Галиани, Фердинандо

Фердинандо Галиани
Ferdinando Galiani
Фердинандо Галиани
Дата рождения:	2 декабря 1728(1728-12-02)
Место рождения:	Кьети
Дата смерти:	30 октября 1787(1787-10-30) (58 лет)
Место смерти:	Неаполь
Научная сфера:	экономика

Фердинандо Галиани (итал. Ferdinando Galiani; 2 декабря 1728, Кьети, Италия — 30 октября 1787, Неаполь, Италия) — итальянский экономист и писатель эпохи Просвещения.

Биография

Двадцати двух лет от роду он уже написал два произведения, которые доставили ему известность далеко за пределами Италии: первое — поэма-шутка на смерть неаполитанского палача, второе — трактат «О деньгах» («Della moneta»). Галиани рассматривает здесь вопросы о ценности вещей, о налогах, о денежном проценте, о займе, о природе и происхождении банков, о государственных долгах, вексельном курсе и прочие. Он оспаривает мнение, будто высокая цена предметов служит доказательством бедности населения, и утверждает, наоборот, что, за исключением некоторых чрезвычайных случаев, высокая цена предметов свидетельствует о благосостоянии и богатстве страны. Он высказывается также против регулирования процентов и рекомендует смотреть на монету, как на товар.

В 1755 г. Галиани получил звание каноника в Амальфи, в 1759 г. был назначен сначала секретарем неаполитанского посольства в Париже, а в следующем году стал исполнять обязанности посланника; вскоре он сложил с себя это звание, но остался в Париже. Здесь он вступил в знакомство с энциклопедистами и многими выдающимися общественными деятелями, с которыми потом поддерживал переписку в течение многих лет. Напечатанная им в Париже (в выходных данных по цензурным соображениям был указан Лондон) на французском языке книга «Dialogues sur le commerce des bleds» (русские переводы П. Кювилье и М. Драгомирова ) создала ему репутацию экономиста и вызвала массу возражений со стороны физиократов, принципы которых она резко затрагивала. ("Диалоги" были отредактированы Дени Дидро и Ф.-М. Гриммом.)

Галиани не решает вопроса в духе абсолютной свободы торговли. В своей переписке он хорошо определил свою точку зрения, сказав: «Я ничего не имею против свободы торговли и даже одобряю её, когда дело касается денег. Но хлеб — предмет особого рода; забота о нем принадлежит полиции, а не торговле». Лучшая система в продовольственном вопросе есть отсутствие всякой системы. При организации продовольственного дела нельзя основываться на примерах других стран, ибо каждая страна находится в своеобразных условиях. В малых государствах с небольшой территорией, но со значительным числом мануфактур и ремесл, общественные запасные магазины, по мнению Галиани, необходимы. Между средними государствами он отличает государства с плодородной почвой (Сицилия, Сардиния, Милан) и с неплодородной (Голландия, Женева и т. п.), и находит, что полная свобода торговли уместна в последних. Чисто земледельческие государства должны постоянно находиться в самом жалком состоянии; только промышленность и морская торговля составляют основу богатства народов.

Достоинство Галиани, сравнительно с физиократами, состоит в том, что вместо абсолютных принципов он ищет более прочных опорных пунктов в указаниях опыта, намечая, притом, известные пределы государственному вмешательству. Успеху книги много способствовали и внешние её достоинства: она написана легким, элегантным языком, богата остроумными критическими замечаниями. Сам Тюрго признал, что её необходимо опровергать, так сильно было её влияние на общественное мнение.

Против Галиани писали многие из физиократов: Дюпон де Немур, Мерсье де Ларивьер, Бодо, Морелле. Галиани был обижен этой полемикой и через посредство мадам д’Эпине и её возлюблённого Гримма добился конфискации брошюры Морелле. Это вызвало сильное раздражение против него в лагере физиократов. В 1769 г. он неожиданно и к великому своему неудовольствию был отозван из Парижа.

Хотя на родине Галиани и занимал выдающиеся должности, но отъезд из Парижа был для него синонимом политической и литературной смерти. Сочинения его были переведены на многие европейские языки. «Беседы о торговле зерном» помещены в «[fr.wikisource.org/wiki/Collection_des_principaux_%C3%A9conomistes Collection des principaux Economistes]» [fr.wikipedia.org/wiki/Gilbert_Guillaumin Гильомена], с присоединением возражений Морелле. Переписка его выдержала несколько изданий.

Фердинандо Галиани, которого Фридрих Ницше назвал самым умным человеком 18 века, утверждал, что "от обрабатывающей промышленности можно ждать исцеления двух главных болезней человечества: суеверности и рабства".

Основные труды

• Della moneta, 1750
• Dialogues sur les commerce des bleds, 1770 (Беседы о торговле зерном: К вопросу об ограничении вывоза сельскохозяйственной продукции)- ISBN 978-5-397-02719-9 - перевод с фр. М.И. Драгомирова. Изд. 2-е - М.: Книжный дом "ЛИБРОКОМ", 2012 -240 с. (Из наследия мировой политологии.)
• Беседы о торговле зерном. Сочинение аббата Галиани. Перевел с французского М. Драгомиров. — [Киев]: [тип. Окр. Штаба], [1891].
• Doveri dei prìncipi neutrali, 1782

Литература

• Блауг М. Галиани, Фердинандо // 100 великих экономистов до Кейнса = Great Economists before Keynes: An introduction to the lives & works of one hundred great economists of the past. — СПб.: Экономикус, 2008. — С. 77-79. — 352 с. — (Библиотека «Экономической школы», вып. 42). — 1 500 экз. — ISBN 978-5-903816-01-9.
• Королев С. В. Екатерина II и библиотека братьев Галиани // История библиотек: исследования, материалы, документы. Спб., 2004. Вып. 5. С. 151-163.
• Галиани Фердинандо / Афанасьев В. С. // Газлифт — Гоголево. — М. : Советская энциклопедия, 1971. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 6).</span>
• Мурашкинцев А. А. Галиани, Фердинандо // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49992.ln-ru Профиль Фердинандо Галиани] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Галиани, Фердинандо

Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.