Эрн, Фёдор Александрович

Фёдор Алекса́ндрович Эрн
Дата рождения:	23 июня 1863(1863-06-23)
Место рождения:	Смоленск
Дата смерти:	27 декабря 1926(1926-12-27) (63 года)
Место смерти:	Рига
Гражданство:	Российская империя Российская империя Латвия Латвия
Вероисповедание:	лютеранин
Партия:	Конституционно-демократическая партия
Род деятельности:	педагог, министр народного просвещения Северо-Западного правительства

Фёдор Александрович Эрн (23 июня (10 июня) 1863 — 27 декабря 1926) — педагог, министр народного просвещения Северо-Западного правительства, председатель Псковской городской думы.

Биография

Потомок старинного шведского дворянского рода, лютеранин по вероисповеданию. Родился в Смоленске, брат известного адвоката Александра Эрна, депутата Государственной думы IV созыва от Владимирской губернии. Среднее образование получил в Смоленской губернской, а затем в Псковской губернской гимназии, которую окончил в 1882 году. В тот же год поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1886 году окончил его со званием кандидата математических наук. Посвятил себя педагогике, сознательно отказавшись от научной карьеры. С 1887 по 1889 год был учителем в частных школах Барановой и Норман в Петербурге. В 1889 году Эрн с молодой женой, Прасковьей Павловной (урождённой ?), переехал в Ригу, так как по распоряжению попечителя учебного округа был переведён преподавателем математики в Рижскую городскую гимназию (известную также как немецкая школа при Домской церкви). Был вынужден участвовать в проводимом правительством процессе русификации школ, о чём потом сожалел и писал с горечью.

Общественный деятель. По его инициативе на фабрике Кузнецова возник библиотечный кружок. В 1905 году создал Союз учителей, вошедший в прогрессивный Всероссийский союз учителей. Вступил в партию конституционных демократов, был выборщиком в I Государственную думу. Общественная деятельность привела к тому, что Эрн был отправлен властями в отставку без права преподавания в государственных училищах. Фёдор Александрович учительствовал в частных учебных заведениях Риги — в женской гимназии О. Э. Беатер, еврейской школе, был директором Коммерческого училища Н. Н. Миронова.

Публицист, один из основателей либеральной газеты «Рижские новости» (1909—1910). В ней же начал публиковаться. Статьи на педагогические темы печатал в журналах «Русская школа», «Вестник воспитания». В 20-е опубликовал 4 статьи в латвийских газетах «Сегодня», «Воля», «Рижский курьер».

В 1915 году Фёдор Александрович вместе с женой и дочерью эвакуировался в Псковскую губернию. Там он издавал и редактировал газету «Псковская речь», был председателем союза учителей Пскова. В 1916 году — товарищ председателя, а в 1919 году — председатель Псковской демократической думы. В августе 1919 года вошел в качестве министра народного просвещения в состав Северо-Западного правительства, сформированного в Ревеле. В самом начале января 1920 года Эрн вернулся в Ригу, для того, чтобы снова приступить к педагогической деятельности. Он преподавал математику в Рижской городской русской средней школы, известной в те годы как Ломоносовская гимназия. Был председателем Союза русских учителей в Латвии, возглавлял с апреля 1921 года до ноября 1922 года Русский отдел Министерства образования Латвии.

Во время гражданской войны погибла единственная дочь Фёдора Александровича и её муж. Александра Эрн была замужем за Вячеславом Якушкиным (младшим), сыном Е. Е. Якушкина. Вплоть до марта 1919 Вячеслав был редактором анти-большевицкой газеты "Южное слово" в Николаеве. Вся семья уже была на пароходе, готовом их эвакуировать, но их малолетний сын ушиб колено, и Якушкины сошли на берег, чтобы показать мальчика хирургу. Вячеслава арестовали и расстреляли большевики. После гибели мужа Александра Фёдоровна вместе сыном вернулась в Москву, но по дороге заболела сыпным тифом и вскоре умерла. Внук Эрна, Владимир Якушкин (1917—1995) воспитывался в Москве в семье своего другого деда, Е. Е. Якушкина.

В 1925 году в Риге скончалась жена Фёдора Александровича, Прасковья Павловна. Умирая, Ф. А. Эрн оставил завещание, в котором просил похоронить его по православному обряду на Покровском кладбище. По благословению архиепископа Иоанна воля покойного была исполнена.

В феврале 1927 года рижская газета «Слово» в номерах с 408-го по 420-й опубликовала воспоминания Ф. А. Эрна «40 лет жизни русского интеллигента».

О нём

• [www.russkije.lv/ru/pub/read/pokrovskoe-cemetry/imennoj-ukazatel.html Покровское кладбище. Слава и забвение. Именной указатель захоронений Рижского Покровского кладбища]
• [www.russkije.lv/ru/pub/read/rgrg/rgrg_ern_fedor.html Скончался Ф. А. Эрн // Газета «Сегодня», 28 декабря 1926 г]
• [www.russkije.lv/ru/pub/read/rgrg/rgrg_ern_fedor.html Б. Н. Шалфеев, Ф. А. Эрн как общественный деятель // газета «Сегодня», № 294, 29 декабря 1926 г.]
• «Русский педагогический ежегодник в Латвии» 1927, под редакцией Ю. Д. Новоселова, (посвящён Ф. А. Эрну, содержит статьи основателя Русских университетских курсов К. И. Арабажина, русского историка Р. Ю. Виппера, искусствоведа Б. Р. Виппера, депутата Латвийского Сейма М. Я. Лазерсона и философа М. Д. Вайнтроба).

Отрывок, характеризующий Эрн, Фёдор Александрович

В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.