Остерман, Фёдор Андреевич

Фёдор Андреевич Остерман
Посмертный портрет из музея в Муранове
Род деятельности:	губернатор, сенатор
Дата рождения:	31 марта (11 апреля) 1723(1723-04-11)
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	10 (21) ноября 1804(1804-11-21) (81 год)
Место смерти:	Москва
Награды и премии:

Граф Фёдор Андреевич Остерман (31 марта (11 апреля) 1723 — 10 (21) ноября 1804, Москва) — генерал-поручик, действительный тайный советник (1782), сенатор из рода Остерманов. В 1773—1780 гг. глава Московской губернии.

Биография

Второй сын вице-канцлера графа Андрея Ивановича Остермана и Марфы Стрешневой, крестник цесаревны Анны Петровны. Старший брат государственного канцлера Ивана Остермана.

В 1740 году — капитан лейб-гвардии Преображенского полка. Опала отца отразилась и на его сыновьях: Фёдор 16 января 1742 года был лишён ордена св. Александра и переведён капитаном же в Троицкий пехотный полк, расположенный в башкирских землях, где прослужил 20 лет. В апреле 1751 года получил чин секунд-майора, в декабре 1755 года — подполковника.

Прусская война дала ему возможность обратить на себя внимание императрицы, благо он участвовал почти во всех крупных сражениях и везде выказал себя храбрым и распорядительным офицером. С июня 1758 года — полковник; был ранен под Кунерсдорфом. С 1762 года — генерал-майор и шеф Нарвского пехотного полка, командир бригады в корпусе графа Чернышёва.

В 1769—1772 годах Ф. А. Остерман возглавлял гарнизоны Украинской линии, а до этого с 1763 г. Московскую дивизию. Военную карьеру закончил в чине генерал-поручика (1771). В 1773 г. Остерман принял предложение возглавить Московскую губернию. В 1776 г. собрал о губернии подробные статистические данные, на основании которых принималось решение о новых границах наместничеств.

Получив 24 ноября 1780 года назначение сенатором, граф Фёдор подолгу жил в окрестностях Петербурга, на обширной вилле своего брата Ивана, что на Петергофской дороге.

В старости Остерман стал интересоваться вопросами православного вероучения. Составил письменные «Замечания на записки Манштейна о России». Ряд анекдотов об Остермане приводит князь Вяземский в «Старой записной книжке». Ещё в годы губернаторства Остерман славился необыкновенной рассеянностью. Его заместитель рассказывал потом,

как он однажды приехал в присутствие, имея вместо шляпы ночной горшок в руке; как принял одного знатного посетителя за одну барыню, обличал его в мотовстве и распутстве и грозил отдать в опеку и как в одном приятельском доме он хотел поднять хозяина на руки вместо внука его, удивляясь, отчего мальчик в неделю так потяжелеть мог.

Похоронен в родовом имении, селе Красном Сапожковского уезда Рязанской губернии. Не имея детей, в 1796 году братья Остерман передали свой титул внучатому племяннику А. И. Толстому.

Награды

• С 14 февраля 1740 года кавалер ордена Святого Александра Невского. После опалы отца орден отобрали.
• Вновь награждён орденом Святого Александра Невского 17 января 1768 года.
• Награждён орденом Святой Анны 22 сентября 1762 года.
• Награждён орденом Святого апостола Андрея Первозванного 2 сентября 1793 года.

Супруга и родственники

Остерман женился на Анне Васильевне Толстой (15 февраля 1732 — 23 мая 1809), дочери статского советника Василия Борисовича Толстого и его жены, Дарьи Никитичны Змеевой. Она была награждена 05.04.1797 орденом св. Екатерины 2-й степени. Родилась и умерла в Москве, похоронена в Новоспасском монастыре.

Племянницей Анны Васильевны была Екатерина Львовна Тютчева, мать известного поэта. Во время приездов в Москву семья Тютчевых останавливалась в доме Остермана в Малом Трёхсвятительском переулке (угол Хитровского переулка). Здесь родилась сестра поэта Дарья и прошли его детские годы. Высказано предположение, что будущего поэта мать назвала в честь графа Остермана, которого почитала как отца. Анна Васильевна впоследствии завещала городскую усадьбу Екатерине Тютчевой:

«Лета тысяча восемьсот шестого, февраля в пятыйнадесять день <…> дарю по смерти моей отставного гвардии корнета Ивана Николаевича Тютчева жене ево, а моей родной племяннице Катерине Львовне и наследникам её в вечное и потомственное владение собственныя благоприобретенныя мною три дома с принадлежащими ко оным землями <…> состоящия Мяснитской части перваго квартала, первыя два под номером пятидесятым, а третей под номером пятьдесят четвёртым со всею имеющеюся во оных домашнею принадлежностию, мебелью, серебром, вещами, платьем, бельем, посудою всякого рода, екипажами, лошадьми и конскими уборами, словом сказать, что ни есть во оных домах <…>».

Литература

• Остерман, Федор Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Двораковский В. [ostermanniana.ru/fedor/mainF.html Федор Андреевич Остерман]
• Рычаловский Е. Е. [ostermanniana.ru/richalov/mainF.html Переписка академика Г. Ф. Миллера и Ф. А. Остермана 60—80-х годов XVIII в.: некоторые черты отношений учёного и государственного деятеля]
• Любимов С. В. [ostermanniana.ru/lubimov/mainF.html Опыт исторических родословий. Гундоровы, Жижемские, Несвицкие, Сибирские, Зотовы и Остерманы]. — Пг., 1915. — С. 91—103.

Отрывок, характеризующий Остерман, Фёдор Андреевич

Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.