Хрисогон (Ивановский)

Епископ Хрисогон
Епископ Юрьево-Польский, викарий Владимирской епархии
8 сентября 1935 — 8 февраля 1938
Предшественник:	Александр (Торопов)
Преемник:	викариатство упразднено
временный управляющий Ивановской епархией
17 марта 1937 — 8 февраля 1938
Предшественник:	Феодор (Яцковский)
Преемник:	Алексий (Сергеев)
временный управляющий Владимирской епархией
17 марта — 14 сентября 1937
Предшественник:	Феодор (Яцковский)
Преемник:	Алексий (Сергеев)
Епископ Курский и Обоянский
26 августа — 8 сентября 1935
Предшественник:	Онуфрий (Гагалюк)
Преемник:	Александр (Щукин)
Епископ Юрьево-Польский, викарий Владимирской епархии
23 июня 1932 — август 1935
Предшественник:	Павел (Чистяков)
Преемник:	Александр (Торопов)
Епископ Кинешемский, викарий Костромской епархии
14 апреля — 8 июня 1932
Предшественник:	Николай (Голубев)
Преемник:	Александр (Торопов)
Епископ Юрьево-Польский, викарий Владимирской епархии
12 января 1931 — 14 апреля 1932
Предшественник:	Иерофей (Померанцев)
Преемник:	Павел (Чистяков)
Имя при рождении:	Фёдор Андреевич Ивановский
Рождение:	9 (21) ноября 1873(1873-11-21) село Сычёвка, Козловский уезд, Тамбовская губерния
Смерть:	8 февраля 1938(1938-02-08) (64 года) Иваново
Епископская хиротония:	12 января 1931

Епископ Хрисогон (в миру Фёдор Андреевич Ивановский; 9 [21] ноября 1873, село Сычёвка, Козловский уезд, Тамбовская губерния — 8 февраля 1938, Иваново) — епископ Русской Православной церкви, епископ Юрьево-Польский, викарий Владимирской епархии, управляющий Ивановской митрополией.

Биография

Родился 9 ноября 1875 года в семье псаломщика села Сычёвка Козловского уезда Тамбовской губернии (ныне — в Никифоровском районе Тамбовской области).

В 1891 году окончил Тамбовское духовное училище. В 1897 году окончил Тамбовскую духовную семинарию по первому разряду со званием студента и 12 августа того же года был рукоположён епископом Тамбовским Александром (Богдановым) в сан диакона к Николаевской церкви села Калажа Кирсановского уезда Тамбовской епархии. Был учителем церковно-приходской школы.

27 февраля 1900 года был рукоположён в сан иерея к Ильинской церкви села Заворонежская Слобода Козловского уезда, где был законоучителем в земском начальном училище и церковно-приходской школы.

С 1906 по 1909 год был депутатом от духовенства и благочиннического округа на окружных и епархиальных съездах.

В 1915 году овдовел и 28 августа того же года вышел за штат и поступил в Московскую духовную академию, которую закончил в 1919 году со степенью кандидата богословия.

В 1919 году избирается приходским настоятелем Иоанно-Богословской церкви в селе Сычёвке Козловского уезда Тамбовской епархии. Переведён настоятелем Казанской церкви Панской слободы Козловского уезда.

В последующие годы был настоятелем Казанской церкви Панской слободы того же уезда. В 1930 году отец Феодор был арестован Козловским ОГПУ, но через 5 дней его освободили.

Принял монашество, возведён в сан архимандрита и 13 января 1931 года в Покровской церкви в Красном Селе в Москв, был хиротонисан в епископа Юрьевского, викария Владимирской епархии. Хиротонию совершали: митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский), архиепископ Иваново-Вознесенский Павел (Гальковский) и епископ Коломенский Петр (Руднев).

В Юрьеве-Польском к началу 1930-х годов оставался незакрытым только храм во имя святых бессребреников Косьмы и Дамиана. Кроме местных священников (служивших и заштатных) в городе и окрестностях было довольно много ссыльного духовенства, посещавшего богослужения. Наиболее известным и почитаемым из них был архимандрит Сергий (Озеров).

14 апреля 1932 года назначен епископом Кинешемским, викарий Костромской епархии.

С 8 июня 1932 года — снова епископ Юрьевский, викария Владимирской епархии. Служил без иподиаконов.

В его управлении находились церковные приходы Гаврилово-Посадского, Юрьев-Польского, Кольчугинского, Киржачского, Александровского, Переславского и Нагорьевского районов Ивановской промышленной области.

Много ездил по епархии, встречался со священниками и мирянами. В городе Александрове, где единственная Боголюбская церковь была в ведении обновленцев, встречи проходили в частных домах. Имевшие своего «архиерея» в Александрове, обновленцы были очень активны, и при поддержке советских властей смогли захватить многие храмы в округе. Стараниями епископа Хрисогона многие из уклонившихся в обновленческий раскол священники принесли покаяние и вернулись в Патриаршую церковь. Одним из них был кольчугинский протоиерей Митрофан Чижов, ставший верным помощником епископа Хрисогона.

В августе 1935 года назначен епископом Курским и Обоянским. От назначения отказался и остался в Юрьеве-Польском.

17 (30) марта 1937 года в связи с арестом архиепископа Бориса (Воскобойникова) назначен временно управляющим Ивановской митрополией в составе Ивановской, Юрьев-Польской, Владимирской и Костромской епархий, в связи с чем переехал в город Иваново (ул. Ярославская, д. 22). Одновременно получил в управление Владимирскую епархию. У Мануила (Лемешевского) ошибочно утвержается, что он был назначен правящим епископом Владимирским.

В сентябре 1937 года освобождён от временного управления Владимирской епархией в связи с назначением епископа Алексия (Сергеева).

В сентябре 1937 года большинство священников, подчиненных епископу Хрисогону, были арестованы. 8 января 1938 года он сам был арестован 4 отделом Ивановского управления НКВД и заключен во внутреннюю тюрьму года Иваново. Обвиняли его в «активной контрреволюционой деятельности, создании и руководстве антисоветской церковно-повстанческой организации, призывах членов организации к борьбе с советской властью путём открытого выступления повстанческого характера».

После нескольких допросов 3 февраля 1938 года внесудебным постановлением тройки УНКВД по Ивановской области был осужден по пунктам 10 и 11 статьи 58 УК РСФСР к высшей мере наказания (расстрелу) с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.

8 февраля 1938 года, приговор был приведен в исполнение. Погребён в безвестной общей могиле на ивановском кладбище Балино.

В 2013 году группа энтузиастов начала поиск места захоронения епископа Хрисогона. В предполагаемом месте захоронения находилась большая куча мусора.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_1703 Хрисогон (Ивановский)] на сайте «Русское православие»

Отрывок, характеризующий Хрисогон (Ивановский)

На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.