залах мучаются грабители, азартные игроки, оставившие новорождённое дитя.
8	Хуан, Души-ван 都市王黃	1 день 4-го лунного месяца	Пратапана, Падма	В восьмом судилище, расположенном под морем на западе, отбывали наказание не почитающие отца и мать, также те, кто не исполнил похоронные обязанности в отношении своих родителей. Этим грешникам, как правило, была суждена реинкарнация в облик животного с кратким сроком жизни. После того, как душа исправляла своё отношение и не возвращалась более к прежнему нечестию, тогда Цзаован, бог очага, отмечал чело персоны тремя иероглифами: цзунь («исполнил»), шунь («подчинился»), гай («исправился»).
9	Лу, Пиндэн-ван 平等王陸	8 день 4-го лунного месяца	Авичи, Махападма	Девятое судилище находится под морем на юго-западе, и по периметру ограждено металлической сетью. Здесь удушают верёвками, отрубают головы, разрезают на кусочки души поджигателей, изготовителей ядов, особенно для вызывания аборта, делателей пошлых изображений и злокозненных книг.
10	Сюэ, Чжуаньлунь-ван 轉輪王薛	17 день 4-го лунного месяца	Отправка душ для реинкарнации	Десятое судилище находится под морем на востоке. Души, готовые по решению судьи Чжуаньлунь-вана к перерождению, идут сначала в павильон богини «тётушки Мэн» (Мэн-по), где кандидатам подаётся напиток забвения и они уходят на землю одним из шести мостов — золотым, серебряным, нефритовым, каменным или двумя деревянными. По желанию дев, желающих отомстить своим соблазнителям, им могут сохранить память, но они вернутся в мир живых бестелесными духами. Ежемесячно перечень душ, допущенных к реинкарнации, передаётся в первое судилище, а оттуда его получает дух Фэндушэнь.

Восемнадцать уровней ада

Концепция восемнадцати уровней Диюя берёт начало в эпоху правления династии Тан (VI—VIII века). Буддийский текст Вэнь Диюй Цзин (問地獄經) упоминает 134 преисподних, но эти представления были упрощены и сведены для удобства в 18 уровней. Грешные души чувствуют боль и муки так же, как живые человеческие существа, когда они подвергаются пыткам. Они не могут «умереть» от мучений, потому что, когда наказание заканчивается, их духовные тела возвращаются в своё первоначальное состояние, и истязание повторяется. Некоторые литературные источники каждому виду наказания отводят по одному уровню. Преступники, которые не были наказаны при жизни, получают возмездие в аду после смерти.

Ниже приведен список наиболее распространённых наказаний и пыток на восемнадцати уровнях ада:

• «Три пытки» или Сань-ту (三塗): огнём (火塗 — «хо-ту»), ножами (刀塗 — «дао-ту»), кровью (血塗 — «сюэ-ту»).
• Гора ножей: грешников принуждают пролить свою кровь при восхождении на гору, усеянную острыми лезвиями. Некоторые изображения показывают преступников залезающих на деревья с ножами или острыми шипами, торчащими из стволов и ветвей.
• Расчленение: тела грешников расчленяются разнообразными средствами, в том числе, распиливанием, колесованием, рассечением пополам, используется побитие скалами или валунами, переезд транспортными средствами.
• Размалывание: грешников бросают в мельницы, где они превращаются в кровавое месиво.
• Пытки, связанных с огнём: грешники поджариваются или варятся в масляных котлах (油鍋 — «Юго»), помещаются непосредственно в огненную печь, нагих преступников заставляют подняться на большой раскалённый металлический цилиндр, в горло грешникам вливается кипящая жидкость или ей обливают части их тел.
• Членовредительство: вырывание языка, выкалывание глаз, вырезание сердца и других внутренних органов, сдирание кожи, отрубание пальцев рук и ног.
• Пытки льдом: раздетые грешники страдают от обморожения в ледяном мире. Их тела, в конечном итоге, разваливаются или разрываются на куски.
• Пыточные крюки и гвозди: тела грешников пронзают крюками и подвешивают вниз головой, или вбивают в них гвозди.
• Лужа крови: грешников бросают в лужу крови, причём кровь льётся изо всех отверстий в теле.
• Пытки с участием животных: грешников топчут крупным рогатым скотом, натравливают на них животных с рогами или клыками, или ядовитых змей.
• Авичи: период страданий в этом зале является самым длинным, он зарезервирован для грешников, которые совершили тяжкие преступления, в том числе Пять серьёзных преступлений (см. Анантарика-карма).

Другие названия Диюя

Другими наиболее распространенными китайскими названиями для преисподней являются:

• Дифу (地府), «Земные палаты».
• Хуанцюань (黃泉), «Жёлтый источник», на японском языке называется ёми.
• Иньцзянь (陰間), «Тень Земли».
• Иньфу (陰府), «Потусторонние палаты».
• Иньсы (陰司), «Потусторонняя контора».
• Сэньло-дянь (森羅殿), «Суд Сэньло».
• Яньло-дянь (閻羅殿), «Суд Яньло».
• Цзюцюань (九泉), «Девять источников».
• Чунцюань (重泉), «Повторный источник».
• Цюаньлу (泉路), «Дорога к источнику».
• Юмин (幽冥), «Безмятежная тьма».
• Южан (幽壤), «Тихая земля».
• Хокан (火炕), «Огненная яма».
• Цзюю (九幽), «Девять безмятежностей».
• Цзююань (九原), «Девять истоков».
• Минфу (冥府), «Тёмные палаты».
• Аби (阿鼻), «Авичи», ад непрерывной пытки, последний и самый глубокий из восьми Горячих Наракас.
• Цзугэнь (足跟), «Пятка».
• Фэнду-чэн (酆都城), ссылка на город-призрак Фэнду.

См. также

• Дзигоку — японское название ада, записываемое теми же иероглифами (地獄).

Литература

• Баранов И. Г.: Загробный суд в представлении китайского народа // Вестник Манчжурии. 1928, № I;
• Блюмхен С. И.: Локализация «царства мертвых» в древнем Китае // XXIV научная конференция «Общество и государство в Китае». 1993, ч. 1, с. 23-28;
• Ермаков М.Е. Мир китайского буддизма по материалам коротких рассказов IV-VI вв. СПб. 1994, стр. 58-68
• Бодхисаттва ада. Сутра основных обетов бодхисаттвы Кшитигарбхи. Перевод с китайского и комментарии Поповцева Д.В. СПб. 2002, стр. 26-27.
• Рифтин Б.Л. «Ди-Юй» в «Духовная культура Китая. Энциклопедия» т.2, Мифология, Религия. М. 2007, стр. 446-448
•  (кит.) Хуан Бо-лу. Цзи шо цюань чжэнь (Полный свод преданий). Т. 2. Шанхай, 1882; с. 131—140;
•  (яп.) Савада Мидзухо. Дзигоку хэн (Муки ада). Киото, 1968.
•  (англ.)Dore H. Researches into Chinese superstitions. Vol. 7. Shanghai, 1922, р. 250—302;
•  (англ.) Goodrich A.S. Chinese Hells. The Peking Temple of Eighteen Hells and Chinese Conceptions of Hell. St. Augustin, 1981.

Ссылки

•  (кит.) [big5.xinhuanet.com/gate/big5/news.xinhuanet.com/school/2005-07/12/content_3202514.htm Статья о 18 уровнях ада на xinhuanet.com]
•  (кит.) [ccbs.ntu.edu.tw/BDLM/sutra/chi_pdf/sutra9/T17n0731.pdf Электронная версия «Трипитаки» на китайском] (佛說十八泥犁經)
•  (кит.) История буддийского ада: ([ccbs.ntu.edu.tw/FULLTEXT/JR-MISC/mag12405.htm часть 1], [ccbs.ntu.edu.tw/FULLTEXT/JR-MISC/mag12644.htm часть 2])

Отрывок, характеризующий Диюй

– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.