Колодий, Фёдор Александрович

Фёдор Александрович Колодий (Колодеев)
укр. Федір Олександрович Колодій (Колодєєв)
Дата рождения	8 февраля 1872(1872-02-08)
Место рождения	Рудьковка, Черниговская губерния, Российская империя
Дата смерти	май 1920
Место смерти	Каменец-Подольский, Украинская Народная Республика
Принадлежность	Российская империя Российская империя Украинская держава Украинская держава Украинская Народная Республика
Годы службы	1892—1917 1918—1920
Звание	(22.09.1916) Генерал-поручик (10.07.1919)
Командовал	2-й Подольский корпус Украинской державы Восточный фронт Армии УНР
Сражения/войны	Русско-японская война Первая мировая война Советско-украинская война: Восточный фронт Армии УНР Бой за Каменец-Подольский
Награды и премии

Фёдор Алекса́ндрович Колоди́й (Колоде́ев, укр. Фе́дір Олекса́ндрович Колоді́й (Колодє́єв); 24 января [8 февраля] 1872, Рудьковка, Черниговская губерния, Российская империя — май 1920, Каменец-Подольский, Украинская Народная Республика) — военный деятель Российской империи и Украинской Народной Республики. Участник Русско-японской войны, Первой мировой войны и Украинской революции 1917—1921 годов. Командующий обороной Каменца-Подольского.

Генерал-майор Русской императорской армии, генерал-поручик Армии УНР.

Биография

Начало военной службы

Происходил из потомственных дворян Черниговской губернии. Отец — Александр Михайлович Колодеев — участник Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, генерал-майор, кавалер ордена Святого Георгия 4-го класса, который в 1874 году за многолетнюю выслугу получил дворянское звание с правом передачи его потомкам.

В 1884 году Фёдор Колодий окончил 4-й Московский кадетский корпус по I разряду и продолжил обучение в Михайловском артиллерийском училище, которое закончил в июне 1892 года. С 10 августа 1890 года — подпоручик. После учёбы получил направление в 1-ю Лейб-гвардии Конно-артиллерийскую батарею со штабом в Санкт-Петербурге.

С 10 августа 1894 года — поручик. В январе 1897 Колодий (в училище записан как Колодеев) подал рапорт о предоставлении ему разрешения сдать экзамены для поступления в Николаевскую академию Генерального штаба, которые успешно сдал, несмотря на традиционно высокий конкурс. Закончив два курса академии Генерального штаба по II разряду в 1899 году, Колодий проходил службу в штабной роте, затем в течение 1899—1904 годов командовал 5-й батареей Гвардейской конно-артиллерийской бригады. 6 мая 1900 года произведён в Генерального штаба штабс-капитаны.

Русско-японская война и межвоенный период

Поскольку гвардейские части к участию в боевых действиях не привлекались, с началом Русско-японской войны Фёдор Колодий подал рапорт в одно из действующих соединений в Маньчжурии: по собственному желанию 4 марта 1904 года переведён в 5-й казачий Сибирский полк с переаттестацией в подъесаулы. С 2 по 16 мая 1904 года Колодий в составе 5-го казачьего полка находился в Харбине, где они были выдвинуты в авангард Маньчжурской армии генерала Алексея Куропаткина. 17 мая полк дал первый бой японской кавалерии под Юдзятунем, южнее станции Вафангоу, в ходе которого две сотни казаков, обнаружив врага, преследовали его и полностью уничтожили в рукопашную. За проявленное в бою мужество Колодий был награждён орденом Святой Анны IV степени с надписью «За храбрость». Осенью 1904 года Фёдор Колодий был назначен командиром 1-й сотни 5-го казачьего полка. 15 января 1905 года его было прикомандировано к штабу Сибирской казачьей дивизии, 15 июня того же года за боевые заслуги получил звание есаула. За личную храбрость в боях Русско-японской войны был награждён всеми боевыми орденами до Святой Анны II степени с мечами включительно (Святой Анны III степени с мечами и бантом, Святого Станислава II степени с мечами, Святого Владимира IV степени с мечами и бантом — 1904 год, Святой Анны IV степени с надписью «За храбрость», Святой Анны II степени с мечами — 1905 год).

Сразу по окончании Русско-японской войны, 11 декабря 1905 года Фёдор Колодий был назначен в 11-ю конно-артиллерийскоую батарею 10-го конно-артиллерийского дивизиона 15-ой кавалерийской дивизии (Плоцк). В связи с переводом в линейную часть переаттестован в капитаны. С 20 января 1907 года (по другим данным с 31 марта) — командир 20-й конно-артиллерийской батареи того же дивизиона (штаб дивизиона в Влоцлавеке). 11 сентября 1907 года повышен до подполковника. В этом же году, 22 ноября, переведён в Киев — назначен командиром 1-й батареи 2-го конно-горного артиллерийского дивизиона, который входил в состав 13-й кавалерийской дивизии. Направлен на учёбу в Царскосельскую офицерскую артиллерийскую школу, по окончании которой, 29 августа 1911 года, вернулся в свой дивизион.

Первая мировая война

Участник Первой мировой войны. 2-й конно-горный артиллерийский дивизион, в котором служил Фёдор Колодий, который в то время находился в составе Юго-Западного фронта, отличился в Галицийской битве. Особенно героическим был бой у сельскохозяйственной колонии Гассендорф (ныне село Уличное Дрогобычского района Львовской области) 28 августа 1914 года. Артиллерийским огнём были уничтожены пулеметные гнёзда на краю леса, которые вели шквальный огонь по наступающим. 11 сентября Фёдор Колодий был повышен в звании до полковника и представлен к награждению Георгиевским оружием (получить его он смог лишь 26 ноября 1914 года). За удачную организацию обороны переправ через реку Висла Колодий получил благодарность командующего. 23 сентября назначен командиром 2-го конно-горного артиллерийского дивизиона. В конце сентября 14-й армейский корпус перешёл в распоряжение 9-й армии на правом фланге Юго-Западного фронта. Принимал участие в Карпатской операции российской армии, оборонных боях апреля-мая 1915 года в Галиции. В конце мая, сдерживая наступление австро-венгерских и немецких частей, артиллеристы Колодия точным огнём приостановили переправу врага через Днестр вблизи села Жежава. За это 31 июля 1915 года он был награждён орденом Святого Георгия IV степени. На протяжении июня-сентября полковник Колодий оборонял Люблин в составе 3-й армии. После стабилизации фронта на линии Каменец-Подольский — Тернополь — Кременец — Дубно 14-й корпус включили в состав 1-й армии Западного фронта на Виленское направление. Там Фёдор Колодий активно участвовал в боях под Швянчёнисом. По состоянию на 1 сентября 1915 года — в тех же чине и должности и получает Высочайшее Благоволение Императора.

20 февраля 1916 года (по другим данным 20 декабря 1916 года) возглавил 14-ю артиллерийскую бригаду 14-ой пехотной дивизии 8-го армейского корпуса, который действовал в составе 8-й «Брусиловской армии». 22 сентября 1916 года присвоено звание генерал-майор. 9 мая 1917 года назначен инспектором артиллерии 9-го армейского корпуса 4-ой армии Румынского фронта.

С событиями Русской революции 1917 года в российской армии начались процессы национализации военных формирований (в том числе и украинизация). Фёдор Колодий с недоверием отнесся к этим явлениям, но, учитывая провал июньского наступления 1917 года и фактическое согласие на проведение украинизации со стороны Керенского, Колодий согласился с частичной национализаций. После неудачной попытки переворота генерала Корнилова и большевицкого переворота в Петербурге, не сумев сойтись с новым фронтовым руководством, в конце декабря 1917 года Колодий оставляет военную службу.

На службе Украине

В начале 1918 года, не определившись со своими политическими предпочтениями, Колодий устранился от политической деятельности и до марта проживал в своем имении в селе Рудьковка на Черниговщине, не принимая участия в околореволюционных событиях. После фактического прекращения существования Украинского фронта и отстранения от командования им генерала Щербачёва, в конце марта 1918 года приглашён возглавить комиссию по демобилизации войск бывшего Румынского фронта, которой руководил до апреля. С 17 апреля 1918 года — исполняющий обязанности командующего 3-го Одесского корпуса армии УНР, сформированного из украинизированных остатков дивизий Румынского фронта. После гетманского переворота в конце мая началась чистка нелояльных Гетманату офицеров. Одесский корпус был разоружён немецкими частями, а исполняющий обязанности командующего Фёдор Колодий, с учётом его опыта, назначен 10 августа 1918 года в распоряжение военного министра Александра Рагозы со званием генерального значкового. 22 декабря 1918 года Фёдор Колодий назначен командующим 2-го Подольского корпуса. На этой должности он сменил генерала Ерошевича, обвиняемого новообразованной Директорией в попытке перейти на сторону белогвардейцев. Не желая ничего кардинально менять в делах корпуса, основное внимание Колодий уделил боевой выучке, однако не смог предотвратить процесс распада соединения. По приказу от 23 января 1919 года его части должны были быть сведены во Вторую запасную бригаду армии УНР, но позже этот приказ был отменён и полки были распределены между местными военными начальниками.

С ноября 1918 года на Украине началась межусобная война. После того, как войска Антонова-Овсеенко 19 марта захватили Жмеринку, Восточный фронт, Запорожский корпус атамана Волоха, Южная группа атамана Янова и «Запорожская сечь» атамана Божко оказались отрезанными от остальной армии УНР. По приказу Симона Петлюры, эти подразделения, под общим командованием Фёдора Колодия, должны были отступить на юг, поддерживая связь с французскими частями. Однако, в результате захвата Бара и Могилёв-Подольского, связь между штабом Колодия в селе Вапнярка и Действующей армией была прервана. В это время состоялась попытка мятежа атаманов Волоха, Данченко и Волощенко (бывший куренной командир 3-го гайдамацкого полка). Участие Фёдора Колодия в этих событиях противоречивая. По данным Ярослава Тинченко, Колодий участвовал в мятеже и был провозглашён членом Революционного совета в Вапнярке. По утверждениям Исаака Мазепы, Колодий выступил против мятежа и вместе с полковником Мишковским был отстранён мятежниками от командования.

В марте 1919 года Колодия назначили командующим Юго-Восточной группы Восточного фронта армии УНР, а в апреле двадцатитысячная Бессарабская бригада, 8-й Подольский и 4-й конно-артиллерийский полки армии большевиков оттеснили группу войск Юго-Западного фронта в Румынию, 17 апреля захватили Каменец-Подольский. На фоне этих событий Колодия в мае 1919 года назначают атаманом для поручений начальника Главного управления Генерального штаба Действующей армии УНР. При его активном участии проведена реорганизация вооружённых сил на основе регулярной армии. В начале июня 1919 года Действующая армия, проведя ряд наступательных операций против большевицких войск, оттеснила их за линию Староконстантинов — Проскуров — Каменец-Подольский. 3 июня 3-я Железная дивизия армии УНР под командованием Александра Удовиченко, форсировав Збруч, штурмом овладела Каменец-Подольским, а 6 июня в освобождённый город переехало правительство УНР. Однако ни город, ни гарнизон оказались неготовыми к этому: отсутствовала система квартирования, процветали азартные игры и дезертирство. Для изменения ситуации 12 июня 1919 года начальником обороны района Каменец-Подольского был назначен Фёдор Колодий.

Возглавив гарнизон Каменца-Подольского, Фёдор Колодий приложил значительные усилия для ликвидации недостатков: обязал зарегистрировать все клубы, запретил формировать воинские части без согласования со штабом гарнизона, реформировал систему городских перевозок. 10 июля он был назначен командующим обороной города с присвоением военного звания генерал-поручик. До 15 июля 1919 года, проинспектировав подчинённые части, Колодий создал вдоль Днестра рубеж обороны на линии Дунаевцы — Скала-Подольская. Мобилизовав все имеющиеся силы и средства генералу Колодию удалось остановить наступление большевиков, что позволило УГА перейти Збруч и объединиться с Действующей армией. За успешное выполнение задания, в 1936 году был награждён Правительством УНР Крестом Симона Петлюры. Введён в состав Военного совета УНР. После развёртывания наступления УНР Фёдор Колодий вернулся в Каменец-Подольский для организации системы военных судов.

В марте 1920 года Колодий назначен референтом правительства УНР по военным делам. Но в мае этого же года генерал Колодий заболел сыпным тифом, который в то время распространялся на Украине. Истощённый организм Фёдора Колодия не смог одолеть болезнь. Точная дата смерти неизвестна. Поскольку тела умерших от тифа сжигали, могила генерала также отсутствует.

Семья

Жена — Анна Колодий. После смерти Фёдора Колодия получила единовременное пособие в сумме пятидесяти тысяч рублей и передала семейную библиотеку Каменец-Подольскому государственному университету.

Чины

РИА

	Подпоручик	10 августа 1890.
	Поручик	10 августа 1894.
	Штабс-капитан	6 мая 1900.
	Подъесаул	4 марта 1904.
	Есаул	15 июня 1905.
	Капитан	11 декабря 1905.
	Подполковник	11 сентября 1907.
	Полковник	11 сентября 1914.
	Генерал-майор	28 сентября 1916.

Армия УНР

	Генерал-хорунжий.
	Генерал-поручик	10 июля 1919.

Награды

Российская империя

• Орден Святой Анны III степени с мечами и бантом (1904).
• Орден Святого Станислава II степени с мечами (1904).
• Орден Святого Владимира IV степени с мечами и бантом (1904).
• Орден Святой Анны IV степени с надписью «За храбрость» (1905).
• Орден Святой Анны II степени с мечами (1905).
• Георгиевское оружие (24.02.1915).
• Орден Святого Владимира III степени с мечами (20.03.1915).
• Орден Святого Станислава III степени с мечами и бантом (20.05.1915). ???
• Высочайшее благоволение за отличия в делах (01.09.1915).
• Орден Святого Георгия IV степени (30.12.1915).

Украинская Народная Республика

• Орден Симона Петлюры.

См. также

• Бой за Каменец-Подольский

Литература

На русском языке

• Бондаренко В. В. Герои Первой мировой. — М.: Молодая гвардия, 2013. — 511 с. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.). — 6000 экз. — ISBN 978-5-235-03657-4.
• Зайончковский A. M. Первая мировая война. — СПб.: Полигон, 2002. — 878 с. — 5000 экз. — ISBN 5-89173-174-6.
• Куличкин С. П. Кондратенко. — М.: Молодая гвардия, 1989. — 228 с. — (Жизнь замечательных людей. Сер. биогр.; Вип. 702). — ISBN 5-235-01008-6.
• Лехович Д. В. Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина. — М.: Воскресенье, 1992. — 193 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-88528-020-7.
• Путинцев Н. Г. Хронологический перечень событий с истории Сибирского казачьего войска = Хронологическiй перечень событiй изъ исторiи Сибирскаго казачьяго войска. — Омск: Тип. Окр. Штаба, 1891. — 274 с.

На украинском языке

• В. Верстюк (керівник) та ін. Директорія, Рада Народних Міністрів Української Народної Республіки. Листопад 1918 — листопад 1920 рр.: Док. і матеріали. — К.: Видавництво імені Олени Теліги, 2006. — Т. 1. — 688 с.
• В. Верстюк (керівник) та ін. Директорія, Рада Народних Міністрів Української Народної Республіки. Листопад 1918 — листопад 1920 рр.: Док. і матеріали. — К.: Видавництво імені Олени Теліги, 2006. — Т. 2. — 744 с. — ISBN 966-7601-79-X.
• Волковинський В. М. Бойові дії на українських землях у роки Першої світової війни. — К., 2004.
• Головко О. Ф. Інфекційні захворювання та медична допомога населенню Поділля в 1919 —1920 рр / Винокур І. С. — Матеріали IX Подільської історико-краєзнавчої конференції. — Кам'янець-Подільський, 1995.
• Завальнюк О. М., Комарніцький О. Б., Стецюк В. Б. Минуле і сучасне Кам'янця-Подільського. — Кам'янець-Подільський, 2007. — С. 82–89.
• Мазепа І. Й. Україна в огні й бурі революції 1917 —1921. — Прага: Українське Видавництво «Пробоєм», 1943. — Т. ІІІ. Польсько-український союз. Кінець збройних змагань У.Н.Р. — 233 с.
• Мельник Р. П. Питання вишколу старшин армії УНР у практичній діяльності та теоретичній спадщині військової еміграції 20-30 рр. XX ст. — Львів: Держава та армія: [збірник наукових праць], 2010. — 670 с.
• Минуле і сучасне Кам'янця-Подільського. — Кам'янець-Подільський, 2007. — № 2. — С. 82–89.
• Омелянович-Павленко М. В. Спогади командарма (1917 —1920) / Упоряд.: М. Ковальчук. — К.: Темпора, 2007. — 608 с. — ISBN 966-8201-24-8.
• [history.franko.lviv.ua/IIk1.htm Довідник з історії України] / За ред. Підкови І. З., Шуста Р. М. — К.: Генеза, 2001. — ISBN 966-504-439-7.
• Прокопчук В. С. [nbuv.gov.ua/j-pdf/npkpnuiobk_2013_3_6.pdf Бібліотечна діяльність С.О. Сірополка в Кам’янець-Подільському державному українському університеті (1919–1920 рр.)]. — 3. — Бібліотекознавство. Книгознавство, 2013. — (Наукові праці Кам’янець-Подільського національного університету імені Івана Огієнка).
• Солдатенко В. Ф. Україна у революційну добу. — Рік 1918. — К., 2009. — 411 с. — (Іст. есе-хроніки). — ISBN 978-966-8837-18-5.
• Старенький І. О. До питань охорони Кам'янець-Подільської фортеці в 1812 —1928 рр. — Археологія і фортифікація Середнього Подністров'я: зб. матер. ІІ всеукр. наук.-практ. конф. — Кам'янець-Подільський: ПП «Медобори-2006», 2012.
• Стасюк І. М. Військова еліта України доби національно-визвольних змагань 1917 —1921 рр.: командувачі Дієвої Армії УНР. — Львів: Національний університет «Львівська політехніка», 2012.
• Стецюк В. Повсякденне життя залоги Кам'янця-Подільського (1917 —1920 рр.). — Краєзнавство, 2010. — С. 171–177.
• Тинченко Я. Ю. [coollib.com/b/178327/read#t11 Офіцерський корпус Армії Української Народної Республіки (1917 —1921)]. — К.: Темпора, 2007. — 536 с. — ISBN 966-8201-26-4.
• Тинченко Я. Ю. Українські збройні сили: березень 1917 — листопад 1918 р. (організація, чисельність, бойові дії). — К.: Темпора, 2009. — 480 с. — ISBN 9789668201806.
• Хома І. Я. Основні засади формування та діяльності військ української Червоної Армії в радянській історіографії. — Військово-науковий вісник, 2013. — № 19. — С. 156–164.

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1041 Фёдор Александрович Колодеев] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]».

Военная история   Персоналии   Российская империя

Отрывок, характеризующий Колодий, Фёдор Александрович

– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.