Грушецкий, Фёдор Александрович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Фёдор Александрович Грушецкий»)
Перейти к: навигация, поиск
Фёдор Александрович Грушецкий
Дата рождения

1798(1798)

Место рождения

село Паниковец,
Задонский район,
Липецкая область

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Звание

Полковник

Сражения/войны

Отечественная война 1812 года,
Кавказская война

Награды и премии
4-й ст. 2-й ст. 2-й ст. 3-й ст.
2-й ст.

Фёдор Александрович Грушецкий (1798— после 1875 г.) — русский полковник, кавалер ордена Св. Георгия. Участник войны 1812 года.

Внесён в шестую книгу русских дворянских фамилий. Из дворянского рода Грушецких.





Биография

Фёдор Александрович Грушецкий был участником войны 1812 года. Ещё будучи пятнадцатилетним юношей, покидая объятую пожаром Москву, повстречал генерала — друга своих родителей, и был взят им в свой полк. Участвовал так же в войне на Кавказе.

Среди его наград — орден Святого Владимира 2-й степени с бантом, польский знак отличия за военные достоинства 4-й степени, орден Святого Станислава 2-й степени с императорской короной и в воздаяние усердной и ревностной службы — орден Святого Станислава 3-й степени. За беспорочную 25-летнюю выслугу в офицерском чине его наградили орденом Св. Георгия 4-го класса (№ 7255, получил 17.12.1844, в звании майора), за отличную и ревностную службу — орден Святой Анны 2-й степени. Именем Георгия, в честь святого Георгия, он назвал своего младшего сына.

Фёдор Александрович, двоюродный брат Сергея Ивановича и Матвея Ивановича Муравьевых-Апостолов, привлекался к дознанию по делу декабристов[1]. Его рукописи в тетради 1827 года (объёмом в 330 стр., под загл. «Souvenir. L’an 1828. Le 1-r de Janvier. Т. 9»), вместе с рукописями других, послужили материалом в качестве рукописных источников текста стихотворений А. С. Пушкин, вошедших во второй и третий тома[2].

Отставной полковник. Владел пустошью Дерновое (позже — д. Дерновские Выселки, переименованная позднее в село Каменка (Задонский район Липецкой области, Каменское сельское поселение)).

Семья

  • Родители:
Отец — Александр Васильевич Грушецкий (рожд. 1746 года). Майор;
Мать — княжна Елизавета Андреевна Голицына (рожд. 17 мая 1766 года).
  • Жена — Елизавета Семёновна Фролова (ум. 17 мая 1880 года).
  • Дети:
  1. Надежда (рожд. 17 августа 1853 года);
  2. Александр (рожд. 17 октября 1854 года);
  3. Николай (рожд. 12 декабря 1855 года — ум. 1929 года в лагере /58-я статья/);
  4. Георгий (рожд. 21 января 1856 года — ум. 4 марта 1919 года).

Награды

Источники

  • Меленевская М.Ю. [www.liveinternet.ru/users/gruszecki/post141062923/ В усадьбе деда Г.Ф. Грушецкого.] // Русская усадьба. Сборник Общества изучения русской усадьбы (ОИРУ). — М: Общество изучения русской усадьбы, 1996. — Вып. 2. — № 18.

Напишите отзыв о статье "Грушецкий, Фёдор Александрович"

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:585448 Грушецкий, Фёдор Александрович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

    Примечания

    1. [interpretive.ru/dictionary/458/word/%CC%C5%CB%DC%C3%D3%CD%CE%C2+%D1%E5%F0%E3%E5%E9+%CF%E5%F2%F0%EE%E2%E8%F7/ МЕЛЬГУНОВ Сергей Петрович]. Национальная историческая энциклопедия. Проверено 15 ноября 2010. [www.webcitation.org/66yVV2vR0 Архивировано из первоисточника 17 апреля 2012].
    2. [feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push17/vol02/y22-a05-.htm ВВЕДЕНИЕ/11. Грш. Грушецкого]. ЭНИ «ПУШКИН». ФЭБ «Русская литература и фольклор». Проверено 15 ноября 2010. [www.webcitation.org/66yVWDoHn Архивировано из первоисточника 17 апреля 2012].
  • Отрывок, характеризующий Грушецкий, Фёдор Александрович

    – Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
    – Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
    Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
    – Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
    – Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
    – Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
    – Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
    На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.