Архипенко, Фёдор Фёдорович

Фёдор Фёдорович Архипенко
Дата рождения	30 октября 1921(1921-10-30)
Место рождения	д. Авсимовичи, Бобруйский уезд, Белорусская ССР
Дата смерти	28 декабря 2012(2012-12-28) (91 год)
Место смерти	Москва, Россия
Принадлежность	СССР СССР → Россия Россия
Род войск	ВВС
Годы службы	1938—1959
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии
В отставке	инженер-экономист, зам. директора ГУП «Мособлстройпрогресс»

Фёдор Фёдорович Архи́пенко (30 октября 1921 — 28 декабря 2012) — полковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945).

Биография

Фёдор Архипенко родился 30 октября 1921 года в деревне Авсимовичи Бобруйского уезда Белорусской ССР (ныне Бобруйского района Могилёвской области Беларуси) в крестьянской семье. В 1938 году он окончил среднюю школу и аэроклуб. В том же году был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. В 1940 году он окончил военную авиационную школу в Одессе.

С июня 1941 года — на фронтах Великой Отечественной войны. До июня 1942 года воевал в составе 17-го истребительного авиационного полка 14-й смешанной авиационной дивизии, с июля 1942 года по октябрь 1943 года — в составе 508-го истребительного авиационного полка. С октября 1943 года до конца войны воевал в составе 129-го гвардейского истребительного авиационного полка.

Участвовал в боях за Украину, Сталинградской и Курской битвах, битве за Днепр, освобождении Молдавии, Румынии, Польши, Чехословакии, сражениях в Германии. В 1944 году вступил в ВКП(б). За годы войны Архипенко совершил в общей сложности 467 боевых вылетов (205 — на самолётах «И-153», «ЛаГГ-3» и «Як-1», 69 — на самолётах «Як-7б», 163 — на «Bell P-39 Airacobra». Участвовал в более чем 30 штурмовых атаках и 102 воздушных боях, в которых лично сбил 30 самолетов противника и ещё 14 — в составе группы, при этом самолёт Архипенко сбит ни разу не был.

К концу войны в 1945 году гвардии майор Архипенко был помощником командира 129-го гвардейского истребительного авиационного полка 22-й гвардейской истребительной авиационной дивизии 2-й воздушной армии 1-го Украинского фронта.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года гвардии майор Фёдор Архипенко был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 4820.

После окончания войны Архипенко окончил курсы, после которых в 1946 году стал слушателем Монинской Военно-Воздушной академии. Вместе с ним училось более 100 Героев Советского Союза. С начала 1950-х годов, освоив реактивные самолёты, летал на «МиГ-15», «МиГ-17», «МиГ-21». Во время одного из тренировочных полётов получил тяжёлую травму после того, как с самолёта был сорван фонарь, но сумел посадить повреждённую машину.

В 1956 году Ф. Ф. Архипенко был назначен председателем Государственной экзаменационной комиссии в 1-е Чкаловское авиационное училище летчиков имени К. Е. Ворошилова. Именно тогда он подписал и вручил диплом об окончании училища Юрию Гагарину. Позднее он неоднократно встречался с первым космонавтом на аэродроме Внуково, где работал затем до списания с лётной работы.

В 1959 году в звании полковника Архипенко был уволен в запас. В 1968 году Архипенко окончил Московский инженерно-экономический институт. Работал заместителем управляющего трестом «Мособлоргтехстрой». В последние годы находился на пенсии, проживал в Москве. Умер 28 декабря 2012 года, похоронен на Троекуровском кладбище Москвы.

Также награждён четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, орденом Красной Звезды, рядом медалей.

23 января 2008 года, приблизительно в 13 часов, две мошенницы, представившись соцработниками, обменивающими медицинские полисы для приобретения по льготным ценам лекарственных средств для ветеранов. Пока одна из них отвлекала внимание Архипенко и его жены, вторая похитила из квартиры крупную сумму денег, золотые часы с дарственной надписью от ЦК КПСС и Правительства СССР, медаль «Золотая Звезда» и ювелирные изделия. В апреле того же года в ходе оперативно-следственных мероприятий сотрудникам правоохранительных органов удалось найти медаль «Золотая Звезда» и вернуть её ветерану, однако задержать преступниц им не удалось.

Ссылки

• [www.dolit.net/author/11696/ebook/46977/arhipenko_fedor/zapiski_letchika-istrebitelya/read Архипенко Ф. Ф. Записки лётчика-истребителя]

Литература

• Всем смертям назло — Москва. Знание 2000.
• Герои Советского Союза — могилевчане. Минск, 1965.
• Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Том 1. М.: Воениз., 1987.
• Навечно в сердце народном. 3-е изд., доп. и испр. Минск, 1984.
• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.

См. также

• Список лётчиков-асов Второй мировой войны

Отрывок, характеризующий Архипенко, Фёдор Фёдорович

Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.