Фёдоров-Давыдов, Алексей Александрович

Алексей Александрович Фёдоров-Давыдов
Дата рождения:	5 (18) марта 1900(1900-03-18)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	6 июля 1969(1969-07-06) (69 лет)
Место смерти:	село Видное, Московская область
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	искусствоведение
Место работы:	МГУ
Учёная степень:	доктор искусствоведения
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Казанский университет
Известные ученики:	Григорий Стернин Борис Павловский Валерий Турчин Михаил Киселёв
Награды и премии:

Алексе́й Алекса́ндрович Фёдоров-Давы́дов (5 (18) марта 1900, Москва – 6 июля 1969, село Видное, Московская область) — советский искусствовед, автор многих книг по истории русского и советского искусства, член-корреспондент Академии художеств СССР (с 1958 года), заслуженный деятель искусств РСФСР (с 1960 года).

Биография

Алексей Фёдоров-Давыдов родился 5(18) марта 1900 года в Москве. Его отцом был известный детский писатель и просветитель Александр Фёдоров-Давыдов (1875—1936).

С 1919 года по 1923 год Алексей Фёдоров-Давыдов обучался в Казанском университете.

С 1927 года по 1931 год преподавал в Московском государственном университете.

С 1929 года по 1934 год Алексей Фёдоров-Давыдов работал в Государственной Третьяковской галерее на должности заведующего отделом нового русского искусства. Начав свою работу в 1929 году, он сменил на должности заведующего отделом Абрама Эфроса. В 1931 году отдел искусства второй половины XIX века, которым руководил Фёдоров-Давыдов, был преобразован в «Группу искусства эпохи капитализма», которая разработала «новую историческую концепцию экспозиции с привлечением историков-марксистов в контексте марксистско-ленинской истории русского искусства». Правда, в 1933—1934 годах некоторые концепции «вульгарно-социологического подхода к искусству» подверглись критике, и в апреле 1934 года Фёдоров-Давыдов был вынужден прекратить свою работу в Третьяковской галерее.

С 1934 года по 1944 год он преподавал в Московском текстильном институте, с 1935 года — профессор. Также с 1934 года по 1937 год работал заведующим научно-исследовательским сектором ВГИКа, а в 1943—1944 годах был профессором ВГИКа.

С 1944 года Алексей Фёдоров-Давыдов продолжил преподавание в Московском государственном университете, где с 1948 года стал заведующим кафедрой истории русского искусства (до 1944 года этой кафедрой руководил Михаил Алпатов, а с 1944 по 1947 год — Игорь Грабарь). Во многом благодаря усилиям Фёдорова-Давыдова, в 1950 году искусствоведческое отделение было переведено с филологического на исторический факультет МГУ. С 1960 года кафедра, которой заведовал Алексей Фёдоров-Давыдов, стала называться кафедрой истории русского и советского искусства.

С 1948 года по 1956 год Алексей Фёдоров-Давыдов также был заведующим кафедрой в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Член КПСС с 1946 года.

Сын Алексея Фёдорова-Давыдова — Герман Фёдоров-Давыдов (1931—2000) — был известным историком и археологом, профессором МГУ.

Сочинения А. А. Фёдорова-Давыдова

• Русское искусство промышленного капитализма. — М., 1929
• Реализм в русской живописи XIX века. — М., 1933
• Советский художественный музей. — М., 1933
• В. Г. Перов. — М., 1934
• И. Шишкин. — М., Издательство Третьяковской галереи, 1952
• Архитектура Москвы после войны 1812 года. — М., Государственное издательство литературы по строительству и архитектуре, 1953, 52 с.
• Русский пейзаж XVIII — начала XIX века. — М., 1953
• Фёдор Яковлевич Алексеев. — М., Искусство, 1955, 168 с.
• Ф. А. Васильев (1850—1873). — М., 1955
• Советский пейзаж. — М., 1958
• Аркадий Александрович Рылов. — М., Советский художник, 1959, 218 с.
• И. И. Левитан. Жизнь и творчество (в двух томах). — М., Искусство, 1966, 644 с.
• Русский пейзаж конца XIX — начала XX века. — М., 1974
• Русское и советское искусство. Статьи и очерки. — М., Искусство, 1975, 740 с.
• Русский пейзаж XVIII — начала XX века. — М., Советский художник, 1986, 304 с.
• Илья Ефимович Репин. — М., Искусство, 1989 (2-е изд.), 216 с., ISBN 5-210-00014-1

Ссылки

• Фёдоров-Давыдов Алексей Александрович / Г. Ю. Стернин // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Фёдоров-Давыдов, Алексей Александрович

Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.