Фёдоров, Михаил Михайлович (политик)

Фёдоров Михаил Михайлович
Дата рождения:	23 апреля 1858(1858-04-23)
Место рождения:	Бежецк, Тверская губерния, Российская Империя
Дата смерти:	31 января 1949(1949-01-31) (90 лет)
Место смерти:	Париж, Франция
Страна:	Россия Россия
Научная сфера:	экономика
Альма-матер:	Императорский Санкт-Петербургский университет
Подпись:

Михаи́л Миха́йлович Фёдоров (23 апреля 1858, Бежецк — 31 января 1949, Париж) — российский государственный и общественный деятель, управляющий министерством торговли и промышленности (1906).

Семья

Родился в дворянской семье. Отец — генерал-майор. Жена — Екатерина Ильинична, урождённая Костревкая (1862—1935). Сыновья — Георгий (1894 (или 1895) — 1951, Париж), Николай (1898—1991, Париж), Владимир (1901—1979, Париж), Михаил (1903 (или 1904) — 1992, Париж).

Администратор и экономист

Окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. (см. В. Н. Чуваков «Незабытые могилы», т.6 Сообщает: Федоров Михаил Михайлович окончил филологический факультет Московского университета со степенью кандидата

В 1882 был причислен к министерству внутренних дел. Сотрудничая в Центральном статистическом комитете, разработал, совместно с А. К. Веселовским, обзор статистики земского страхования за десятилетие (1870—1880). С 1884 служил чиновником особых поручений в министерстве финансов. С 1891, оставаясь чиновником особых поручений, был редактором повременных изданий министерства финансов — «Вестника финансов, промышленности и торговли» и «Ежегодника министерства финансов». С 1893 издавал «Торгово-промышленную газету», с 1897 — «Русское экономическое обозрение». В 1902 образовал торгово-телеграфное агентство, в 1904 преобразованное в Петербургское телеграфное агентство. С 1899 — действительный статский советник.

Автор работ по экономическим вопросам, в том числе:

• Письма о русской промышленности и иностранных капиталах («Русское экономическое обозрение», 1898 и 1899);
• Значение правильной организации хлебной торговли, условия, которым она должна удовлетворять, и меры к постепенному введению в России организованной хлебной торговли («Вестник финансов…», 1902);
• Неблагоприятные последствия господствующих в России систем полеводства и меры к постепенному переходу к более правильному строю полевого хозяйства («Вестник финансов…», 1902).

С 1903 — управляющий отделом торговли и промышленности министерства финансов. С ноября 1905 — товарищ министра торговли и промышленности. В феврале — мае 1906 — управляющий министерством торговли и промышленности в правительстве С. Ю. Витте, который считал Фёдорова «очень чистым, знающим человеком, весьма культурным, но не в европейском смысле, либералом и бессеребренником», «хорошо знающим дела торговли и промышленности». Отказался занять пост министра торговли и промышленности в консервативном правительстве И. Л. Горемыкина и вышел в отставку.

Общественный деятель

Был членом главного управления общества Красного Креста. В 1906—1909 издавал умеренно-либеральную газету «Слово». Занимался менеджерской деятельностью, возглавлял Центральное (Всероссийское) кооперативное объединение. С 1914 — руководитель Земско-городского комитета по обеспечению армии.

Участник белого движения

Один из первых общественных деятелей, присоединившихся к белому движению. В 1917—1918 — член Совета общественных деятелей в Новочеркасске и Донского гражданского совета. Затем переехал в Москву, входил в состав Правого центра, вышел из него вместе с другими либеральными политиками из-за неприятия ориентации на Германию, и в мае 1918 стал одним из руководителей Национального центра, организовал его отделение в Киеве, участвовал в Ясском совещании с представителями стран Антанты. В 1919 — член Особого совещания при главнокомандующем Вооружёнными силами Юга России А. И. Деникине.

Эмигрант

С 1920 — в эмиграции, жил в Париже, продолжал принимать участие в политической деятельности как член Русского национального комитета. В этом качестве участвовал в 1926 в Зарубежном съезде в Париже. Сотрудник, затем редактор (с 1929) выходившего в 1926—1931 журнала «Борьба за Россию», основатель и глава ряда фондов и ассоциаций.

В 1922 Фёдоров основал и возглавил Центральный комитет по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей (так называемый «Фёдоровский комитет»), который оказывал содействие молодым русским эмигрантам (главным образом военным) в получении ими высшего образования. Комитет обращался к правительствам и другим властным органам западных стран с просьбой о выделении стипендий русским студентам — многие из этих обращений удовлетворялись. Тем, кто не получал стипендий, подыскивалась подходящая работа. Центральный комитет придавал особое значение ориентации молодых эмигрантов на обучение в технических вузах, считая, что это отвечает нуждам России и желаниям самого студенчества, сознательно готовящегося к работе по восстановлению промышленности, сельского хозяйства и торговли в своей стране. Впрочем, на практике оказалось, что полученные ими знания русские студенты должны были использовать за границей. Деятельность «Фёдоровского комитета» помогла многим молодым людям избежать маргинализации и стать квалифицированными специалистами.

В 1930-х годах Фёдоров входил в состав строительного комитета «Русского дома» в Париже — церкви с приютом для престарелых эмигрантов.

Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Библиография

• Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской Империи. 1802—1917. Биобиблиографический справочник. СПб, 2001. С. 687—689.

Ссылки

[ru.rodovid.org/wk/Запись:328586 Фёдоров, Михаил Михайлович (политик)] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

• [www.vgd.ru/F/fedorov.htm Биографическая справка]
• [mirslovarei.com/content_beo/Fedorov-Mixail-Mixajlovich-13071.html Биография]
• [bfrz.ru/cgi-bin/news.cgi?id=19-03-2004-18&news=032004 Об архиве Фёдоровского комитета]
• [russcience.chat.ru/papers/post99rz.htm Е. С. Постников. Студенчество России и проблемы получения высшего образования в эмиграции]

Отрывок, характеризующий Фёдоров, Михаил Михайлович (политик)

– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.