Фор, Феликс

Феликс Фор Félix Faure<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Франции
17 января 1895 года — 16 февраля 1899 года
Предшественник:	Жан Казимир-Перье
Преемник:	Эмиль Лубе
Князь Андорры
17 января 1895 года — 16 февраля 1899 года
Соправитель:	Сальвадор Казаньяс-и-Пажес
Предшественник:	Жан Казимир-Перье
Преемник:	Эмиль Лубе
Рождение:	30 января 1841(1841-01-30) Париж (Франция)
Смерть:	16 февраля 1899(1899-02-16) (58 лет) Париж (Франция)
Супруга:	(с 1865 года) Берта Фор (1842-1920)
Дети:	дочери Люси (1866-1913) и Антуанетта (1871-1950)
Награды:

Феликс Фор (фр. Félix Faure, полное имя Франсуа-Феликс Фор) (30 января 1841 года, Париж, — 16 февраля 1899 года, Париж) — французский политический деятель, Президент Французской республики (Третья республика, с 1895 года по 1899 годы).

Коммерсант

Сын содержателя небольшой обойной мастерской в Париже; получил коммерческое образование в училище города Бове (департамент Уазы), потом служил в различных торговых фирмах, обнаружил коммерческие способности, быстро составил себе состояние и основал большую кожевенную фирму в Гавре, ведшую торговлю с Южной Америкой, Германией и др. В августе 1870 года был избран членом муниципального совета города Гавра, а 4 сентября (после падения империи) — помощником мэра; в этой должности, вместе с мэром Гилльмарме организовал укрепление города Гавра, после этого снарядил в Гавре батальон добровольцев, во главе которого принял участие в войне; ездил по поручению Гамбетты в Англию для закупки оружия. Во время коммуны с теми же добровольцами сражался на стороне правительства. В 1874 году министерство Виктора де Брольи за его республиканские убеждения лишило его звания помощника мэра. В 1875—94 годах Феликс Фор был членом, потом президентом торговой палаты в Гавре.

Политик

В 1881 году был избран в Гавре в палату депутатов, переизбирался в 1885, 1889 и 1893 годах. Он был сторонником «республики либеральной, терпимой, открытой для всех и покровительствующей всем интересам», как гласила его избирательная программа 1876 года, когда он впервые неудачно выступал кандидатом. Его программная речь 1893 года гласила: «Конечно, мы не реакционеры, мы либералы, мы люди прогресса и хотим идти вперёд; но мы должны отвергнуть налог на доходы и ренту так же, как пересмотр конституции и отделение церкви от государства. Чтобы упрочить финансовое положение республики, нужно удерживаться от преждевременных налогов и стремиться к серьёзной экономии в расходах посредством упрощения административной машины». В палате он примкнул к сторонникам Гамбетты, который его знал и ценил с 1870 года. Во время министерства Гамбетты (1881—1882 годов) Фор был товарищем министра колоний и торговли (Рувье); во втором кабинете Ферри 1883—1885 годов и 1-м Тирара в 1887—1888 годах он занимал пост товарища министра колоний и морского. В качестве депутата он выступал особенно охотно по вопросам, так или иначе затрагивающим интересы торговли, и они находили в нём всегда горячего защитника. Он голосовал за договоры с железными дорогами (см. Рейналь), проведённые министерством Ферри, за сохранение французского посольства при Ватикане, против распространения всеобщего голосования на сенатские выборы, против изгнания из Франции принцев (1886), против пересмотра конституции (1888). В ноябре 1893 года он был избран вице-президентом палаты депутатов.

Морской министр. Фор и дело Дрейфуса

В мае 1894 года Фор вступил во 2-й кабинет Дюпюи на должность морского министра. Вместе с военным министром Мерсье он должен был организовать мадагаскарскую экспедицию, и значительная доля ответственности за её неудачи падала на него. Во время этого министерства произошло первое осуждение Дрейфуса благодаря давлению, произведённому генералом Мерсье на судей; вопрос о том, было ли это известно Фору, много обсуждался в печати, но он не может считаться безусловно разрешённым.

Президент

После отставки Казимира Перье в 1895 году главными кандидатами на пост президента республики являлись Бриссон, как кандидат радикалов, и Вальдек-Руссо, как кандидат консервативной стороны конгресса; между ними был выставлен и Фор, тогда ещё недостаточно известный и потому не возбуждавший антипатии ни на правой, ни на левой стороне конгресса. На первой баллотировке Фор получил 244 голоса из 787 возможных; Вальдек-Руссо отказался от дальнейшей борьбы и рекомендовал своим сторонникам голосовать за Фора; последний был избран на перебаллотировке 430 голосами из 800 возможных. В качестве президента республики Фор первое время держался в предписанных конституцией рамках; приняв отставку кабинета Дюпюи, он обратился с предложением составить новый к несимпатичному ему Буржуа и только после его отказа — к Рибо, а после падения кабинета последнего — опять-таки к Буржуа. Вместе с тем он ввёл в Елисейском дворце этикет почти королевских дворов, необычный до тех пор во Франции, и требовал строгого его соблюдения; он считал недостойным себя появляться на различных торжествах рядом с премьером или президентами палат, везде стараясь подчеркнуть своё особенное значение как главы государства.

Внешняя политика. Франко-русский союз

В особенности резко стали обнаруживаться эти черты после посещения Парижа императором Николаем II и императрицей в 1896 году. Это посещение являлось результатом и выражением сближения Франции с Россией, над которым работали правительства до него и при нём; он сам был деятельным сторонником сближения. В 1897 году состоялся его официальный визит в Россию.

Награды

• Орден святого Александра Невского (не позднее 1895).

Пересмотр дела Дрейфуса

После падения кабинета Буржуа, в апреле 1896 года, Фор призвал к власти кабинет Мелина, продержавшийся до июня 1898 года, затем в ноябре 1898 года — Дюпюи (3-й кабинет). Во время начавшейся при кабинете Мелина агитации за пересмотр дела Дрейфуса Фор явно покровительствовал противникам пересмотра; он настоял, чтобы за генералом Цурлинденом было сохранено влиятельное положение парижского военного губернатора, когда Цурлинден вышел из кабинета из-за Дрейфусовского дела; он поддерживал военного министра Шануана против Бриссона в стремлении последнего к пересмотру.

Смерть. Скандальные слухи

16 февраля 1899 года Фор скоропостижно умер от удара (инсульт), оставив Францию в состоянии кризиса. Попытка оказать медицинскую помощь была предпринята другом и лечащим врачом Фора О. Ланнелонгом, однако безрезультатно. Фор умер на руках Ланнелонга. Ближайшее окружение Фора ожидало покушения на убийство президента, и за несколько дней один из представителей полиции предупредил его о соблюдении осторожности при приёме посетителей. Ланнелонг, ставя диагноз «кровоизлияние в мозг», тем не менее проводил антитоксические мероприятия, как средства первой помощи. Фор, судя по всему, был отравлен.

Распространился слух, что Фор умер во время того, как известная авантюристка того времени Маргерит Стенель занималась с ним оральным сексом . Имеется анекдот, согласно которому на вопрос явившегося врача: Le président a-t-il toujours sa connaissance? (Президент ещё в сознании?) — слуга ответил: Нет, она уже ушла (connaissance значит и «сознание» и «знакомая», то есть возникла игра слов «Он в сознании?» / «Он ещё принимает свою знакомую?»). Имя Стенель было тотчас названо в Палате депутатов; впоследствии её судили за убийство мужа и свекрови, и, несмотря на улики, она была оправдана.

Библиография

Фор написал:

• «Le Havre en 1878» (Гавр, 1879), «Les budgets contemporains: Budgets de la France depuis 20 ans et des principaux États d’Europe depuis 1870» (Пар., 1887). См. анонимную брошюру «M. Félix Faure, Président de la Republique française» (1896)
• Книгу Maillard «Le président Félix Faure, sa vie commerciale, administrative et politique, sa présidence 1895—96» (Пар., 1897).

Обе представляют собой панегирики; вторая ценна фактами и выдержками из речей Фора.

Литература

• Левин С.С. Орден Святого апостола Андрея Первозванного (1799-1917). Орден святой великомученицы Екатерины (1714-1917). Списк кавалеров и кавалерственных дам. - М., 2003. - С.35.
• Советская историческая энциклопедия. Т.15. - М., 1974. - С.243.

Отрывок, характеризующий Фор, Феликс

Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.