Фёдор Андреевич Кошка

Фёдор Андреевич Кошка<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Лицевой летописный свод: «И великий князь Василий Дмитриевич послал к ним в Новгород Федора Кошку, сына Андрея Кобылы, Ивана Удода и Селивана, и они закрепили мир по старине и обязались давать великому князю черный бор со всех волостей новгородских»</td></tr>
Московский боярин
ранее 1389 — 1407
Вероисповедание:	Православие
Смерть:	1407(1407)
Отец:	Андрей Кобыла
Супруга:	Анастасия (?)
Дети:	сыновья: Иван Фёдорович, Александр Фёдорович Беззубец, Фёдор Фёдорович Голтяй, Михаил Фёдорович Дурной, Никифор Кошкин дочери: Анна Фёдоровна, Акулина Ростовская

Фёдор Андре́евич Ко́шка (ум. 1407) — московский боярин и дипломат, младший (пятый) сын боярина Андрея Кобылы, родоначальник Кошкиных, прямой предок Романовых.

Биография

Фёдор Кошка был весьма близок к великому князю Дмитрию Донскому и его сыну Василию, которые даже пользовались его советами. Судя по сохранившимся источникам, Фёдор Кошка обладал большим умом, спокойствием и ласковостью обращения, был великолепным дипломатом.

По мнению В. К. Трутовского, Фёдор Кошка был одним из выдающихся и умнейших политических деятелей в Московском княжестве во время правления Дмитрия Донского и Василия I.

Известий о боярине Федоре Андреевиче сохранилось немало, однако с учётом того, что в это же время был другой боярин с таким именем — Фёдор Андреевич Свибло, определить, к кому именно относится данное известие, можно только по косвенным признаком.

В 1380 году упоминается боярин Фёдор Андреевич, которого великий князь Дмитрий Донской, отправившийся во главе армии против Мамая, оставил оборонять Москву. Не исключено, что имелся в виду Фёдор Кошка. Но, по мнению В. К. Трутновского, которое поддержал С. Б. Веселовский, данное известие относится к боярину Фёдору Андреевичу Свибло, который был воеводой уже в 1377 году, в то время как Фёдор Кошка воеводой не был. Также, вероятнее всего, именно к Фёдору Свибло относится известие подпись на первой духовной великого князя Дмитрия Донского, датированного 1371 годом.

Первое достоверное известие о Фёдоре Кошке относится к 1389 году, когда он в числе других бояр подписался на духовной великого князя Дмитрия Донского 1389 года, одновременно там стоит и подпись другого Фёдора Андреевича — Свибла.

В 1393 году в самый разгар распри великого князя с Новгородом по поводу сбора «чёрного бора», он вёл мирные переговоры с последним:

И князь Великий Василий Дмитреевич посла к ним в Новгород Федора Кошку, Андреева сына Кобылина и Ивана Уду и Селивана и подкрепиша мир по старине и черной бор даша великому князю на всех волостях Новгородских.

По отношению к татарам он советовал Василию сдержанную политику, как это видно, из письма Едигея к великому князю от 1409 года, где он противопоставляется своему сыну Ивану:

Добрые нравы и добрая душа и добрые дела были в Орде от Федора Кошки, добрый был человек, которые добрые дела ординские, то и тебе воспоминал, и то ся минуло; нынче же у тебя сын его Иван, казначей, твой любовник и старейшина, и ты из того слова и думы не выступаешь и старцев земских, ни думы, ни слова ни слушаешь.

После 1393 года Фёдор Кошка не упоминается, а в 1409 году, как следует из письма Едигея, он был уже мёртв. По предположению Трутовского, Фёдор Кошка должен был действовать во время правления Едигея, который пришёл к власти в Орде в 1398 году. При этом в 1408 году отношения Москвы и Орды резко изменились. Трутовский связал эти изменения со смертью Фёдора Кошки и предположил, что он умер в 1407 году. Эта точка зрения была поддержана и Веселовским.

В конце жизни Фёдор Кошка принял постриг с именем Феодорит.

В культуре

Фёдор Кошка является одним из героев исторического цикла Д. Балашова «Государи Московские».

Брак и дети

Имя жены Фёдора Кошки достоверно не установлено.

Барон М. Л. Боде-Колычёв указал, что жену Фёдора Кошки звали Анастасия. Однако князь Н. Н. Голицын показал, что имя Анастасия упоминается в духовной великого князя Василия II Тёмного, которое исследователи датируют около 1462 года. В. К. Трутовский считает, Анастасия могла быть женой Фёдора Кошки только в том случае, если она была второй женой: Фёдор Кошка умер не позже 1409 года, если Фёдор Кошка женился второй раз незадолго до смерти, то ей около 1462 года могло быть 72-74 года. Но она в любом случае не могла быть матерью сыновей Фёдора Кошки. Но подобная идентификация встретила возражение у С. Б. Веселовского. Князь Н. Н. Голициным указал, что упомянутая в духовной Ирина, дочь Анастасии, была замужем за Алексеем Игнатьевичем, которого он идентифицировал с Алексеем Игнатьевичем Жеребцовым — внуком Семёна Андреевича Жеребца, старшего брата Фёдора Кошки. Однако в таком случае Ирина не могла быть дочерью Фёдора Кошки, поскольку она состояла бы с мужем в пятой степени родства, а подобные браки были запрещены каноническим правом, которое в XV веке соблюдалось очень строго. В. К. Трутовский предположил, что Алексея Игнатьевича, мужа Ирины, нужно искать в другом роду, однако С. Б. Веселовский отметил, что других лиц с таким именем в это время не известно. Исходя из этого он сделал вывод, что Анастасия не могла быть женой Фёдора Кошки, её муж должен был принадлежать к другому роду.

В. К. Трутовский считал, что имя жены Фёдора Кошки (которую он считал первым) можно установить по хранящемуся в Троице-Сергиевой лавре Евангелия 1392 года. Имя его заказчика было Фёдор Андреевич. По мнению архимандрита Леонида, который описывал Евангелие, это был Фёдор Кошка. Это мнение поддержали издатель евангелия П. К. Симони и Трутовский. На Евангелии есть 2 поясных изображения — мужское и женское. Под мужским написано Фёдор, а под женским архимандрит Леонид прочитал «Елизавета», а Трутовский — «Василиса», предположив, что здесь изображены святые заказчика и его супруги. На основании чего он сделал вывод о том, что жену Фёдора Кошки звали Василиса.

Однако, по мнению С. Б. Веселовского, известия, приводимые Трутовским, не могут относится к Фёдору Кошке. О связях Фёдора Кошки и его сыновей с Троицким монастырём не известно, при этом есть указания на то, что с монастырём были связаны представители рода Акинфовы, из которого происходил Фёдор Андреевич Свибло. Кроме того, в «Успенском синодике» в перечислении женских имён, относящихся к роду Кошкиных, имена Василиса и Анастасия отсутствуют.

У Фёдора Кошки известны следующие дети:

• Иван Фёдорович, боярин и казначей великого князя Василия Дмитриевича, родоначальник рода Кошкиных (позже Захарьиных), разделившимся на ветви Яковлевых, Романовых и Ляцких.
• Александр Фёдорович Беззубец, родоначальник родов Беззубцевых, от которого отделился род Шереметевых (впоследствии графы), и Епанчиных
• Фёдор Фёдорович Голтяй, родоначальник Голтяевых; эта ветвь рода Кошкиных пресеклась в мужском колене со смертью сыновей Голтяя Ивана, Гаврилы и Андрея. Дочь Фёдора Голтяя, Мария, стала женой князя Ярослава Владимировича Малоярославецкого; их дочь была женой Василия II Темного.
• Никифор Фёдорович
• Михаил Фёдорович Дурной — умер, не оставив потомства; о его жизни и службе ничего не известно.
• Анна Фёдоровна; муж: с ок. 1391 Фёдор Михайлович (ум. 1410), князь Микулинскийс 1399

Литература

• Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. — М.: Наука, 1969. — 584 с. — 4500 экз.
• В. О. Ключевский. Сочинения в 8 томах. Том 3. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957. Стр. 64.
• А. Нечволодовъ. Сказанія о русской землѣ. Часть 3. Образованіе Московскаго государства при преемникахъ Димитрія Іоанновича Донского. Спб.: Государственная типографія, 1913. Стр. 2.
• Трутовский В. К. [www.gen-volga.ru/biblio/trutovsky.htm Фёдор Кошка] // Сборник статей, посвящённых Л. М. Савёлову. — М., 1915. — С. 290—299.
• Кошка, Федор Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Пчёлов Е. В. Романовы. История династии. — М.: ОЛМА_ПРЕСС, 2003. — 494 с. — ISBN 5-224-01678-9.

Отрывок, характеризующий Фёдор Андреевич Кошка

Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.