Энгельс, Фридрих

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ф. Энгельс»)
Перейти к: навигация, поиск
Фридрих Энгельс
нем. Friedrich Engels

Энгельс в 1868 году
Дата рождения:

28 ноября 1820(1820-11-28)

Место рождения:

Бармен, Пруссия

Дата смерти:

5 августа 1895(1895-08-05) (74 года)

Место смерти:

Лондон, Великобритания

Страна:

Германия Германия

Язык(и) произведений:

немецкий

Школа/традиция:

марксизм, диалектический материализм, исторический материализм

Направление:

экономика, политическая философия, классовая борьба

Оказавшие влияние:

Гегель, Фейербах, Смит, Штирнер, Рикардо

Испытавшие влияние:

Ленин, Че Гевара, Сталин

Подпись:

Цитаты в Викицитатнике
Произведения в Викитеке

Фри́дрих Э́нгельс (нем. Friedrich Engels; 28 ноября 1820, Бармен (ныне район Вупперталя) — 5 августа 1895, Лондон) — немецкий философ, один из основоположников марксизма, друг и единомышленник Карла Маркса и соавтор его трудов.

В 1848 году он совместно с Карлом Марксом написал «Манифест коммунистической партии». Помимо этой работы, он сам и в соавторстве (в основном с Марксом) написал ряд других трудов, а позже финансово поддерживал Маркса, пока тот вёл исследования и писал «Капитал». После смерти Маркса Энгельс редактировал второй и третий тома. Кроме того, Энгельс организовал заметки Маркса по теориям прибавочной стоимости и позже издал их как «четвёртый том» «Капитала».





Биография

Фридрих Энгельс родился в вестфальском городе Бармен (ныне район Вупперталя) 28 ноября 1820 года в семье преуспевающего текстильного фабриканта. Его отец, Фридрих Энгельс (1796—1860), был сторонником пиетизма[1].

Мать Энгельса, Элизабет Энгельс, урождённая ван Хаар, вышла из среды интеллигенции. Это была женщина с чутким и добрым сердцем, живая, весёлая, с сильно развитым чувством юмора и любовью к литературе и искусству. Большое влияние на Энгельса оказал и его дед по матери Герхард Бернхард ван Хаар, филолог, в своё время — ректор гимназии в Хамме. У Фридриха было восемь братьев и сестёр, из которых он более всего был привязан к сестре Марии.

Молодость

В Бармене Энгельс посещал городскую школу (до 14 лет) и гимназию Эльберфельда (с 1834). В сентябре 1837 года он по настоянию отца преждевременно оставил гимназию, чтобы работать продавцом в принадлежащей отцу торговой фирме в Бармене. Он продолжил обучение на торгового работника с августа 1838 года по апрель 1841 года в Бремене[2][3]. Там он наряду с обучением подрабатывал бременским корреспондентом «Штутгартской утренней газеты» — («Stuttgarter Morgenblatt») и «Аугсбургской общей газеты» («Augsburger Allgemeine Zeitung»). Молодой Энгельс написал свою первую статью в марте 1839 года, в возрасте 18 лет.

Начиная с сентября 1841 года Энгельс проходил годичную военную службу в Берлине, также он посещал там лекции по философии в университете и сблизился с кружком младогегельянцев.

Первые революционные шаги (1842—1844)

В ноябре 1842 года Энгельс проездом посетил Кёльн, где впервые лично встретил Карла Маркса в редакции «Рейнской газеты». Маркс его принял довольно прохладно, ибо считал его одним из младогегельянцев, с коими у Маркса возникли разногласия. Далее Энгельс направился в Манчестер, чтобы закончить своё коммерческое образование на местной хлопкопрядильной фабрике, которой владел его отец вместе со своим партнёром по бизнесу — Эрменом. Пребывание Энгельса в Англии длилось почти два года.Там Энгельс познакомился с ирландскими работницами Мэри и Лидией Бёрнс, с которыми он до конца жизни был связан тёплыми отношениями: Мэри стала его первой женой, а Лидия — второй. За день до смерти Лидии Энгельс переступил свои принципы и заключил с ней официальный брак.

В гораздо более развитой в промышленном отношении Англии он познакомился с повседневным бытом рабочего класса, что оказало влияние на всю его последующую жизнь. Как отмечал Эрнест Белфорт Бакс, «благодаря своему пребыванию в Манчестере Энгельс с юных лет приобрёл основательное знакомство с английской жизнью, нравами и мировоззрением»[4]. Энгельс впервые в 1843 году в Лондоне вступил в контакт с первой немецкой революционной рабочей организацией — «Союзом справедливых», а также с английскими чартистами в Лидсе и начал писать статьи для газеты Owenisten, которые появлялись также в газете чартистов — The Northern Star («Северная звезда»). В то же время он ведёт переписку с редакцией «Рейнской газеты».

В ноябре 1843 года Энгельс пишет статьи в «The New Moral World» о коммунизме на европейском континенте, в феврале 1844-го года появляются письма «Положение Англии» и «Наброски к критике национальной экономики» в «Немецко-французских ежегодниках».

В Англии Энгельс познакомился также с торговым менеджером и поэтом Георгом Вертом, который позднее будет руководить рубрикой фельетонов «Новой Рейнской газеты» в течение революционных лет (1848—1849).

Знакомство и начало сотрудничества с Карлом Марксом (1844—1847 гг.)

Первым результатом изучения Энгельсом политической экономии была статья «Наброски к критике политической экономии» (1844). В ней Энгельс попытался показать противоречивый характер капиталистического общества и обвинил буржуазную экономическую науку в апологетике существующего положения дел. Статья Энгельса в некотором смысле дала толчок Марксу засесть за учебники по экономике.

В 1844 году Энгельс начал писать первые статьи для Немецко-Французского Ежегодника. Немецко-Французский Ежегодник издавался Карлом Марксом и Арнольдом Руге в Париже, вследствие чего началась обширная переписка. По дороге обратно в Германию в конце августа 1844 года Энгельс заехал в Париж и во второй раз встретился с Марксом. На этот раз встреча была гораздо теплей. Они пробыли вместе десять дней и поняли, что их взгляды полностью совпадают. Они решили с этих пор тесно сотрудничать.

По возвращении в Германию в 1845 году Энгельс пишет большую работу «Положение рабочего класса в Англии» . К этому времени у Энгельса возникли проблемы личного характера во взаимоотношениях с отцом. Сюда же присовокупились проблемы с полицией (за Энгельсом было установлено наблюдение). У Маркса в это время тоже возникли проблемы с французским законом. Всё это склонило двух друзей переселиться в свободнейшую страну Европы тех времён — в Бельгию, в Брюссель.

В июле 1845 года Энгельс приглашает Карла Маркса в Англию. В Англии они встретились со многими чартистами и деятелями «Союза справедливых». В январе 1846 года оба возвратились в Брюссель, где они основывали «Коммунистический корреспондентский комитет» — виртуальный орган для почтовой связи социалистов из всех стран Европы. Также вплоть до лета 1846 года они занимались разработкой своих диалектическо-материалистических взглядов, которые нашли выражение в их совместной работе «Немецкая идеология», в которой они противопоставили свои мировоззрения материализму Фейербаха и идеализму младогегельянцев.

С августа 1846 года Энгельс начинает также писать статьи для французской газеты «La Réforme», а начиная с середины 1847 также для коммунистической «Немецко-брюссельской газеты».

В начале 1847 года «Союз справедливых» предложил Марксу и Энгельсу вступить в свои ряды. Они приняли приглашение и способствовали в дальнейшем переименованию организации в «Союз коммунистов». Также по поручению первого конгресса «Союза справедливых» Энгельсом был разработан текст «Проект Коммунистического символа веры», который позднее стал основой для «Манифеста коммунистической партии» (февраль 1848 года).

Мартовская революция (1848—1849 гг.)

Во время революции 1848-49 Энгельс вместе с Марксом пишет материалы для заново основанной «Новой Рейнской газеты». В работе «Требования Коммунистической партии в Германии» (март 1848) они выступают против идеи экспорта революции в Германию.

В апреле 1848 Энгельс в составе группы рабочих активистов переезжает в Германию в Кёльн. В Кёльне в июне 1848 Энгельс пишет несколько статей об июньском парижском восстании рабочих, которое он назвал первой гражданской войной между пролетариатом и буржуазией. В сентябре 1848 Энгельс был вынужден вновь покинуть Германию. На этот раз он поселился в швейцарском городе Лозанна, откуда он продолжал активную переписку с редакцией «Новой Рейнской газеты». Поселившись в Лозанне (Швейцария), он участвует в рабочем движении и продолжает сотрудничать с «Новой Рейнской газетой». В январе 1849 Энгельс опять возвращается в Кёльн, пишет серию статей по вопросам национально-освободительной борьбы венгерского и итальянского народов.

В мае 1849 в западных и юго-западных землях Германии началась серьёзная гражданская война.

В июне 1849 Энгельс вступает в Народную Армию Бадена и Пфальца и участвует в Эльбертфельдском восстании и сражениях против Пруссии. В это же время он знакомится с Иоганном Филиппом Беккером — лидером баденского народного сопротивления, с которым позднее его свяжет тесная дружба. Свою критику половинчатости действий Баденского Революционного Правительства Энгельс позднее положит в основы работы «Германская кампания за имперскую конституцию»[5]. После поражения революционной армии Энгельс ищет убежище в Швейцарии, а позднее переезжает в Англию.

Британский период до смерти Карла Маркса (1849—1883 гг.)

В ноябре 1849 Энгельс прибывает в Лондон, продолжает деятельность в рамках «Союза коммунистов». В частности в этот период он пишет статью по итогам революционных событий «Крестьянская война в Германии»,1850. Как член Центрального Комитета союза он подготавливает статью «Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов», 1850 . К этому же периоду относится борьба Энгельса с членами ЦК «Союза коммунистов» Карлом Шаппером и Августом Виллихом, которые призывали к немедленному проведению революции в Германии. По мнению Энгельса такие призывы были авантюристскими и могли стать причиной раскола Союза. Раскол все же произошёл в сентябре 1850 г. В 1850 г. Энгельс снова прибывает в Манчестер, где работает в торговой фирме «Эрмен & Энгельс», позднее он получил в наследство долю своего отца, которую он, в конце концов, в 1870 г. продал Эрмену. Доход (в том числе и от журналистской деятельности) позволял Энгельсу оказывать систематическую помощь Марксу, который находился в крайне тяжёлых материальных условиях. С 1851 по 1862 Энгельс регулярно пишет статьи для американской газеты «Нью-Йорк Дейли Трибун» («New York Daily Tribune»), в том числе серию статей «Революция и контрреволюция в Германии». В этих статьях развиваются вопросы марксистской тактики руководства революцией и вооруженной борьбой. Они были опубликованы в 1851—52 за подписью Маркса — официального корреспондента газеты. Энгельс пишет также статьи о Крымской войне, о национально-освободительных войнах в Индии и Китае, об итало-франко-австрийской войне, о Гражданской войне в США, о франко-прусской войне.

Опыт в военной службе помогли Энгельсу стать экспертом по армии в дружеской паре и принёс ему кличку «Генерал». Энгельс написал статьи «Армия» и «Флот» для «Новой Американской Энциклопедии», многочисленные статьи в газетах по военным вопросам. Во время итальянской войны, в 1859 выпустил анонимную брошюру: «По и Рейн», в которой, с одной стороны, критиковал австрийскую теорию, утверждавшую, что Рейн следует защищать на По, а с другой, — прусских либералов, ликующих по поводу поражения Австрии и не видевших, что Наполеон III является общим врагом. По окончании войны Энгельс пишет статью «Савойя, Ницца и Рейн». В 1865 выпустил брошюру: «Прусский военный вопрос и немецкая рабочая партия». Некоторые из этих статей многие принимали за произведения некого прусского генерала. Прусское правительство безуспешно добивалось от правительства Великобритании выдачи Маркса и Энгельса. 20 марта 1860 умирает отец Энгельса, а в январе 1863 умирает близкая подруга Энгельса — Мери Бёрнс. С момента создания 1-го Интернационала (28 сентября 1864) Энгельс становится одним из его руководителей. Он активно сотрудничал с Вильгельмом Либкнехтом и Августом Бебелем в борьбе против лассальянства и создании в 1869 г. в Германии Социал-Демократической Рабочей Партии. В октябре 1870 Энгельс переселяется в Лондон. С 1871 он член Генерального Совета Интернационала, секретарь-корреспондент сначала для Бельгии и Испании, затем для Италии и Испании. На Лондонской конференции Интернационала (сентябрь 1871) Энгельс призывал к созданию в каждой стране революционной рабочей партии и выдвинул тезис необходимости установления диктатуры пролетариата.

В 1873 Энгельс приступил к созданию труда, посвященного философии естествознания, — «Диалектика природы», в котором хотел дать диалектико-материалистическое обобщение достижений естественных наук. Над рукописью работал в течение десяти лет (1873—1883), однако так её и не закончил. К этому же периоду принадлежат произведения «К жилищному вопросу» (1872—73), «Об авторитете» (1873), «Бакунисты за работой» (1873), «Эмигрантская литература» (1874—1875) и др.

В октябре 1873 умирает его мать, вследствие чего он совершает поездку в Бармен. В марте 1875 Энгельс сотрудничает с Марксом в написании работы «Критика готской программы», посвященной критике лассальянских предложений в качестве программы Германской Рабочей Партии. В течение 1877 и 1878 гг. Энгельс публикует ряд статей против Дюринга, вышедших затем отдельным изданием под заглавием: «Переворот в науке, произведенный г. Евг. Дюрингом» — «Herrn Eugen Dührings Umwälzung der Wissenschaft»). Эта работа, известная под именем «Антидюринг» — самое цельное и законченное из произведений Энгельса. В сентябре 1878 умирает его вторая жена Лидия Бёрнс. Резко ухудшилось здоровье Маркса; 14 марта 1883 он скончался. «Самый могучий ум нашей партии перестал мыслить, самое сильное сердце, которое я когда-либо знал, перестало биться», — писал в эти дни Энгельс.

После смерти Маркса

После смерти Маркса на Энгельса легла вся ответственность за доработку и подготовку к публикации 2 и 3 томов «Капитала», чем Энгельс и занимался на протяжении всей оставшейся жизни.

Наряду с работой над «Капиталом» Энгельс пишет и издает собственные работы. В 1884 г. он завершил одну из ключевых для понимания марксизма работ «Происхождение семьи, частной собственности и государства», в которой развиваются идеи исторического материализма. В 1886 г. выходит в свет ещё одна ключевая работа Энгельса — «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии».

В 1894 Энгельс пишет работу «Крестьянский вопрос во Франции и Германии», в которой затрагиваются вопросы социалистической альтернативы массовой пауперизации крестьянства.

Смерть

В 1894 наступило резкое ухудшение здоровья Энгельса, у него был выявлен рак пищевода. 5 августа 1895 Энгельс скончался. Согласно последней воле Энгельса, его тело было кремировано, а урна с прахом опущена в море у Истборна (Великобритания).

Контакты с российским революционным движением

С огромным интересом следил Энгельс за революционным движением в России, поддерживал связи с его видными деятелями (Ф. В. Волховским, П. Л. Лавровым, Г. А. Лопатиным, С. М. Степняк-Кравчинским и др.). Высоко ценя критическую мысль и поиски революционной теории Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова и их соратников, отмечая их выдержку, твёрдость характера, самоотверженность, Энгельс вместе с тем критиковал их народнические иллюзии. С большой радостью встретил он весть об образовании среди русских социалистов первой марксистской группы «Освобождение труда». Энгельс вел систематическую переписку с Г. В. Плехановым, В. И. Засулич, помогал им своими советами и личным участием в их судьбах. Энгельс питал глубокую надежду, что доживёт до краха русского царизма и победы социалистической революции в развитых странах Европы, и считал, что русская революция окажет огромное воздействие на всё развитие мирового революционного процесса.

Роль Энгельса в создании марксизма

Энгельс, как и Маркс, является одним из основоположников материалистического понимания истории. Энгельс совместно с Марксом предпринял диалектико-материалистическую переработку буржуазной политической экономии. Создав вместе с Марксом диалектический материализм, материалистическое понимание истории и научный коммунизм, Энгельс в ряде своих произведений в строго систематизированной форме изложил марксизм как цельное мировоззрение, показал его составные части и теоретические источники. Этим Энгельс в огромной мере способствовал победе марксизма в международном рабочем движении в 90-е гг. XIX века. Разрабатывая совместно с Марксом учение об общественно-экономических формациях, Энгельс раскрыл ряд специфических закономерностей первобытнообщинного строя, античного и феодального обществ, возникновения в них частной собственности и классов, формирования государства. В последние годы жизни Энгельс уделил значительное внимание вопросу о взаимоотношении экономического базиса, политической и идеологической надстроек. Он подчеркивал необходимость конкретного раскрытия огромного воздействия на жизнь общества политики определенных классов, их борьбы за политическое господство, правовых отношений, идеологии. Велико его участие в разработке марксистского учения о литературе и искусстве. Ряд областей марксистской науки является в значительной мере результатом самостоятельного вклада Энгельса. К их числу относятся: учение о диалектических закономерностях в природе и в естествознании, диалектико-материалистическое учение об армии и военном деле и др.

Маркс и Энгельс настаивали на единстве революционной теории и практики международного рабочего движения. Они совместно разработали научную программу, стратегию и тактику пролетариата, обосновали его всемирно-историческую роль как творца нового общества, необходимость создания его революционной партии, осуществления социалистической революции и установления диктатуры пролетариата. Маркс и Энгельс явились пропагандистами пролетарского интернационализма и организаторами первых международных объединений рабочего класса — Союза коммунистов и 1-го Интернационала. Приверженность принципам интернационализма они рассматривали как неотъемлемую черту подлинно пролетарской партии. Маркс и Энгельс постоянно указывали на творческий характер революционной теории.

Особенно велики заслуги Энгельса в последние годы жизни. Он развил марксистскую науку, обогатил марксистскую стратегию и тактику новыми теоретическими обобщениями, развернул борьбу против оппортунизма и левого сектантства, против догматизма в социалистических партиях. Работая над завершением 3-го тома «Капитала», Энгельс в своих дополнениях к нему подметил некоторые черты, свойственные новому периоду развития капитализма — империализму.

В «Манифесте коммунистической партии» Маркс и Энгельс рассматривали насильственную антикапиталистическую революцию как завершающую стадию классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией. Но после поражения революций 1848-49 годов они преодолели свои иллюзии относительно близости антикапиталистической революции, что позволило им более трезво оценить повседневную борьбу пролетариата за свои права в рамках буржуазного общества. Они стали говорить о возможности мирных социалистических преобразований, учитывая расширение избирательного права в европейских странах во второй половине XIX века. Так, во введении к переизданию работы Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 гг.» Энгельс писал, что «рабочие стали оспаривать у буржуазии каждую выборную должность, если при замещении её в голосовании участвовало достаточное количество рабочих голосов. И вышло так, что буржуазия и правительство стали гораздо больше бояться легальной деятельности рабочей партии, чем нелегальной, успехов на выборах, — чем успехов восстания».[6]

Личная жизнь

Около 1843 г. Энгельс познакомился с сёстрами-ирландками Мэри и Лидией (Лиззи) Бёрнс (en:Lizzie Burns), работавшими на его английской фабрике. Мэри вскоре стала его гражданской партнёршей. За несколько часов до её смерти от алкоголизма в 1863 г. Энгельс заключил с ней формальный брак. После её смерти он жил вместе с её сестрой Лиззи, однако заключил с ней брак по её настоянию также лишь за несколько часов до её смерти в 1878 г. Детей в обоих случаях не было.

Личные признания

Фридрих Энгельс бывал часто в гостях у семьи Карла Маркса и однажды он заполнил анкету в дневнике Женни Маркс, дочери Карла Маркса. Перевод с английского языка:

Вопрос Ответ
Ваша любимая добродетель? Весёлый характер.
Какие качества Вам нравятся в мужчинах? То, что они сами заботятся о своих делах.
Какие качества Вам нравятся в женщинах? То, что они не разбрасывают вещи.
Ваше главное качество? Всё полузнать.
Как Вы представляете счастье? Шато Марго 1848 года разлива.
Как Вы представляете несчастье? Это когда нужно идти к зубному врачу.
Порок, который Вы легко прощаете? Неумеренность всех видов.
Порок, который Вы ненавидите? Лицемерие.
К кому Вы испытываете антипатию? К жеманным, надменным дамам.
Человек, который Вам нравится меньше всего? Сперджен.
Ваше любимое занятие? Дразниться и быть дразнимым.
Ваш любимый герой? Нет такого.
Ваша любимая героиня? Их слишком много, чтобы всех перечислить.
Ваш любимый поэт? Рейнеке-Лис, Шекспир, Ариосто и т. д.
Ваш любимый писатель? Гёте, Лессинг, доктор Самельсон.
Ваши любимые цветы? Синие колокольчики.
Ваш любимый цвет? Все цвета, кроме анилиновых красителей.
Ваше любимое холодное блюдо? Салат.
Ваше любимое горячее блюдо? Ирландское рагу.
Ваш любимый основной принцип? Такового не иметь.
Ваш любимый девиз? Относиться ко всему легко.


Память

  • В 1931 году в Энгельс переименован город Покровск Саратовской области.
  • В 1945 году одна из берлинских гимназий была переименована в его честь. Это имя она носит по сей день.
  • В честь Энгельса в Германской Демократической Республике 8 мая 1970 года была учреждена Премия Фридриха Энгельса в 3 степенях, для награждения за выдающиеся научные заслуги.
  • В 1959 году на базе Высшей офицерской школы ННА ГДР была основана Военная академия им. Фридриха Энгельса.
  • Имя носил Ленинградский институт советской торговли.

В названии улиц, площадей

  • Согласно классификатору адресов России (КЛАДР) в России имя Энгельса в 2013 году носит 455 улиц, проспектов и площадей[7].
  • В родном городе Энгельса Вуппертале одна из улиц названа в его честь (Friedrich-Engels-Allee).

В нумизматике

  • В 1985 году Государственным банком СССР выпущена юбилейная монета в честь Фридриха Энгельса.

В филателии

  • Впервые Фридрих Энгельс был изображен на почтовой марке Венгерской Советской Республики (1919).

В кинематографе

Напишите отзыв о статье "Энгельс, Фридрих"

Примечания

  1. de:Friedrich Engels (Fabrikant)
  2. [www.marxists.org/archive/lenin/works/1895/misc/engels-bio.htm Lenin: Friedrich Engels]. Marxists.org. Проверено 13 февраля 2010.
  3. Tucker R. C. The Marx-Engels Reader, p.xv
  4. Жуков Н. Н. [www.fekm.ru/book_view.jsp?idn=025849&page=322&format=djvu Воспоминания о Марксе и Энгельсе] // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений
  5. [lugovoy-k.narod.ru/marx/07/08.htm Ф. ЭНГЕЛЬС. ГЕРМАНСКАЯ КАМПАНИЯ ЗА ИМПЕРСКУЮ КОНСТИТУЦИЮ]
  6. [philosophy.ru/iphras/library/marx/marx8.html Учение К.Маркса и идея насильственной революции]
  7. [classifiers.ru/clas/viewtable/table19/9/id/asc Классификатор адресов России (КЛАДР)]
  8. [krasnoe.tv/node/10835 Юноша Фридрих Энгельс на Красном ТВ] (видео)

Литература

на русском языке
на других языках
  • Bartel Н. Marx und Engels im Kampf um ein revolutionares deutsches Parteiorgan 1879—1890, В., 1961;
  • Becker G. Karl Marx und Friedrich Engels in Koln. 1848—1849, В., 1963;
  • Forder Н. Marx und Engels am Vorabend der Revolution, B., 1960;
  • Kundel Е. Marx und Engels im Kampf um die revolutionare Arbeitereinheit. Zur Geschichte des Gothaer Vereinigungskongresses von 1875, В., 1962;
  • Mayer G. Friedrich Engels. Eine Biographie, 2 Aufl., Bd 1—2, Haag, 1934;
  • Strey J., Winkler G. Marx und Engels 1848—49, В., 1972.
  • UIlrich Н. Der junge Engels. Eine historisch-biographische Studie seiner weltanschaulichen Entwicklung in den Jahren 1834—1845, Tl 1—2, В., 1961—66;

Ссылки

  • [lugovoy-k.narod.ru/marx/01/cont.htm Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2]
  • [wiki.rksmb.org/tiki-index.php?page=%D0%A1%D0%BE%D1%87%D0%B8%D0%BD%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F.+%D0%98%D0%B7%D0%B4.+2&bl=y Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2] в pdf формате.


Отрывок, характеризующий Энгельс, Фридрих

– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.