Фёдоров, Владимир Павлович

Внешние изображения
	[www.rtc.ru/encyk/bibl/golovanov/korolev/32-1.jpg Фотография Лётчик В.П. Фёдоров, испытатель ракетного планера РП-318.]
	[www.kosmos-inform.ru/wp-content/uploads/2010/08/rp318-350x234.jpg Фотография Ракетный планёр РП-318.]
	[www.rtc.ru/encyk/bibl/golovanov/korolev/32-2.jpg Фотография] Ракетный планёр РП-318 в полёте(февраль 1940 года).]

Владимир Павлович Фёдоров (15 июня 1915, село Котовка — 28 мая 1943, Бронницы) — лётчик-испытатель при лётно-испытательной станции авиаконструктора А. Я. Щербакова.

Биография

Родился в крестьянской семье 15 июня 1915 года в селе Котовка ныне Почепского района района Брянской области. С 1923 года проживал в деревне Вельжичи ныне Мглинского района Брянской области. С 1930 года жил в Москве, где первоначально работал учеником слесаря на протезном заводе.(Первый российский протезный завод Металлист).В 1932 году окончил Школу фабрично-заводского ученичества (ФЗУ), после чего продолжал работать на том же заводе слесарем-конструктором.

В 1933 году окончил Центральную лётную школу Осоавиахима в Тушино и Высшую лётно-планёрную школу в Коктебеле.

В 1933—1937 годах — лётчик-инструктор и командир звена Московской планёрной станции, проводил испытания планёра АЛ-2 (1936 год), принимал участие в испытаниях системы буксировки планёров конструкции А. Я. Щербакова (1937 год). 30 июня 1937 года на планёре Г-9 достиг с помощью самолёта-буксировщика рекордной высоты — 12 105 метров.

В 1937—1939 годах — лётчик-испытатель московского авиазавода № 1 (г. Москва); испытывал серийные самолёты P-Z, ДИ-6, И-15 бис, И-153.

В 1939—1941 годах — лётчик-испытатель подмосковного авиазавода № 289 в Подлипках, где испытывал высотные планёры и самолёты, а также различное оборудование кабин для высотных полётов.

К началу 1940 года Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ) закончил наземные испытания ракетного планёра РП-318 конструкции С. П. Королёва и подыскивал лётно-испытательную базу и опытного лётчика для лётных испытаний — это был первый советский пилотируемый ракетный планёр с жидкостным ракетным двигателем (ЖРД).

За помощью обратились к авиаконструктору А. Я. Щербакову, тот охотно отозвался на просьбу и предложил, чтобы лётные испытания ракетоплана провёл один из лучших лётчиков его предприятия — В. П. Фёдоров. Испытателя предупредили, что полёт может оказаться небезопасным. Однако Фёдоров, сознавая степень риска, без колебаний согласился провести испытания.

Наземные испытания двигательной установки ракетоплана, которому был присвоен индекс РП-318-1, проводились в течение февраля-октября 1939 года. Ввиду давности изготовления планёра СК-9 (Сергей Королёв), его подвергли тщательному осмотру и предъявили экспертизе Центральному аэрогидродинамическому институту (ЦАГИ). Лётные испытания решено было проводить на подмосковном аэродроме КБ-29 вблизи станции Подлипки. В конце ноября 1939 года ракетоплан установили на окраине аэродрома. Ведущий по испытаниям А. В. Палло с механиками Л. А. Иконниковым и А. И. Волковым оборудовали невдалеке в свободном контейнере из-под самолёта походную мастерскую. После цикла наземной отработки, в присутствии специально созданной комиссии Наркомавиапрома и Наркомата боеприпасов, в январе 1940 года провели контрольные огневые испытания двигательной установки. Рассмотрев все материалы, комиссия дала разрешение на лётные испытания с включением жидкостного ракетного двигателя (ЖРД), что было оформлено специальным актом.

Первый полёт наметили на 28 февраля 1940 года. С утра механики готовили ракетоплан к полёту. В 17 часов Фёдоров, экипированный парашютом, занял своё место в кабине. Самолёт-буксировщик П-5 пилотировал лётчик Н. Д. Фиксон. Кроме него в самолёте находились А. Я. Щербаков — для работы на лебёдке буксировочного троса, и А. В. Палло — в качестве наблюдателя за полётом ракетоплана. Взлёт РП-318 за самолётом П-5 состоялся в 17 часов 28 минут. Поднявшись на высоту 2 600 метров, Фёдоров отцепил буксировочный трос и произвёл запуск ЖРД. Ракетоплан увеличил скорость и стал набирать высоту. Вскоре он благополучно приземлился на аэродроме.

С июня 1941 — на лётно-испытательной работе в Лётно-исследовательском институте имени М. М. Громова (ЛИИ). В июле-августе 1941 года принимал участие в боевых действиях Великой Отечественной войны — являлся лётчиком 2-й отдельной истребительной авиаэскадрильи ПВО Москвы.

После этого вернулся к испытательной службе. Выполнил первый полёт и провёл испытания планёров БДП (16 сентября 1941 года), К-Г (28 января 1942 года) и самолёта Ще-2 (февраль 1943 года). Принимал участие в испытаниях Су-1 и Су-3, планёров А-7 и Г-11, а также в испытаниях Як-7 с гермокабиной (1943 год).

Лётчик В. П. Фёдоров погиб 28 мая 1943 года при проведении контрольных испытаний серийного Ил-4 в районе подмосковного города Бронницы. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Полёты, совершённые им на ракетоплане Королёва, вошли в историю советской авиации. Это были первые в СССР полёты человека на аппарате с реактивным двигателем — пока ещё в пределах атмосферы. Эти первые полёты ракетоплана стали предвестниками развития в нашей стране нового вида техники — реактивной авиации

Награды

Награждён Орденом Красного Знамени.

Литература

• Васин В. П., Симонов А. А. [www.testpilots.ru/tp/review/isplii/pilot/40/fedorov_vp.htm Испытатели ЛИИ]. — Жуковский: Авиационный Печатный Двор, 2001. — 192 с. — ISBN 5-93705-008-8.

См. также

• Ракетный планер
• Группа изучения реактивного движения
• Газодинамическая лаборатория

Отрывок, характеризующий Фёдоров, Владимир Павлович

– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.