Фёкла Заревница

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фёкла Заревница
</td>
Б. Кустодиев. Молотьба. 1908
Тип народно-христианский
Иначе Замолотки, Именины овина, Фёкла Зарёвница, Фёкла Запрядальная, Запредельница
также Фёкла, Никандр, Галактион, Владислав, Герард, Евфросиния (церк.)
Значение наступление осени
Отмечается восточными славянами
Дата 24 сентября (7 октября)
Традиции в ночь на этот день возжигают «новый огонь» и начинают «замолотки»

Фёкла Заревница (также Именины овина) — день народного календаря у славян, по времени соотносящийся с днём памятиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2829 дней] святой Фёклы Иконийской, отмечаемый 24 сентября (7 октября). Восточные славяне в ночь на этот день возжигали «новый огонь», начинались «замолотки»[1].





Другие названия дня

рус. Замолотки[2][страница не указана 2761 день], Именины овина[3], Фекла-заревница, жареница, запрядальняя[4], Запредельница[5], День Феклы[1]; белор. Тэкля, Нікандр, Галакціён, Уладзіслаў[6][страница не указана 2761 день]; укр. Єфросинії[7]; серб. Текла[7]; польск. Gerard[8].

В этот день почитаются в том числе: православными славянами — святые Фёкла Иконийская, Никандр Псковский, Галактион Вологодский, Владислав сербский, Евфросиния Александрийская, славянами-католиками — святой Герард Венгерский; чьи имена присутствуют в названиях дня.

Обряды и поверья

Преподобной Фёкле молятся при болезни глаз; преподобному Никандру молятся при разных недугах и немощах[9].

В ночь на этот день возжигали «новый» огонь и начинали «замолотки»[1]. Живой огонь добывали путём трения. Обряд был характерен для населения многих губерний Российской империи в XIX веке. Перед началом добывания нового огня во всём селении хозяевами домов гасится прежний огонь, в первую очередь домашние печи, а также огни на божницах (могут остаться только огни в церкви). Ритуал проводился, как правило, женатыми мужчинами. В некоторых губерниях для вытирания огня использовался специальный станочек: в станочке вращали с помощью небольшого лука, берёзовую плашку, к которой приставляли лучину с выемкой, а при появлении дыма подносили трут, на него и переходила искра. Чаще всего добывание огня осуществлялось трением друг о друга двух больших кусков дерева, а само действие имело характер пиления. Из пород дерева наиболее предпочитались дуб, липа, кое-где можжевельник и реже — берёза, сосна[10].

Добытый живой огонь разносили по дворам — зажигали печи, окуривали скот для предотвращения мора, могли вносить в храм для зажигания свеч перед проведением молебна об избавлении от бедствия. В обряде прогона скота через тоннель — костры, зажжённые именно от вытертого огня, имели решающее действие для избавления скота от смертельной угрозы. Во Владимирской губернии в ситуации неурожая, когда хотели опознать виновника этого бедствия — ведьму, пропускали всех через вытертый огонь, считая, что ведьма откажется пройти, тем самым выдав себя. Обновление огня символизировало всеобщее обновление. В некоторых местах этот обряд проводили 21 сентября[11].

Возможно первые овинные костры в древности посвящались осеннему равноденствию, которое по старинным календарям приходилось на 24 сентября по юлианскому календарю. Так в древних церковных поучениях (например, «Слово некоего христолюбца») постоянно звучит осуждение молений огню под овином[12].

Белорусы, разводя огонь под овином, бросали в него необмолоченный сноп ржи, как жертву огню[13].

Перед тем как садить снопы, у овинника спрашивали разрешения: «Батюшка-родимчик, дозволишь каменку истопить?» Считалось — не ублажить овинника — беда! Если он прогневается — овин может сгореть[14].

Жители Калужской губернии Медынского уезда по случаю овинных именин, пекли блины из муки нового урожая, разговлялись ими и, прихватив с собой три блина с солью, шли на ригу веять обмолоченную рожь. Придя в ригу, клали на окно хлеб-соль и, низко кланяясь, говорили: «Вот тебе, рижка, наша хлеб-соль; тебе на стоянье, а нам на доброе здоровье; тебе, рижка, постоять, а нам тебе послужить». Начиная сушку снопов, прежде всего просили благословения у Бога, святых и всех усопших предков: «Благослови, Господи, и дай нам святой Антоний и Илья-пророк, начинать по добру. Благословите, праведные родители, нашей рижке постоять»[12].

С этого дня начинанались «замолотки». Почти весь день накануне забавлялись и пели песни. С полуночи зажигали «новый» огонь и при нём начинали молотьбу в овине. Первый овин (овин собственно значит гумно) называли «именинным». Вокруг первых овинов собирались молотильщики. При зареве зажжённых костров-заревниц проводили ночь в песнях. За ночь снопы высыхали. Утром их сбрасывали с овина вниз на деревянную долонь гумна, то есть на пол, затем околачивали специальными колотушками. Обмолот особенно любила молодёжь. Многие соревновались в количестве околоченных снопов[4].

Накормить молотильщиков первого овина — забота хозяйки. И первым кушаньем, которое подавалось работникам по обычаю, была «домолотная» каша с маслом. Когда поспевала каша, тогда молотильщики садились в кружок, и непременно в самом овине. Хозяин первый отведывал кашу, а молотильщики говорили: «Хозяину хлеба ворошок, а молотильщикам каши горшок», — и потом ели её с маслом[15].

Во многих местах русские обмолачивали в этот день именной сноп — первый сноп, что сжат был и принесён в красный угол. И муку от первого снопа несли «большухе». «Большуха» пекла хлеб, потом ломала этот хлеб так, чтобы по куску досталось всем домочадцам и немного скоту — на доброе здравие[15].

На юге Украины, когда начинали молотьбу, хозяин разбрасывал зёрна из освящённого жатвенного венка по току, таким образом освящая весь хлеб[16].

Про Фёклу говорили: не плетёт волосы Фёкла в косу, не завязывает в бабий узел, оттого-то они и торчат у неё в разные стороны. Было поверье: в этот день всё, что завяжешь, не развязать потом — ни узел, ни судьбу. Коль полюбили — навсегда, коль женятся — то долгим счастье будет[17].

Крестьяне говорили, что зари берут в этот день. Зари — это желания, страсти. От подруг докучливых, от доглядов матушкиных тайно бегали девицы к овину. Домовому калач носили. По рассказам старух, овинный домовой непременно скажет ей о милом, о суженом. Просовывала девица с оглядкой, чтобы никто не увидел, руку с калачом в овинное окно. Спрашивала с надеждой[15]:

Овинный домовой,
Батюшка заревой,
Не смейся, не лукавь,
Возьми оржаной калач
И назначь:
Мне житьё-бытьё собирать ли,
Суженого ждать ли?

Считалось, что коли никто не трогал руки девичьей, не брал принесённый девицей калач, то сидеть девице в девках. Коли холодная рука девичьей касалась, это означало, что идти девице за бедного. А тёплым, мягким покажется прикосновение — богатый возьмёт в жёны. И часто парни, а то и старики подшучивали над девицами: зная об их думах, скрытно забирались в овины[18].

В это день обыкновенно старались хоть немного попрясть, чтобы впоследствии иметь охоту к этому делу. Поэтому и святая называется в народе Фёклой запрядальной[19].

В Мядельском районе Минской области с этого дня и до Покрова считали «Бабиным летом». В эту пору гадали на «счастливую бабулю» (повивальную бабку). Все эти дни заранее «раздавались» повитухам, принимавшим роды в окрестностях. Если день выдавался солнечный и тихий, это значило, что рука у соответствующей повитухи лёгкая, и роды с ней пройдут легко[20].

Поговорки и приметы

  • День убывает-убегает уже не куриными шагами, а лошадиными; ночи становятся темным-темнёшеньки, зори — всё багрянее[21].
  • Первый овин называют именинником[22].
  • Хоть овин гори, а молотольщиков корми[23].
  • Герард порой подаёт надежду, будто с ним придёт второе лето (польск. Gerard czasem wróży na to, że z nim przyjdzie drugie lato)[8].

См. также

Напишите отзыв о статье "Фёкла Заревница"

Примечания

  1. 1 2 3 Юдина, 2000, с. 371.
  2. Даль, 1861–1862.
  3. Левкиевская, Плотникова, 2004, с. 493.
  4. 1 2 Некрылова, 2007, с. 491.
  5. Власова, Тишков, 2008, с. 614.
  6. Васілевіч, 1992.
  7. 1 2 Агапкина и др., 2009, с. 624.
  8. 1 2 [teatrnn.pl/leksykon/node/3284/etnografia_lubelszczyzny_%E2%80%93_cykl_roczny_w_%C5%BCyciu_wsi_%E2%80%93_wrzesie%C5%84?quicktabs_2=0 Etnografia Lubelszczyzny]
  9. Котович, Крук, 2010, с. 267.
  10. [www.ethnomuseum.ru/prazdniki/vytiranie-ognya Вытирание огня] // РЭМ
  11. Сахаров, 1885, с. 133.
  12. 1 2 Тульцева, 1999, с. 645.
  13. Гойман, 2000, с. 19.
  14. Мадлевская, 2005, с. 392.
  15. 1 2 3 Рожнова, 1992, с. 121.
  16. Усачева, 1995, с. 320.
  17. Рожнова, 1992, с. 120.
  18. Платонов, 2007, с. 858.
  19. Некрылова, 1991, с. 366.
  20. Лозка, 2002, с. 188.
  21. Коринфский, 1901, с. 391.
  22. Максимов, 1985, с. 116.
  23. Даль, 1880—1882.

Литература

  1. Сентябрь / Агапкина Т. А., Плотникова А. А., Валенцова М. М. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2009. — Т. 4: П (Переправа через воду) — С (Сито). — С. 621—625. — ISBN 5-7133-0703-4, 978-5-7133-1312-8.
  2. Гойман А. А. Картина мира человека Древней Руси. Древняя Русь: ранние этапы этно-политической истории. — Ярославль: ЯГПУ, 2000. — 45 с.
  3. Грушко Е. А. Энциклопедия русских примет. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2000. — 432 с. — ISBN 5-04-004217-5.
  4. Овин // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882. — Т. 4.</span>
  5. Даль В. И. Месяцеслов // Пословицы русского народа. — 1861–1862.
  6. Золотые правила народной культуры / О. В. Котович, И. И. Крук. — Мн.: Адукацыя i выхаванне, 2010. — 592 с. — 3000 экз. — ISBN 978-985-471-335-9.
  7. Коринфский А. А. Народная Русь. — М.: Издание книгопродавца М. В. Клюкина, 1901. — 723 с.
  8. Овин / Левкиевская Е. Е., Плотникова А. А. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2004. — Т. 3: К (Круг) — П (Перепелка). — С. 493–495. — ISBN 5-7133-1207-0.
  9. Мадлевская Е. Л. Овин // Русская мифология. Энциклопедия. — М.: Мидгард, Эксмо, 2005. — 784 с. — ISBN 5-699-13535-9.
  10. Максимов С. В. [www.e-reading.by/book.php?book=130039 Куль хлеба и его похождения]. — М.: Молодая гвардия, 1985. — 238 с.
  11. Некрылова А. Ф. Круглый год. Русский земледельческий календарь. — М.: Правда, 1991. — 496 с. — ISBN 5-253-00598-6.
  12. Некрылова А. Ф. Русский традиционный календарь: на каждый день и для каждого дома. — СПб.: Азбука-классика, 2007. — 765 с. — ISBN 5352021408.
  13. Платонов О. А. [www.rusinst.ru/docs/%D0%A4_obraz.pdf Фекла Заревница] // [www.rusinst.ru/articlesoftheme.asp?rzd=1&tm=15 Русский образ жизни]. — М.: Институт русской цивилизации, 2007. — С. 858. — ISBN 978-5-902725-05-3.
  14. Пропп В. Я. [www.philol.msu.ru/~folk/files/lib/Propp_1995.pdf Русские аграрные праздники]. — СПб.: Терра — Азбука, 1995. — 176 с. — ISBN 5-300-00114-7.
  15. Рожнова П. К. Радоница. Русский народный календарь: обряды, обычаи, травы, заговорные слова. — М.: Дружба народов, 1992. — 174 с. — ISBN 5-285-00135-8.
  16. Русские: история и этнография / под ред. И. В. Власовой и В. А. Тишкова. — М.: Олимп, 2008. — 751 с. — ISBN 978-5-17-052666-6.
  17. Сахаров И. П. [bibliotekar.ru/rusSaharov/index.htm Сказания русского народа. Народный дневник]. — СПб.: Издание А. С. Суворина, 1885.
  18. Соколовский Вл. Времена года. Православный народный календарь. — Пермь: Урал-Пресс, 1996. — 288 с. — ISBN 5-86610-063-0.
  19. Тульцева Л. A. [www.booksite.ru/fulltext/rus/sian/26.htm Календарные праздники и обряды] // [www.booksite.ru/fulltext/rus/sian/index.htm Русские] / Отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова, Н. С. Полищук. — М.: Наука, 1999. — С. 615–645. — ISBN 5-88590-309-3.
  20. Венок жатвенный / Усачева В. В. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1995. — Т. 1: А (Август) — Г (Гусь). — С. 318–320. — ISBN 5-7133-0704-2.
  21. Усов В. В. Русский народный православный календарь. — М.: Издательский Дом МСП, 1997. — Т. 2. — 576 с. — ISBN 5-7578-0028-3.
  22. Юдина Н. А. Энциклопедия русских обычаев. — М.: Вече, 2000. — 510 с. — ISBN 578380813X.
  23. Васілевіч Ул. А. [starbel.narod.ru/kalendar.htm Беларускі народны каляндар] // Паэзія беларускага земляробчага календара. Склад. Ліс А.С.. — Мн., 1992. — С. 554—612.  (белор.)
  24. Лозка А. Ю. Беларускі народны каляндар. — Мн.: Полымя, 2002. — 238 с. — ISBN 98507-0298-2.  (белор.)

Ссылки

  • [days.pravoslavie.ru/Days/20120924.htm Православный календарь. 24 сентября (7 октября).] (days.pravoslavie.ru)

Отрывок, характеризующий Фёкла Заревница

– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,