Гвоздёвский, Фёдор Алексеевич

Фёдор Алексеевич Гвоздёвский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
руководитель Главного управления лагерей железнодорожного строительства МВД СССР
5 августа 1948 — 21 августа 1951
Предшественник:	И. Г. Петренко
Преемник:	А. А. Смольянинов
Рождение:	1901(1901) Калач, Богучарский уезд, Воронежская губерния, Российская империя
Смерть:	1962(1962) Москва, СССР
Место погребения:	Введенское кладбище
Образование:	Московский институт инженеров железнодорожного транспорта
Военная служба
Годы службы:	1918—1957
Принадлежность:	РСФСР РСФСР → СССР СССР
Звание:
Награды:	Иностранные награды:

Фёдор Алексеевич Гвоздёвский (1901, Калач, Воронежская губерния — 1962, Москва) — советский инженер путей сообщения, генерал-майор, дважды лауреат Сталинской премии.

Возглавлял БАМ-проект (1930-е гг.), строительство оборонительных сооружений южного звена Волжской рокады (Иловля — Саратов — Сенная; 1941 г.); руководил прокладкой участков БАМа (Комсомольск-на-Амуре — Советская Гавань; Тайшет — Лена), строительством железнодорожной линий Наушки — Улан-Батор (Монголия).

Биография

Родился в семье рабочего-кузнеца, с шестнадцати лет сам начал работать кузнецом в железнодорожных мастерских.

В 1918 г. вступил в РКП(б) и добровольцем в Красную армию. Воевал на Восточном фронте с белочехами и белоказаками, командующим 5-й армией М. Тухачевским был награждён именным оружием. Командовал ротой, эскадроном. За мужество и храбрость, проявленные в боях при взятии Уфы, награждён орденом Красного Знамени, который вручил лично М. Фрунзе. В составе Первой конной армии воевал против Деникина; летом 1920 г., будучи командиром кавалерийского полка, — против поляков, войск барона Врангеля; затем — против басмачей в Средней Азии. Получил звание комбрига; после ранения был уволен в запас.

Работал кузнецом и учился на рабфаке в Москве. В 1932 г. с отличием окончил Московский институт инженеров железнодорожного транспорта. Работал на строительстве дороги Москва — Донбасс.

В июне 1938 г. назначен руководителем созданного БАМтранспроекта (в Наркомате путей сообщения, с 8 февраля 1939 г. — в НКВД СССР). С 4 января 1940 г. одновременно — заместитель начальника Главного управления лагерей железнодорожного строительства (начальник — Н. А. Френкель).

Летом 1941 г., после начала войны, возглавил военно-полевое строительство № 13, организованное на базе БАМпроекта; руководил строительством оборонительных рубежей в Калининской области (на рубеже Валдай — Кабожа) для войск Северо-Западного фронта. В 1942 г. назначен начальником строительного управления Волгожелдорстрой, руководил строительством железной дороги вдоль Волги (Сталинград — Саратов — Сызрань — Ульяновск — Свияжск). Часть полотна дороги была сделана из шпал и рельсов, снятых с уже построенных участков БАМа. Открытие движения на участке Сталинград — Саратов планировалось 1 декабря 1942 г., фактически первый поезд прошёл 11 сентября 1942 г. Эта железная дорога внесла немалый вклад в разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом. Заслуги Ф. А. Гвоздёвского были оценены орденом Ленина, орденом Красной Звезды и медалью «За оборону Сталинграда».

В мае 1943 г. был отозван с фронта для подготовки к форсированному строительству железной дороги Комсомольск-на-Амуре — Советская Гавань, назначен начальником Управления строительства № 500. 15 июля 1945 г. на месяц раньше установленного срока произошла смычка рельсового пути западного и восточного участков железной дороги Комсомольск - Ванино. Гвоздевский забил последний «золотой» костыль на рельсовом пути.

17 ноября 1944 г. присвоено звание генерал-майор инженерно-технической службы.

В 1946 г. возглавил Западное строительное управление БАМа, руководил строительством дороги Тайшет — Братск — Лена. Первый рабочий поезд из Тайшета прибыл в Братск 7 ноября 1947 г., в июле 1951 г. было открыто движение от Тайшета до Лены.

С 1953 г. возглавлял Главное управление промышленного строительства МВД СССР (с 1954 г. — в Министерстве среднего машиностроения СССР). В 1957 г. вышел на пенсию по состоянию здоровья.

Похоронен на Введенском кладбище в Москве.

Награды

• три ордена Ленина (в том числе 19 мая 1948)
• орден Красного Знамени
• три ордена Трудового Красного Знамени
• два ордена Красной Звезды
• два ордена «Знак Почёта»
• медаль «За оборону Сталинграда», девятнадцать боевых и трудовых медалей
• Сталинская премия (дважды)
• значок «Почётному железнодорожнику»
• знак «Отличный путеец»
• Орден Сухэ-Батора (Монгольская Народная Республика).

Память

Имя Ф. А. Гвоздёвского было присвоено разъезду на 3117-м километре Байкало-Амурской железной дороги (разъезд закрыт в 1999 г.).

Литература

• Руководитель государственного масштаба : Федор Алексеевич Гвоздевский (1901—1962 гг.) // Мосты магистрали. — 2009. — № 4-5 (954—955). — С. 8; № 6 (956). — С. 4.

Ссылки

• [www.miit.su/index.php?option=com_content&view=article&id=193&Itemid=21 Гвоздевский Федор Алексеевич]. Ассоциация выпускников МИИТа. Проверено 20 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BpnjRegM Архивировано из первоисточника 1 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Гвоздёвский, Фёдор Алексеевич

Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.