Фёдоров, Василий Фёдорович (режиссёр)

Василий Фёдоров
В. Фёдоров (справа) с И. Шлепяновым в работе над макетом декорации к спектаклю «Гоп-ля, мы живём!», 1928 г.
Дата рождения:	1891(1891)
Дата смерти:	1971(1971)
Профессия:	актёр, театральный режиссёр, сценограф, кинорежиссёр
Гражданство:	СССР СССР
Годы активности:	1920—1971
Театр:	ТиМ, Реалистический театр
Награды:	народный артист БССР

Василий Фёдорович Фёдоров (1891—1971) — советский актёр и режиссёр театра и кино, театральный художник. Народный артист БССР.

Биография

C Мейерхольдом

Василий Фёдоров учился на курсах искусствоведения при Народном университете А. Л. Шанявского. В 1921 году поступил в Государственные режиссёрские мастерские Всеволода Мейерхольда, осенью 1922 год влившиеся в ГИТИС. В самом конце того же года Фёдоров вместе с Мейерхольдом покинул ГИТИС; в его новой Мастерской в 1923 году дебютировал как режиссёр, поставив (и оформив) учебный спектакль «Тиары века» — композицию Аксёнова по пьесам Клоделя «Залог» и «Черствый хлеб»; отрывок из этого спектакля был публично исполнен в одном из вечеров школьных работ, которые в январе — феврале 1923 года давал Театр Вс. Мейерхольда.

До 1927 года Фёдоров как актёр, сценограф, а затем и как режиссёр работал в ТиМе. Но в этом театре спектакли ставил только сам художественный руководитель; лишь однажды, в 1926 году, Фёдорову посчастливилось под руководством Мейерхольда поставить спектакль «Рычи, Китай!» по пьесе С. М. Третьякова; однако эта постановка привела к конфликту между учителем и учеником.

Намного охотнее Мейерхольд доверял своим ученикам оформление спектаклей, и Фёдоров оформил, в частности, спектакли «Д. Е.» (совместно с И. Ю. Шлепяновым) и «Лес» по пьесе А. Н. Островского.

Без Мейерхольда

Не имея возможности реализоваться, Фёдоров, как и другие молодые режиссёры, в конце концов покинул Мейерхольда: в 1926 году вместе с И. Ю. Шлепяновым, С. А. Майоровым, М. И. Жаровым и ещё несколькими актерами он уехал в Бакинский рабочий театр. В 1927 году был приглашён М. М. Тархановым в 4-ю студию МХАТ, позже преобразованную в Реалистический театр, и в том же году, после ухода Тарханова, вместе с Леонидом Волковым возглавил театр. В это же время Фёдоров поставил два спектакля в Театре Революции; здесь, вместе с художником И. Шлепяновым, он развивал те конструктивистские тенденции, которые для самого Мейерхольда к тому времени стали уже пройденным этапом. О постановке пьесы Э. Толлера «Гоп-ля, мы живем!» А. Гвоздев писал: «Это спектакль нового, революционного театра, вышедший из школы Мейерхольда и развертывающий его принципы и методы талантливо и энергично, с ясной целевой установкой на социальную значимость большого театрального искусства. …В лице Фёдорова и Шлепянова „Театр Революции“ приобрел крупных театральных мастеров, работа которых отвоевала „Театру Революции“ почётное место в рядах революционных театров большого художественного значения».

Однако Фёдоров в Театре Революции не задержался; недолго работал он и в Реалистическом театре, который в 1930 году возглавил бывший актёр ГосТиМа Николай Охлопков. В 1935 году Фёдоров стал преемником петербургского ученика Мейерхольда К. Тверского на посту главного режиссёра Ленинградского Большого драматического театра, но и там вскоре началась «режиссёрская чехарда». В дальнейшем был режиссёром Русского драматического театра в Ашхабаде и Русского драматического театра в Минске; ставил спектакли в театрах Новосибирска и Свердловска.

В 30-х годах Фёдоров работал также в кинематографе — как режиссёр, сценарист, монтажёр; является режиссёром и автором сценария фильмов «Мёртвый дом» («Тюрьма народов», 1932) и «Конец полустанка» (1935).

Похоронен в колумбарии Введенского кладбища.

Семья

• Дочь — Елена Васильевна Фёдорова, советский и российский филолог, историк.

Творчество

Театр

Режиссёрские работы

ГосТиМ

• 1926 — «Рычи, Китай» С. М. Третьякова; художник С. М. Ефименко (под руководством Вс. Мейерхольда)

Реалистический театр

• 1929 — «Норд-Ост» Д. Щёглова; художник И. Ю. Шлепянов

Театр Революции

• 1928 — «Гоп-ля, мы живем!» Э. Толлера; художник И. Ю. Шлепянов
• 1930 — «Партбилет» А. И. Завалишина; художник И. Ю. Шлепянов

Большой драматический театр им. Горького

• 1935 — «Город ветров» B. Киршона (2-я редакция); художник П. И. Соколов
• 1935 — «Не сдадимся» C. Семёнова; художник В. Ф. Рындин
• 1936 — «Скупой рыцарь», «Каменный гость» А. С. Пушкина; художник Н. Ф. Лапшин (художественный руководитель постановки; режиссёр — В. В. Люце)

Сценография

ГосТиМ

• 1924 — «Д. Е.» Подгаецкого по И. Эренбургу; режиссёр Вс. Мейерхольд, — вместе с И. Шлепяновым
• 1924 — «Лес» А. Н. Островского; режиссёр Вс. Мейерхольд

Кинематограф

• 1932 — Мёртвый дом (режиссёр и автор сценария)
• 1935 — Конец полустанка (режиссёр и автор сценария)

Литература

• Фёдорова Е. В. Повесть о счастливом человеке: [О режиссёре В. Ф. Фёдорове]. — М.: Ключ, 1997. — 336 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7082-0029-4
• Фёдорова Е. В. Гибель В. В. Маяковского — закономерность или случайность? — М.: Новый ключ, 2011. — 152 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-7082-0346-5

Отрывок, характеризующий Фёдоров, Василий Фёдорович (режиссёр)

Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.