Харьковский авиационный завод
Поделись знанием:
К:Компании, основанные в 1926 году
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
(перенаправлено с «ХАЗ»)
| Харьковское государственное авиационное производственное предприятие | |
 | |
| Основание | |
|---|---|
| Расположение | |
| Ключевые фигуры |
Анатолий Мялица |
| Отрасль |
Самолётостроение |
| Сайт |
[www.ksamc.com ХГАПП] |
| Награды: |
|
|---|
Харьковское государственное авиационное производственное предприятие (укр. Харківське державне авіаційне виробниче підприємство; ХГАПП, ранее — ХАПО, ХАЗ, 135-й завод) — предприятие авиационного машиностроения в городе Харькове.
До 1992 года занимал одно из ведущих мест в самолётостроеннии СССР.[1] Выпускал пассажирские, транспортные, военные самолёты и крылатые ракеты; в настоящий момент — пассажирские, транспортные и военно-транспортные Ан. История завода богата множеством авиационных достижений. С ним связаны судьбы многих главных и генеральных конструкторов — Иосифа Немана, Константина Калинина, Петра Грушина, Андрея Туполева, Сергея Ильюшина, Артёма Микояна, Александра Яковлева, Павла Сухого, Олега Антонова.
Испытания самолётов, выпускаемых и ремонтируемых заводом, производятся на аэродроме «Сокольники».
Содержание
Названия и принадлежность
- Основан 17 сентября 1926 года на базе харьковских ремонтных авиамастерских (открытых в 1923), под названием Харьковский авиазавод имени Совнаркома Украинской ССР при акционерном обществе «Укрвоздухпуть». «Отец-основатель» и первый директор завода — авиаконструктор Константин Калинин.
- ХАЗ строился по концессии немецкой фирмой «Юнкерс». В 1927 году СССР расторг договор о строительстве авиазаводов в Филях и Харькове, превратившихся в долгострой; выплатил фирме 3,5 млн. рублей (350 тысяч червонцев) и взял заводы в своё управление.[2]
- В начале 1930-х передан в ведение Главного управления авиапромышленности Наркомата тяжёлого машиностроения СССР.
- В июле 1934 года получил название завод № 135. Так назывался до 1960-х.
- В конце 1960-х годов назван Харьковский авиационный завод, + имени Ленинского комсомола (1968).
- В 1980-х назван Харьковское авиационное производственное объединение (ХАПО).
- В конце 1990-х назван Харьковское государственное авиационно-производственное предприятие (ХГАПП); в 2000-х годах находится в ведении министерства промышленной политики Украины.
Актуальность
15 июня 2015 года Харьковский авиазавод передан в структуру ГК «Укроборонпром». С 2010 по 2014 годы Харьковский авиазавод сдавал по одному самолету в год, построив за этот период пять самолетов Ан-74Т/ТК-200 — по два для Пограничной службы Казахстана и ВВС Туркмении, и один для ВВС Египта. В 2015 году завод не сдал ни одного самолета. В настоящее время на предприятии в относительно высокой степени готовности находятся один Ан-74ТК-300 (заказчик неясен) и два Ан-74Т/ТК-200 (считается, что один из них строится для ВВС Египта), однако неясно, способен ли Харьковский авиазавод осуществить их достройку без внешнего финансирования.
Последний самолет Ан-140 был построен на Харьковском авиазаводе в 2005 году, а с 2010 года прекращены поставки в Иран комплектующих для этих самолетов. С 2014 года прекращены поставки комплектующих для постройки Ан-140 и на завод «Авиакор» в Самаре.[3]
Выпускавшиеся самолёты
Список неполон. Дополняйте, пожалуйста!
- Первым выпущенным самолётом был пассажирский К-2 (самолёт) Калинина (1927) — 1 экземпляр.
- Санитарный К-3 (самолёт) Калинина (1927) — 1 шт.
- Пятиместный пассажирский К-4 Калинина (1928—1929) — выпущено несколько (сколько?) из заказа 44 шт.
- 10-местный пассажирский К-5 (самолёт) Калинина (1929—1934) — 258 шт.
- Легкомоторный «Омега» лётчика и инженера А. Грацианского (1931) — 1 шт.
- Семимоторный гигант К-7 Калинина (1932/33) — 1 шт.
- Пассажирский ХАИ-1 ХАИ (1932/33) — выпущен опытный первый экз.
- Бесхвостка ХАИ-4 ХАИ «Осоавиахимовец Украины» (1934) — 1 шт.
- Истребитель И-Z Григоровича (1934—1935) — 50 шт.
- Истребитель ИП-1 Григоровича (1936—1937) — 90 шт.
- Разведчик, бомбардировщик ХАИ-5 И. Немана (Р-10) (1936—1940) — 355 шт.
- Бомбардировщик Су-2 Туполева и Сухого (1939-январь 1942, Пермь) — 785 шт.
- Истребитель Су-1 Сухого (1940) — 1 или 2 экз.
- Ближний бомбардировщик Су-3 Сухого (1940) — 1? экз.
- Тяжёлый двухмоторный истребитель Гр-1 П. Грушина (1940) — 2 экз.
- Скоростной бомбардировщик Гр-2 Грушина (1940) — 1 экз.
- Истребитель Як-7 Яковлева (ноябрь 1943-?) — ? экз. (из готовых деталей).
- Истребитель Як-9 Яковлева (конец 1943-?) — ? экз.
- Истребитель-бомбардировщик Як-9Б Яковлева (194.?) — ? экз.
- Пассажирский Як-8 Яковлева (1945-?) — единичные (сколько?) экз.
- Учебный Як-18 Яковлева (1946—1949) — 408 шт.
- Спарка МиГ-15УТИ Микояна и Гуревича (1950—1954) — 511 шт.
- Реактивный пассажирский Ту-104 Туполева (1955—1959) — 45 шт.
- Реактивный пассажирский Ту-124 Туполева (1960—1968) — 166 шт.
- Реактивный пассажирский Ту-134 Туполева (1963—1985?) — 972 шт.
- Военный беспилотный летательный аппарат (БПЛА) Ту-141 «Стриж» (1977—1991/92) — военная тайна.
- Стратегическая крылатая ракета (СКР) Х-55 «Радуга» (1980—1991?) — военная тайна.
- Военный беспилотный летательный аппарат БПЛА-... «Коршун» (199.) — выпускались ли?
- Летающий радар Ан-71 Антонова (1985-1986) — 3 шт.
- Транспортные Ан-72 Антонова (1985-?) — ? шт.
- Пассажирский Ан-74 Антонова (1983-?) — 80 шт.
- Транспортно-конвертируемые Ан-74ТК-300 — 3 шт.
- Ан-74ТК-300Д с VIP салоном для ГАП «Украина»
- Ан-74ТК-300Д с VIP салоном — 1 экз. (строился с 2005 — сдан в 2009) для президента Ливии Каддафи.
- Ан-74ТК-300Д с VIP салоном для правительства Лаоса
- Транспортные Ан-74Т-200 — 12 шт. по заказу Sepah Air Force (Иран)
- Ан-74Т-200 — 1 шт.
- Санитарные Ан-74ТК-200С — 2 шт. заказаны Ливией в 2003 г., в 2009 не достроены.
- … Ан-74Д — ?
- Транспортно-конвертируемые Ан-74ТК-300 — 3 шт.
- Пассажирский Ан-140 (1999—2008) — единичные экземпляры: по состоянию на 2012 год было выпущено 27 самолетов Ан-140 и Ан-140-100, при этом на ХГАПП полностью были собраны и переданы в эксплуатацию 14 самолетов (первые 3 самолета АН-140 совместно с АНТК им. О.К.Антонова). Остальные самолеты производились в основном из комплектующих и агрегатов ХГАПП на самолетостроительной компании HESA (Исфахан, Иран) - по состоянию на 2012 год - 8 самолётов - и на самарском заводе «Авиакор» (Российская Федерация) - 6 самолётов Ан-140-100 russianplanes.net/planelist/Antonov/An-140
- Пассажирский Ан-148 (2004) — два комплекта крыльев и центроплана для завода «Авиант».
Также заводом выпускались детали, узлы, фюзеляжи и крылья самолётов: Як-1, Як-3 (крылья), Як-7, Як-9, Ла-5, Ил-2, Ан-148.
Сотрудничество с КБ Антонова
В течение последних двадцати лет Харьковский авиазавод успешно сотрудничает с известным АНТК им. О. К. Антонова. Следом за серийным выпуском транспортных самолётов Ан-72 и Ан-72П было освоено производство самолёта Ан-74. В настоящее время создано и изготавливается семейство многоцелевых самолётов Ан-74: лёгкий транспортный самолёт Ан-74Т, грузопассажирский самолёт Ан-74ТК, административный самолёт Ан-74П-100, Ан-74ТК-200 и принципиально новая модификация Ан-74ТК-300. Самолёты этого семейства работают в условиях Арктики и Антарктиды, осуществляют полёты в труднодоступные высокогорные районы Южной Америки, обеспечивают транспортирование грузов и пассажиров в пустыне Сахара.
В конце 1990-х годов Харьковский авиазавод начал серийное производство регионального 52-местного пассажирского самолёта Ан-140. Он предназначен для пассажирских и грузовых перевозок и заменит в ближайшее время на авиалиниях самолёты Ан-24 и Ан-26.
Награды
| Награды завода |
|
|
- Ордена Трудового Красного Знамени и Октябрьской Революции.
- В годы независимости Украины награждён премиями: «Золотой Меркурий», «Международной золотой звездой», призом «За лучшую торговую марку».
Финансовое состояние
По данным АУБ (Ассоциации украинских банков), задолженность ХГАПП перед банками в 2008 году составляла 840 млн гривен. Ежемесячно с завода увольнялось до 50 человек. Причинами увольнений являлись невыплата зарплаты и непродуманная реструктуризация предприятия.
Объем реализации продукции ХГАПП в 2008 г. составил 104 миллионов грн., в том числе экспорт — 91 млн грн. Экспортировались в основном агрегаты самолета Ан-140-100 для компании HESA (Иран).
13 декабря 2010 года бывший директор предприятия Павел Науменко был приговорён Киевским районным судом города Харькова за растрату 48 миллионов гривен (9,5 миллиона долларов по курсу 2006 года) к десяти годам лишения свободы с конфискацией имущества и хищение государственных средств[4] (в суде доказана растрата 48 миллионов гривен).
В соответствии с Постановлением коллегии судей Судебной палаты по уголовным делам Высшего специализированного суда Украины по рассмотрению гражданских и уголовных дел от 16 февраля 2012 года, приговор Киевского районного суда г. Харькова от 13.12.2010 года и постановление Апелляционного суда Полтавской области от 19.07.2011 года были отменены. Павел Науменко был освобожден, а дело направлено на новое расследование kommersant.ua/news/1892181
Харьковское государственное авиационное производственное предприятие (ХГАПП) в 2015 году планирует получить из госбюджета 177 миллионов гривен
Как передает корреспондент «Харьков.Комментарии» по информации пресс-службы Харьковского облсовета, об этом сообщается в программе социально-экономического развития Харьковской области на 2015 г.
Как отмечается в программе, деньги поступят для выплаты процентного дохода по своим облигациям. Кроме того, завод может получить средства в рамках государственной целевой программы развития авиационной промышленности до 2020 г., которая разрабатывается. В рамках программы Харьковский авиазавод проведет полномасштабную модернизацию. Проводится работа над получением государственного заказа на самолеты Ан-140 и ХАЗ-30.
Исторические факты
- Один из крупнейших самолётов того времени, семимоторный самолёт-гигант К-7 был создан на ХАЗе в КБ Калинина в 1933 году. Его называли «воздушный Госпром».[5]
- Заводской аэродром «Сокольники» (официальное название с 1923 года) имеет также разговорное название Харьков-Северный. Ранее название Харьков-Северный носил Аэродром ХАИ, существовавший до 1970-х годов.
- За время с 2005 по середину 2009 года Харьковский авиазавод, несмотря на имевшиеся заказы (в частности, ливийские) выпустил лишь один самолёт — Ан-74-300 для Муамара Каддафи в мае 2009 года.[6] Для сравнения, в 1980-х годах за тот же срок (4 с половиной года) было выпущено более 320-ти Ту-134[7].
Напишите отзыв о статье "Харьковский авиационный завод"
Примечания
- ↑ Ошибка в сносках?: Неверный тег
<ref>; для сносок.D0.9F.D0.BE.D0.BB.D0.B5.D1.82.D0.B5.D0.BB.D0.B8не указан текст - ↑ В. Шамбаров. «17 мгновений гестапо-Мюллера». М: Яуза-Эксмо, 2005, стр.93
- ↑ [geo-politica.info/kharkovskiy-aviatsionnyy-zavod-prostaivaet-vtoroy-god.html Геополитика]
- ↑ «Приговор года: 10 лет за ХАЗ.» Сегодня" № 293 (3717), 30 декабря 2010, стр.9
- ↑ Путешествие по городам. Харьков. Илл. еженедельник «События», № 32(149), 21-27 августа 2007, стр.30
- ↑ Булат В. Мы будем строить самолеты! // Харьковские известия : газета. — Харьков: Харьковский городской совет, 2009. — № 64 (2033). — С. 1-2.
- ↑ [www.globoscope.ru/content/articles/2915/ Globoscope — Аналитический веб-журнал. ПЕРСПЕКТИВЫ УКРАИНСКОГО АВИАПРОМА]
См. также
Источники
- Иванов И. Харьковский авиационный: 82 года борьбы // Наука и техника : журн. — Харьков: Наука и Техника, 2008. — № 9 (28). — С. 36—44.
- Булат В. Мы будем строить самолеты! // Харьковские известия : газета. — Харьков: Харьковский городской совет, 2009. — № 64 (2033). — С. 1-2.
- Звоницкий Э.М. V, VII главы // Защитник Отечества. 60 лет Великой Победы. 1945-2005. — Харьков: Наш городок, 2005. — 284 с. — не указаны экз. — ISBN 5-88590-272-2.
Ссылки
|
Портал «Харьков» |
|---|---|
|
Проект «Авиация» |
- [maps.google.com/maps?f=q&hl=ru&geocode=&q=%D0%A3%D0%B4%D1%8B&sll=50.430502,36.427402&sspn=0.049645,0.1157&ie=UTF8&t=k&om=1&ll=50.026187,36.272135&spn=0.012296,0.028582&z=15&iwloc=addr Завод и аэродром Харьков-Северный со спутника]. Можно увеличить
- [maps.google.com/maps?f=q&hl=ru&geocode=&q=%D0%A3%D0%B4%D1%8B&sll=50.430502,36.427402&sspn=0.049645,0.1157&ie=UTF8&t=k&om=1&ll=50.028117,36.277027&spn=0.001565,0.003616&z=18&iwloc=addr Заводские самолёты со спутника]
- [www.2000.net.ua/b/63993 «ХАЗ: попытка взлета не удалась», статья про современное состояние ХАЗа в газете 2000 .(от 08/2009)]
- [russianplanes.net/planelist/Antonov/An-140 Реестр самолётов типа Антонов Ан-140]
- [glavnoe.ua/news/n64748 Бывший директор ХАЗа Павел Науменко получил 10 лет с конфискацией]
- [kommersant.ua/news/1892181 Осуждённый к 10 годам экс-директор Харьковского авиазавода освобожден из колонии]
Отрывок, характеризующий Харьковский авиационный завод
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
