Кон, Феликс Яковлевич

Феликс Яковлевич Кон Feliks Kon<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
секретарь ЦК КП Украины
22 марта 1921 — 15 декабря 1921
Предшественник:	Вячеслав Михайлович Молотов
Преемник:	Должность упразднена, Дмитрий Захарович Мануильский как Первый секретарь ЦК КПУ(б)
Рождение:	18 (30) мая 1864(1864-05-30) Варшава, Царство Польское, Российская империя
Смерть:	28 июля 1941(1941-07-28) (77 лет) Химки, РСФСР
Дети:	сын: Александр Кон дочь: Елена Усиевич
Образование:	Варшавский университет

Фе́ликс Я́ковлевич Кон (польск. Feliks Kon, 18 [30] мая 1864, Варшава — 28 июля 1941, Москва) — польский революционер еврейского происхождения, член Польревкома, один из организаторов МОПРа, учёный-этнограф, публицист.

Биография

Родился в ассимилированной еврейско-польской семье. Впоследствии сам Кон вспоминал о своем детстве:

Шестилетним мальчиком я мечтал о том, чтобы стать вождем повстанцев, драться за отчизну и освободить Польшу от «москалей» и «швабов».

Учился во II-й Варшавской гимназии. После окончания гимназии поступил в Варшавский университет. Во время учёбы в университете стал членом польской социалистической партии «I Пролетариат». Контактировал с народнической организацией «Народная воля».

Каторга и ссылка

В 1884 году был арестован и приговорен к 10 годам каторжных работ. В 1886 году был доставлен в Нижне-Карийскую тюрьму. Во время Карийской трагедии выступил инициатором отравлений политкаторжан в знак протеста против применения к ним телесных наказаний. В числе 16 узников-мужчин принял яд, но остался жив. До 1891 года был на Карийской каторге.

По окончании срока каторги был обращён на поселение в село Чурапча в 150 километрах от Якутска. В январе 1892 года оформил брак с Х. Г. Гринберг, участницей процесса «17-ти». За участие в протестах ссыльных отправлен на поселение в Намский улус.

С 1895 года по 1897 год жил в Иркутске, где по приглашению редактора И. И. Попова принимал участие в редакционной коллегии «Восточного Обозрения». В июне 1897 переехал в посёлок Балаганск, где занимался изучением быта, обычаев и фольклора местных жителей. Написал очерки «Под дамокловым мечом», «Не по тому пути». С 1897 года по 1904 год жил в Минусинске под надзором полиции.

Научная деятельность

В ссылке Ф. Я. Кон занимался исследованиями коренного и русского старожильческого населения Сибири. В 1892 году провёл надворную перепись в Хатын-Арынском селении. Эти материалы использовались при подготовке реформы крестьянского управления в Якутской области.

В 1894 году, несмотря на отказ властей, участвовал в экспедиции Сибирякова для изучения населения Якутской области. Проводил антропологические исследования. В Минусинске проводил этнографические исследования хакасов и тувинцев, работал в архиве Минусинского краеведческого музея.

В 1899 году с помощью Восточносибирского отдела РГО организовал экспедицию для изучения сойотов. В Туве собирал экспонаты для Этнографического отдела Русского музея в Санкт-Петербурге. Изучал архив Усинского пограничного управления.

После ссылки

После окончания срока ссылки в 1904 году вернулся в Варшаву и активно занялся политической деятельностью. Примкнул к оппозиции в Польской социалистической партии. Был редактором партийной легальной газеты «Курьер Цодзенный», принимал участие в редактировании нелегального «Работника». С 1906 года Кон был членом ЦК ППС, участвовал в работе Петербургского совета рабочих депутатов во время революции 1905—1907 годов. На съезде ППС в 1906 вместе с другими добился исключения Пилсудского из партии, что привело к её расколу. После раскола ППС избран председателем ППС—левицы.

В 1906 году был арестован на митинге на заводе. Был отпущен до суда на поруки и бежал в австрийскую Галицию. С 1907 года по 1917 год находился в эмиграции. Галицийская часть ППС возглавлялась сторонником Пилсудского Игнатием Дашинским, и к Кону, принадлежавшему к соперничающей фракции относились с подозрением и не подпускали к работе.

Кон работал директором рабочей больничной кассы в Дрогобыче и Бориславе, был избран в местный, а затем областной комитет ПСДП.

После начала первой мировой войны Кон в ноябре 1914 года перебрался в Швейцарию, где примыкал к Циммервальдистам.

Вернулся в Россию в мае 1917 года, после Февральской революции, проехав через Германию в т. н. «пломбированном вагоне».

В 1918 году вступил в РКП(б), с зачетом партстажа с 1906 года. С 1917 комиссар Харьковской губ. по польским делам, затем член коллегии НКИД УССР, Польского бюро при ЦК РКП(б), Оргбюро по созыву 1 съезда КП Украины, председатель Галицкого оргкомитета КПУ. В 1919 году в Киеве руководил польской организацией и редактировал польскоязычную газету «Голос Коммуниста». После занятия Украины белой армией Деникина переехал в Москву, где был членом коллегии Наркомпроса. В 1920 году был членом Польревкома. 14 февраля 1921 года вместе с Ю. М. Коцюбинским как представители УССР подписали первый мирный договор Советской Украины — с Литвой. В марте-декабре 1921 ответственный секретарь ЦК КПУ. Затем работал нач. Политуправления Украинской Красной Армии, редактором «Рабочей газеты». В 1922—1923 годах — секретарь ИККИ. В 1918 году редактировал журнал «Колосья». В 1925—1928 годах Кон был редактором газеты «Красная звезда». В 1928—1930 гг. был главным редактором журнала «Мурзилка». В 1930—1931 году заведовал сектором искусств Наркомпроса РСФСР. В 1930-е годы занимал различные должности в советском и партийном аппарате: председатель Всесоюзного радиокомитета, зав. музейным отделом Наркомпроса. Автор исторических и мемуарных работ. Ф. Я. Кон умер 28 июля 1941 года во время эвакуации из Москвы.

Семья

Жена — Христина Григорьевна Гринберг
Дети:

• Дочь Елена (в замужестве Усиевич; 1893—1968) — советский литературный критик, заместитель директора Института литературы и искусства Коммунистической академии.

• Сын Александр (1897—1941) — советский экономист, доктор экономических наук, профессор (1935), специалист по экономической теории К. Маркса, политической экономии и теории советского хозяйства. Погиб на фронте при обороне Москвы.

Труды

• «Физиологические и биологические данные о якутах (антропологический очерк)», Минусинск. 1899;
• «Усинский край». Записки Красноярского подотдела Восточносибирского отдела имп. Русского географического общества. Т. II, вып. 1. Красноярск, 1914;
• «Исторический очерк Минусинского местного музея за 25 лет. 1877—1902». Казань, 1902.
• «Сказки из сибирской действительности». Томск, 1902 (сборник статей).
• Статьи Кона публиковались в сибирских газетах: «Восточное обозрение», «Сибирская газета», «Сибирская жизнь», «Степной край».

Награды

• Золотая медаль Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии присужденная в 1903 году.

Литература

• «Политические партии России, конец XIX — первая треть XX века: энциклопедия». — М., 1996.
• «Деятели СССР и революционного движения в России : энциклопедический словарь». Гранат. — М., 1989.
• Шейнфельд М. Б. «Историография Сибири (конец XIX — начало XX вв.)» — Красноярск, 1973.
• Каралькин, П. И. «Этнографические коллекции Феликса Кона» / П. И. Каралькин // Сибирские огни. — 1967. — № 5.
• «Сибирская советская энциклопедия». — Новосибирск, 1931. — Т. 2.
• Патронова А. Г. «Государственные преступники на Нерчинской каторге (1861—1895 гг.)»: Материалы к «Энцикликлопедии Забайкалья». — Чита, 1998. — Вып. 2.
• Басангова Т. Г., Бурыкин А. А., Решетов А. М.(†) [www.tuva.asia/journal/issue_6/1727-basang-buryk-resh.html Неизвестное издание Ф. Я. Кона] // Новые исследования Тувы. № 2, 2010.

Ссылки

• [encycl.chita.ru/encycl/person/?id=3001 Энцикликлопедии Забайкалья — КОН Феликс Яковлевич]

Отрывок, характеризующий Кон, Феликс Яковлевич

Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.