Торнау, Фёдор Фёдорович
| Фёдор Фёдорович Торнау (Торнов) | |
 | |
| портрет Ф.Ф. Торнау | |
|---|---|
| Род деятельности: |
военный, дипломат, писатель |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: |
Российская империя |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Фёдор Григорьевич Торнов |
| Награды и премии: | |
Барон Фёдор Фёдорович Торнау (Торнов) (1810—1890) — русский офицер, дипломат, писатель, разведчик, участник Кавказской войны, автор документальных литературных произведений: «Воспоминания кавказского офицера», «Воспоминания о кампании 1829 года в европейской Турции», «От Вены до Карлсбада» и других. Произведения Торнау являются важным и достоверным источником по истории России XIX века, от Русско-турецкой войны 1828-29 годов до событий пореформенной эпохи. Сведения о Торнау имеются в «Энциклопедическом словаре» Ф. Брокгауза и И. Ефрона (т. 33-а, 1901, стр.639), в журнале «Русская старина» (1890, книга седьмая), в книге Д. Д. Языкова «Обзор жизни и трудов русских писателей и писательниц» (вып. 10, М., 1907, с. 76).
Содержание
Биография
Фёдор Фёдорович Торнау родился в 1810 году в Полоцке, в семье Курляндских баронов, многие поколения которой посвятили себя военной службе. Баронский род Торнау, как утверждает словарь Брокгауза и Ефрона, восходит к XVI веку и ведет своё происхождение из Померании, а в 1639 году получил индигенат (подданство) в Курляндии*. Его отец, полковник Фёдор Григорьевич Торнов, участник Отечественной войны 1812 года, дед — генерал екатерининских времен.
Образование получил в Благородном пансионе при Царскосельском лицее (вып. 1828). Начав службу 18-летним прапорщиком в Малой Валахии, Торнау все последующие повышения в чине «достались… за отличие — редкая вещь в Русской армии»[1]. Участвовал в Русско-Турецкой войне 1828—1829 гг., в Польской кампании 1831 года. В 1832 году прибыл в Тифлис, где начал службу в Генеральном штабе в чине армейского подпоручика. С 1835 по 1838 годы провел среди горцев в качестве разведчика, в том числе в качестве пленника. Именно этот период его службы описывается в «Воспоминаниях кавказского офицера».
В этот период он первым из русских под видом горца проник в 1835 году через Главный Кавказский хребет (перевал Псеашхо) в район современного Большого Сочи (Красная Поляна, Кудепста, Хоста, Мацеста, Центральная часть Сочи) с целью «тайного обозрения морского побережья к северу от Гагры». Во время третьей экспедиции с целью разведки морского побережья от р. Сочи до Геленджика в результате предательства проводников попал в плен к кабардинцам, где провел два года и два месяца. Горцы потребовали за него огромный выкуп: столько золота, сколько весил сам пленный. Торнау, верный идее жертвовать собой ради пользы государства, отверг все условия выкупа. После нескольких безуспешных попыток его освобождения русскими войсками, в ночь с 9-е на 10-е ноября 1838 года ногайскому князю Тембулату Карамурзину удалось похитить пленника у кабардинцев.
Закончил службу в чине генерал-лейтенанта, военным агентом в Вене, членом Военно-ученого комитета Главного штаба. Последние годы жизни Ф. Ф. Торнау провел в Австрии, где и умер 7 января 1890 года.
Вклад в изучение Кавказа
Фёдор Фёдорович Торнау является одним из ярких представителей прогрессивного русского офицерства периода присоединения Кавказа к России.
Ф. Ф. Торнау собрал и опубликовал, а частью оставил в рукописном виде многочисленные материалы по истории, этнографии, исторической географии Западного Кавказа, дающие широкую картину жизни кавказских народов первой трети XIX века.
Большую известность как в России так и за рубежом получила его книга «Воспоминания кавказского офицера», которая впервые была опубликована в 1864 году в «Русском вестнике» за подписью «Т». Позднее была переведена на ряд европейских языков. В 2008 году «Воспоминания кавказского офицера» были изданы Сочинским отделением Русского Географического общества.
Известный кавказовед А. П. Берже в своем «Этнографическом обозрении Кавказа» писал: «В 1864 году Торнау издал свои „Воспоминания кавказского офицера“. Представляя живой рассказ… томления автора в плену у горцев, они содержат много новых и любопытных подробностей о домашнем и юридическом быте абхазцев и их соседей черкесов. Как по изложению, так, главным образом, по содержанию своему сочинение Торнау принадлежит, по моему мнению, к лучшим произведениям, вышедшим из-под пера наших отечественных деятелей на Кавказе».
Материалы Торнау основательно использованы в многотомном сочинении академика Н. Ф. Дубровина «История войны и владычества русских на Кавказе», исследованиях ботаника и географа Н. М. Альбова, на воспоминания ссылается русский историк литературы академик Н. А. Котляревский. В 1876 году книга Ф. Торнау была переведена на французский язык академиком М. Броссе и напечатана в качестве Приложения к его «Collection d`historiens Armeniens» (t II, SPb., 1876). Он высоко оценил содержащиеся в ней факты исторического, биографического и этнографического порядка[1].
Интересные факты
- В честь Ф.Ф. Торнау назван один из перевалов на Западном Кавказе[2].
- В честь Ф.Ф. Торнау названа одна из вершин хребта Аишха на Западном Кавказе[3]
См. также
Напишите отзыв о статье "Торнау, Фёдор Фёдорович"
Примечания
Литература
- Торнау Ф. Ф. Воспоминания Кавказского офицера. М.: АИРО-XX, 2000.
- [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1820-1840/Tornau_1/text11.htm Электронная версия книги Торнау Ф. Ф. Воспоминания кавказского офицера]
- [irsl.narod.ru/books/KMTweb/text.html Дзидзария Г. А. Ф. Ф. Торнау и его кавказские материалы М: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1976]
- [www.airo-xxi.ru/makarov/tornau1.htm Макарова С. Э. Барон Ф. Ф. Торнау и его воспоминания]
- [www.djeguako.ru/content/view/120/1/ Ктиторова О.В, Кужева К. В. Сведения об абазинах в воспоминаниях Ф. Ф. Торнау]
- Ефремов Ю. К. Тропами горного Черноморья −2-е изд., дополн. и исправл. Краснодар: ООО Качество, 2008 ISBN 978-5-9703-0143-2
Отрывок, характеризующий Торнау, Фёдор Фёдорович
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
