Мурнау, Фридрих Вильгельм

Фридрих Вильгельм Мурнау
Friedrich Wilhelm Murnau
Фридрих Вильгельм Мурнау с кинокамерой
Имя при рождении:	Фридрих Вильгельм Плумпе
Место рождения:	Билефельд, Вестфалия, Пруссия, Германская империя
Место смерти:	Санта-Барбара, Калифорния, США
Профессия:	кинорежиссёр
Карьера:	1919—1931
Направление:	ужасы, драма

Фри́дрих Вильгельм Му́рнау (нем. Friedrich Wilhelm Murnau, настоящее имя Фридрих Вильгельм Плумпе, нем. Friedrich Wilhelm Plumpe; 28 декабря 1888 — 11 марта 1931) — немецкий кинорежиссёр эпохи немого кино, один из крупнейших мастеров киноэкспрессионизма.

Ранние годы

Родился в городе Билефельд в Германии в семье суконного фабриканта Генриха Плумпе и его второй жены Оттилии, бывшей учительницы. У Фридриха были два родных брата — Роберт и Бернхард и две сводные сестры — Ида и Анна. В 1891/92 году семья переехала из Билефельда в Кассель. В 1907 году Фридрих стал студентом Берлинского университета, а затем перевелся в Гейдельбергский университет. Он изучал немецкую и французскую филологию и посещал лекции по истории искусств. Во время учебы познакомился с Гансом Эренбаумом-Дегеле, сыном банкира и оперной певицы. В свободное время играл в студенческом театре. В 1911 году, увидев Фридриха в одном из спектаклей, Макс Рейнхардт пригласил его в Берлин в свою театральную школу. С 1913 года входил в состав труппы Немецкого театра, с 1914 года работал помощником режиссёра. Его псевдоним произошел от названия баварского городка Мурнау, который он однажды посетил вместе со своим другом Гансом Эренбаумом-Дегеле.

С началом Первой мировой войны в октябре 1914 года записался добровольцем в армию. 7 августа 1915 года был произведен в офицеры, в 1917 году после ряда курсов переведен в подразделение, которое занималось разведывательными полётами. В конце 1917 года Мурнау и его пилот, заблудившись в тумане, приземлились на швейцарской территории. До окончания войны он оставался в плену сначала в Андерматте, затем в Люцерне, поставил там несколько спектаклей с участием военнопленных. В 1919 году вернулся в Берлин. Мэри Эренбаум-Дегеле, мать погибшего на фронте друга, приняла Мурнау в своём доме в Груневальде и предоставила ему право пожизненного проживания.

Работа в кино

Ранние работы

Мурнау основал «Мурнау-Фейдт-Гезельшафт» и с Эрнстом Хоффманом в качестве продюсера и исполнителя главной роли снял свой первый фильм «Мальчик в голубом» (другое название — «Изумруд смерти», 1919).

До конца 1921 года Мурнау поставил 10 художественных фильмов, в пяти из которых играл его коллега и друг по театру Рейнхардта Конрад Фейдт. Из десяти фильмов периода 1919—1921 гг. сохранились только три, семь считаются утерянными.

Голова Януса

Одним из важных фильмов раннего периода считается «Голова Януса» (другие названия — «Ужас», «Тайна сэра О’Коннора», 1920), экранизация повести «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона с Конрадом Фейдтом в двойной роли. Во избежание правовых коллизий добропорядочный доктор Джекил стал в фильме доктором Уорреном, а злодей мистер Хайд - О`Коннором.

Сюжет повествует о враче Уоррене, который изобретает эликсир, позволяющий ему разделить добро и зло в человеке. Теперь Уоррен может свободно превращаться в своего alter ego О`Коннора и обратно. В качестве О`Коннора он совершает злодеяния. Но однажды превращение не срабатывает, он обречён вечно оставаться О`Коннором. Он пытается составить завещание на имя Уоррена, но это ему не удаётся. В конце концов, преследуемый полицией, Уоррен кончает с собой.

Носферату. Симфония ужаса

В 1921 году немецкий продюсер Альбин Грау попросил у Флоренс Стокер, вдовы Брэма Стокера разрешения на экранизацию романа «Дракула» в Германии. Но вдова ему отказала, а режиссёр Фридрих Вильгельм Мурнау был уже полностью поглощён идеей экранизации книги. Он поменял в сценарии имена основных персонажей, перенес действие из Лондона в вымышленный Висборг на севере Германии — и приступил к съёмкам.

Главную роль графа Орлока в этой фантазии на тему романа Стокера сыграл Макс Шрек, создав один из самых известных экранных образов вампиров. Фильм «Носферату. Симфония ужаса» (1922), во многом революционный для своего времени, принес Мурнау всемирную славу.

После выхода фильма на экраны Флоренс Стокер через суд добилась уничтожения всех копий фильма. Компания Prana Film, выпустившая фильм, таким образом обанкротилась, и «Носферату» остался её первым и последним фильмом. Но к тому времени фильм уже разошёлся по всему миру в пиратских копиях. Существует версия, в которой разные сцены раскрашены в разные цвета для придания фильму более точной атмосферы.

Фильм Мурнау породил собственную кинематографическую традицию, которая продолжается по сей день — прямым её продолжением стали, например, фильмы «Носферату — призрак ночи» Вернера Херцога (1979) и «Тень вампира» Э. Элиаса Мериджа (2000).

Призрак

В фильме «Призрак» (1922), поставленном по одноименному роману Герхарта Гауптмана, Мурнау использовал новаторский по тем временам приём «субъективной камеры», когда отдельные эпизоды фильма были сняты как бы глазами персонажа, а его видения накладывались на реальность. Герой фильма был талантливый, но безвольный поэт Лоренц Любота, впечатлительность которого становились его проклятием. Теряя ощущение реальности, он утрачивал нравственный стержень и становился сообщником преступления.

Последний человек

Ещё одной вершины Мурнау достиг в фильме «Последний человек» (1924), беститровой камерной драме о старом швейцаре (классическая роль Эмиля Яннингса), уволенном со службы и переживающем сложнейший психологический кризис. Этот фильм часто называют самым глубоким произведением режиссёра. Драма в фильме усиливается с каждым кадром, игра Яннингса изумительна, а практически полное (кроме объяснения причин понижения портье и вынужденной концовки фильма) отсутствие интертитров делает фильм эталоном настоящего немого кино. Операторская работа изобилует экспериментальными приёмами, многие из которых были использованы впервые (например, сползающая вниз шатающаяся камера, показывающая мир глазами пьяного портье).

Тартюф, Фауст

Затем Мурнау обратился к экранизациям классики и поставил фильмы «Тартюф» (1926) и «Фауст» (1926), в каждом из которых сыграл Эмиль Яннингс. На фильме «Тартюф» он снова сотрудничал с Эрихом Поммером, который был продюсером «Последнего человека», а сценарист Карл Майер превратил мольеровскую комедию в «фильм в фильме». Студия УФА открыла новый берлинский кинотеатр «Gloria Palast» немецкой премьерой «Тартюфа», презентуя фильм Мурнау как главное общественное событие. «Тартюф» задумывался как грандиозный проект международного кинорынка. Бюджет фильма составил 2 млн марок. История «Фауста» Гете планировалась как гарантия утонченности и успешности кинематографа Германии. Это был последний фильм, снятый Мурнау для УФА.

Восход солнца

В июне 1926 года по приглашению американского продюсера Уильяма Фокса Мурнау отправился в Голливуд и в июле заключил четырёхлетний контракт, гарантирующий ему два фильма в год. Его первым американским фильмом стал «Восход солнца» (1927) — притча о человеке, который ради любви к другой женщине пытается убить свою жену. Сценарий фильма написал Карл Майер по повести Германа Зудермана. Приз Американской киноакадемии 1927/1928 — Джанет Гейнор за лучшую женскую роль; студиям Фокса за художественные достоинства; Чарльзу Рошеру, Карлу Штруссу за лучшую операторскую работу. Диплом гильдии киноработников 1927/1928 — Мурнау за лучшую режиссуру. Впоследствии фильм неоднократно включался в списки наиболее значительных кинофильмов всех времён.

Переход к звуковому кино

Следующие фильмы Мурнау «Четыре дьявола» (1928) и «Горожанка» (1930) пришелся на кризисный этап перехода к звуковому кино и успехом не пользовались.

Четыре дьявола

Фильм Мурнау «Четыре дьявола» вышел в 1928 году в Голливуде. Это была драма о четырёх цирковых акробатах, именующих себя «четырьмя дьяволами». Через несколько месяцев после выхода фильма на экран студия Fox решила его озвучить; Мурнау был против, но это не повлияло на решение руководства студии. Озвученная версия отличалась и концовкой: каким-то образом с трапеции упала только Мэрион, причем она выжила. Сам Мурнау был очень недоволен обработкой. Озвученная версия была на 3 минуты дольше немой: 100 минут вместо 97.

Фильм не сохранился; по свидетельству историка кино и коллекционера Уильяма К. Эверсона, единственная сохранившаяся копия была утеряна актрисой Мэри Дункан, взявшей её на студии Fox. В результате в 2003 году был снят «фильм о фильме» — «4 дьявола Мурнау: Следы утраченного фильма» (Murnau’s 4 Devils: Traces of a Lost Film), рассказывающий о судьбе этой картины. Это попытка реконструировать фильм с помощью уцелевших фотографий с места съёмок (естественно, ракурс был совсем не тот, который предполагался для фильма), набросков художника и сценария.

Табу

В апреле 1929 года на своей яхте «Бали» Мурнау отправился на Таити для подготовки совместно с пионером американской документалистики Робертом Флаэрти проекта фильма «Табу» (1931). Во время съёмок Флаэрти в силу разногласий концептуального характера отказался от совместной работы и уехал, Мурнау заканчивает фильм один.

Этот фильм про жизнь туземцев тихоокеанских островов был испорчен цензурой, так как в кадр постоянно попадала ничем не прикрытая грудь туземных женщин. В одном из начальных эпизодов фильма Питера Джексона «Кинг-Конг» есть прямой намек на эту историю — один из продюсеров говорит про то, что «в таких фильмах зрителям нужна только голая грудь».

Смерть

По пути на премьеру фильма «Табу» в Нью-Йорке 11 марта 1931 года Мурнау попал в автомобильную катастрофу в Санта-Барбаре. «Роллс-Ройсом» в момент аварии управлял четырнадцатилетний филиппинец Гарсиа Стивенсон. Шофёр, менеджер синхронной студии Нэд Мартин, Стивенсон и даже овчарка Пэл отделались испугом. Мурнау получил серьёзную травму на затылке и умер от её последствий в клинике Санта-Моники.

Нестандартная сексуальная ориентация Мурнау никогда не была секретом, поэтому в Голливуде немедленно пустили слух о том, что режиссёр ласкал Стивенсона в то время, когда тот управлял автомобилем, а некоторые даже утверждали, что он занимался оральным сексом с филиппинцем. Из-за этих слухов проститься с режиссёром 19 марта решились прийти всего 11 человек, в том числе Грета Гарбо, поэт Бертольд Фиртель с женой Залкой, Джордж О’Брайен, Герман Бинг.

31 марта забальзамированное тело Мурнау было переправлено в Германию. Похороны состоялись 13 апреля 1931 года на Юго-Западном кладбище в Штансдорфе под Берлином. На них присутствовали Роберт Флаэрти, Георг Вильгельм Пабст, Эрих Поммер, Эмиль Яннингс. Прощальную речь произнёс Фриц Ланг.

Утром 13 июля 2015 г. директор кладбища обнаружил, что семейный скпеп, где также похоронены братья режиссёра, был вскрыт неизвестными, а голова Мурнау украдена. Поскольку на крышке гроба одного из братьев Мурнау найдены остатки воска, не исключаются оккультные мотивы преступления. Останки братьев режиссёра не потревожены. Администрация кладбища рассматривает возможность замуровывания входа в склеп либо обособленного захоронения праха Мурнау.

Память

• Мурнау — один из двух главных персонажей фильма Э. Элиаса Мериджа «Тень вампира» (2000) — философско-фантастической версии истории съёмок «Носферату». Роль Мурнау в этом фильме исполнил Джон Малкович.

Фильмография

• 1919 Мальчик в голубом / Der Knabe in Blau (не сохранился)
• 1920 Сатана / Satanas (сохранился фрагмент первого эпизода)
• 1920 Тоска / Sehnsucht (не сохранился)
• 1920 Голова Януса / Der Januskopf (не сохранился)
• 1920 Горбун и танцовщица / Der Bucklige und die Tänzerin (не сохранился)
• 1920 Вечер — ночь — утро / Abend — Nacht — Morgen (не сохранился)
• 1921 Путь в ночь / Der Gang in die Nacht
• 1921 Замок Фогелёд / Schloß Vogeloed
• 1922 Носферату. Симфония ужаса / Nosferatu. Eine Symphonie des Grauens
• 1922 Марица по прозвищу Мадонна контрабандистов / Marizza, genannt die Schmugglermadonna (сохранился фрагмент)
• 1922 Горящая пашня / Der brennende Acker
• 1922 Призрак / Phantom
• 1923 Изгнание / Die Austreibung (не сохранился)
• 1923 Финансы великого герцога / Die Finanzen des Großherzogs
• 1924 Последний человек / Der letzte Mann
• 1926 Тартюф / Herr Tartüff
• 1926 Фауст / Faust
• 1927 Восход солнца / Sunrise: A Song of Two Humans
• 1928 Четыре дьявола / Four Devils (не сохранился)
• 1930 Горожанка / City Girl
• 1931 Табу / Tabu

Ссылки

• [www.filmmuseum-berlin.de/fwmurnau/ Посвящённая Ф. В. Мурнау виртуальная экспозиция на сайте Берлинского Музея Кино] (нем.) (англ.)
• [www.murnau-stiftung.de/ Фонд Фридриха Вильгельма Мурнау] (нем.) занимается сохранением и реставрацией немецких классических фильмов
• Ф.В.Мурнау (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.fwmurnau.de/ Сайт о Ф. В. Мурнау]
• [www.cinematheque.ru/post/138789 Эклектик большого стиля] Обзорная статья Яна Левченко на Синематеке

Отрывок, характеризующий Мурнау, Фридрих Вильгельм

Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.