Ганецкий, Якуб

Якуб Ганецкий
Фюрстенберг Яков Станиславович
Род деятельности:	Советский государственный и партийный деятель
Дата рождения:	15 марта 1879(1879-03-15)
Место рождения:	Варшава Российская империя, Варшавская губерния
Гражданство:	Россия Россия РСФСР РСФСР СССР СССР
Дата смерти:	26 ноября 1937(1937-11-26) (58 лет)
Место смерти:	Москва СССР

Я́куб Гане́цкий (настоящее имя Я́ков Станисла́вович Фюрстенберг, партийные псевдонимы: Ге́нрих, Ку́ба, Мико́ла, Машини́ст; 15 марта 1879, Варшава, Царство Польское, Российская империя — 26 ноября 1937, Москва, СССР) — польский и русский революционер, советский государственный деятель.

Участие в социал-демократическом движении

Родился в 1879 г. в Варшаве в семье богатого торговца и промышленника (полонизированная еврейская семья). Согласно книге Н.Берберовой «Железная женщина», семья находилась в родстве с А.Парвусом. Гимназистом был членом нелегального ученического кружка в Варшаве, исключен из 6-го класса. С 1896 году учился в гимназии г. Пётркува, познакомился с марксистской литературой, вел социал-демократическую пропаганду среди рабочих и учащихся. В 1896 г. вступил в ряды Социал-демократии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Окончив гимназию, в 1900-01 служил вольноопределяющимся в пех. полку в Петркуве.

В 1901 г. выехал в Германию. С осени 1901 года учился в Берлинском, Гейдельбергском и Цюрихском университетах. С 1901 член СДКПиЛ. Один из организаторов и член Главного правления Социал-Демократии Королевства Польши и Литвы с 1902, ближайший соратник Ф.Дзержинского, вместе с ним участвовал в работе 2 съезда РСДРП от польских марксистов, потом участник 4, 5 и других съездов РСДРП. В феврале 1902 арестован в Берлине за получение транспорта революционного литературы из Парижа и выслан из пределов Пруссии. В 1903—1909 гг. был одним из руководителей СДКПиЛ. Участник революции 1905 в Варшаве, с 1907 член ЦК РСДРП. Входил в Русское Бюро ЦК РСДРП в 1908—1910.

Неоднократно подвергался арестам и высылался. Из ссылок бежал. Организовывал освобождение из тюрем (в том числе побеги) известных социал-демократов. Входил в состав Заграничной коллегии ЦК СДКПиЛ.

Роль в российской революции

Летом 1912 года организовал переезд Ленина из Франции (Ленин жил в Париже) в Австро-Венгрию, где Ленин поселился в Кракове, и стал его ближайшим доверенным лицом и помощником. Есть подозрения, что именно через Ганецкого Ленин начал налаживать связи с военными и политическими властями Австро-Венгрии, желая поставить их ненависть к России на службу целям социалистической революции в РИ. Накануне Первой мировой войны, с марта 1914 Ганецкий жил вместе с Лениным в местечке Поронине на русско-австрийской границе, а когда после начала первой мировой войны местный жандарм арестовал Ленина как подданного царской России по подозрению в шпионаже, то как активный член Краковского Союза помощи политзаключенным, Ганецкий способствовал освобождению его из тюрьмы в Новом Тарге и переезду его в Швейцарию, с помощью видного австрийского социал-демократа Виктора Адлера разъяснив полицейским и военным чиновникам Австро-Венгрии, что Ленин - злейший враг царского правительства и активный организатор стачек в России.

В том же году становится исполнительным директором созданной Парвусом экспортно-импортной фирмы «Фабиан Клингслянд» (Fabian Klingsland), причем совладельцем фирмы был старший брат Ганецкого - Генрих Ганецкий, а её представителем в Петербурге — двоюродная сестра Ганецкого Евгения Маврикиевна Суменсон.

Обосновавшись в июне 1915 года Копенгагене, в августе 1915 года становится сотрудником созданного Парвусом в Дании "Института по изучению причин и последствий мировой войны" (Institute for the Study of the Social Consequences of War, Copenhagen: по-датски - Institut til Forskning af Krigens sociale Følger), расположенного на улице Остербро-гаде (Østerbrogade) в районе Остербро. Поддерживает тесные связи с другими сотрудниками этого Института - Екатериной Громан, Владимиром Перазичем, Георгием Чудновским, Аршаком Зурабовым, Моисеем Урицким.

Одновременно Парвус делает Ганецкого директором созданной им Торговой и Экспортной компании (официальное название по торговому реестру по-датски - Handels- og Eksportkompagniet AIS, по-английски - Trading and Export Company). Компания, которую Парвус учредил в Копенгагене, имела свою сеть агентов, которые курсировали между Скандинавией и Россией. С начала войны компания поставляла в Россию остродефицитные в годы войны товары из нейтральной Дании, продавала их там, а все вырученные деньги немедленно направляла на финансирование революционных организаций в России, печатание подпольных листовок и прокламаций. Кроме торговых операций, эти агенты поддерживали связь с различными подпольными организациями и забастовочными комитетами, стараясь скоординировать их действия и превратить разрозненные выступления в единое движение. Через каталоги предлагаемых товаров агентами Парвуса передавалась секретная информация, написанная невидимыми чернилами, в том числе указания Ленина из Цюриха.

В Копенгагене Ганецкий проживает в дорогой вилле по адресу Маrtinsvej, 9 В, по соседству с виллой самого Парвуса, которая находилась по адресу Vodroffsvej 50 B.

В январе 1917 года был задержан датской полицией по подозрению в незаконной военной контрабанде и выдворен из страны. Был вынужден срочно перебраться в соседнюю Швецию и осел в Стокгольме. 31 марта 1917, во время проезда Ленина через Стокгольм был назначен им членом Заграничного бюро ЦК (вместе с Воровским и Радеком) и, таким образом, вместе с Радеком и Воровским оставлен Лениным в Стокгольме под вывеской Заграничного Бюро ЦК для бесперебойной подачи денежных средств от Парвуса на укрепление большевистских организаций и прессы в России, а также для ведения большевистской пропаганды на Запад.

Из самого Стокгольма 1 мая 1917 года вместе с Радеком и его женой Розой перебрался в фешенебельный пригородный район Neglinge и поселился в одном доме вместе с Радеками. Телеграфным адресом Ганецкого в Швеции, на который ему присылали телеграммы из Петрограда Ленин и другие руководители большевистской партии, было: Saltsjobaden, Neglinge bei Stockholm.

В июле 1917 была арестована по подозрению в переправке немецких денег большевикам двоюродная сестра Якуба и его деловой представитель в Петрограде, Евгения Маврикиевна Суменсон, которая от имени Ганецкого вела в России дела, в том числе со швейцарской фирмой Nestle, действуя при этом через официального представителя Nestle в России Юрия Израилевича Фридлянда. В октябре 1917 освобождена под залог. Дальнейшая судьба родственницы Ганецкого Суменсон неизвестна, неизвестно, когда она скончалась и где захоронена. По некоторым данным - в Нью-Йорке, куда перебралась и обосновалась среди еврейской общины Нью-Йорка.

Деятельность в Советской России

Через неделю после победы Октябрьской революции Ганецкий приехал в Россию и был назначен заместителем Наркома финансов и управляющим Народным банком РСФСР. Входил в состав советской делегации на переговорах в Брест-Литовске в 1918 г.

В 1920 во время войны с Польшей участвовал в переговорах о мире с Польшей, в дальнейшем был членом правления Центросоюза и членом коллегий Наркомфина, Внешторга и Наркомата иностранных дел СССР (направлен туда Ф. Дзержинским для налаживания торговли с другими странами, где имел большие связи в кругах социал-демократических парламентариев).

В 1920—1922 гг. — Торгпред РСФСР в Латвии. В 1921 подписал от имени РСФСР Карсский договор 13 октября 1921 года в городе Карс. В 1923—1930 гг. — один из руководителей и член коллегии Наркомата внешней торговли СССР. В 1930—1935 гг. состоял членом Президиума ВСНХ РСФСР. Активно способствовал возвращению М. Горького в СССР. В 1932—1935 гг. на должности начальника Государственного объединения музыки, эстрады и цирка. 1935-1936 - начальник Управления цирков и парков культуры и отдыха Москонцерта. По мнению ряда литературоведов, его личность в этой должности послужила прототипом для персонажа по имени Римский, выведенного в романе Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита". С 25 апреля 1935 был директором музея Революции в Москве.

18 июля 1937 года арестован НКВД в своей квартире в Доме Правительства на набережной (ул. Серафимовича, д.2) и расстрелян 26 ноября 1937 г. В 1954 г. посмертно реабилитирован.

Брак и семья

Состоял в браке с Ганецкой Гизой (Гитлей) Адольфовной (1889-1937). Была арестована через двое суток после ареста Якуба, 20 июля 1937 года. Приговорена и расстреляна 10 декабря 1937 года, через 2 недели после расстрела мужа.

Их сын — Ганецкий Станислав (Стах) Яковлевич (1913-1938), слушатель 4-го курса Военно-воздушной академии РККА, в декабре 1937 года арестован по сфабрикованному делу «Контрреволюционной фашистско-террористической организации альпинистов и туристов». Расстрелян 14 июня 1938 года на полигоне «Коммунарка».

В 1954 году посмертно реабилитированы.

Дочь — Ганецкая Хана (Ханка) Яковлевна также была репрессирована, приговорена к 10 годам тюремного заключения, провела в лагерях в общей сложности 18 лет, но сумела выжить и после реабилитации 1956 года возвратилась в Москву. Умерла в 1976 году.

Библиография

• Ганецкий Я. В. В. Воровский. — М.-Л., 1925
• Ганецкий Я. Советско-германский торговый договор. — М.-Л., 1926
• Ганецкий Я. Феликс Дзержинский. — М., 1926
• Ганецкий Я. Английский империализм и СССР. — М., 1927
• Ганецкий Я. Первое мая и наши лозунги. — М.-Л., 1928
• Ганецкий Я. «Воспоминания о Ленине» — М., 1933.
• Идашкин Ю. «Тайна шалаша в Разливе» — Екатеринбург: «Каменный пояс», 1992.
• А. Арутюнов «[www.rus-sky.org/history/library/arutnv3.htm Досье Ленина без ретуши]» — М.: «Вече», 1999. 656 с ISBN 5-7838-0530-0
• «Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника», т.4, стр. 31, 35.
• Haxthausen, Tørk - Titel: Dr. Helphand. Rejsende i revolution. Forlag: Gyldendal - Udgivet år: 1986 - Antal sider: 507

Ссылки

• [hrono.rspu.ryazan.ru/biograf/ganecki.html Ганецкий, Яков Станиславович]
• Фатех Вергасов «Дело Ганецкого»: кто финансировал Ленина?
• [www.vep.ru/bbl/history/cbr24.html#14 Яков Станиславович Ганецкий (настоящая фамилия — Фюрстенберг) Исполняющий обязанности Главного комиссара Народного банка РСФСР в ноябре 1918 г. — январе 1920 г.]
• [www.lib.raid.ru/POLITOLOG/felshtinskij.txt Юрий Фельштинский. Вожди в законе]

Отрывок, характеризующий Ганецкий, Якуб

– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.