Хаан-Херети
Хаан-Херети (рус. Царица птиц, башк. Самригуш) — в тувинской мифологии это гигантская птица, царица птиц, способная переносить людей в верхний мир или уносить в свое гнездо. Своего рода прототип индийской Гаруды и европейского Феникса. Но в отличие от индийского собрата Хаан-Херети не имеет человеческого лица и не сжигает себя как Феникс. Чаще всего она является помощником богатырям, нежели становится носителем зла. Не редко способна разговаривать и наделена некоторыми человеческими чертами как благородство, семейность и т. д. Из этого можно предположить, что Хаан-Херети является противопоставлением злого, алчного Караты-Хаана.[1]
Описание
Гигантская птица в виде орла, чаще ястреба. В некоторых случаях изображается огненной. Умеет говорить на человеческом языке.
Хаан-Херети в литературе
Часто Хаан-Херети становится главным персонажен тувинских сказок.[2]
В статье Г. Р. Хусаиновой, МОТИВ КАК ЕДИНИЦА СЮЖЕТА: ОБЩЕЕ И РАЗЛИЧНОЕ В СКАЗКАХ БАШКИР И СИБИРСКИХ ТЮРКОВ проводится сравнение башкирского и тувинского эпоса, чем объясняется схожесть культур.
Пример: Батыр спасает птенцов Хаан-Херети (тувинск.) Самригуш (башк.) от прожорливой девятиглавой аждахи (башк.) / пятнадцатиголовый змей (тувинск.), за что птица обещает батыра поднять в Верхний мир. В башкирской сказке Самригуш велит батыру запастись сорока мисками мяса, молока, а в тувинской — настрелять уток.[3]
Напишите отзыв о статье "Хаан-Херети"
Примечания
- ↑ [new.vk.com/tuva_mudrost?w=wall-35702900_696 Хаан-Херети]. Тувинская мудрость. Тыва чоннуң мергени.. Проверено 12 июня 2016.
- ↑ литературный сайт "Радуга Тувы" [tuvacheleesh.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=783 Бора–хөкпеш болгаш Хаан-херети куш] (Тувинский).
- ↑ Г.Р. Хусаинова [www.asu.ru/files/documents/00006103.pdf МОТИВ КАК ЕДИНИЦА СЮЖЕТА: ОБЩЕЕ И РАЗЛИЧНОЕ В СКАЗКАХ БАШКИР И СИБИРСКИХ ТЮРКОВ] (рус.) // Филология и Человек : Научный журнал. — 2011. — № 1. — С. 196.
В некоторых тувинских шахматах ферзи вырезаны в виде медведя («адыг»), птицы Гаруды («Хаан-Херети»)[1]
По тибетской традиции, некоторые тувинцы склонны изображать Хаан-Херети в виде Гаруды и наносить её изображение на флажки.[2]- ↑ Ховалыг У.Т. [dspace.nbuv.gov.ua/bitstream/handle/123456789/55851/32-Hovalyg.pdf?sequence=1 ТРАДИЦИИ ИЗГОТОВЛЕНИЯ ТУВИНСКИХ ШАХМАТ] (рус.). — С. 98.
- ↑ [tyv.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B5%D0%B9-%D0%B0%D1%8A%D1%82_%D1%82%D1%83%D0%B3%D1%83 Хей-аът тугу] (тувинский).
Отрывок, характеризующий Хаан-Херети
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
