Хаарманн, Фриц

Фридрих (Фриц) Генрих Карл Хаарманн
нем. Friedrich „Fritz“ Heinrich Karl Haarmann
Прозвище	«Вампир Ганновера»
Причина смерти:	Гильотинирование
Наказание:	Смертная казнь
Убийства
Количество жертв:	24-27?
Период убийств:	25 сентября 1918 — 14 июня 1924
Мотив:	Сексуальный
Дата ареста:	22 июня 1924

Фридрих (Фриц) Генрих Карл Хаарманн (нем. Friedrich „Fritz“ Heinrich Karl Haarmann, 25 октября 1879 года — 15 апреля 1925 года) — немецкий серийный убийца. В прессе назывался также «вампиром» и «оборотнем Ганновера».

Биография

Родился 25 октября 1879 года в семье кочегара паровоза Олле Хаарманна. Все, кто знал Олле, говорили, что человеком тот был мрачным, не очень умным, но слишком вспыльчивым. Фриц, младший сын Олле, боялся и ненавидел отца, но перечить грозному папе не смел. Фриц вымещал злость на животных и детях, младших по возрасту. Перед ним встала реальная опасность попасть в тюрьму. Поэтому Олле добился зачисления сына в унтер-офицерскую школу в Новом Брейзаке. Фриц не проявлял особого рвения к учёбе, но считался хорошим солдатом. За срок службы у командования не было нареканий к Хаарманну. Потом Хаарманн демобилизовался из армии. Через пару лет он за приставание к детям попал в психиатрическую клинику в Хильдесхайме, но был признан неспособным отвечать за свои поступки. Хаарманн не был признан буйным, а потому режим у него был свободным. В 1904 году Хаарманн благополучно сбегает из клиники и перебирается в Швейцарию. Какое-то время он бродяжничал, пару раз оказался в полиции, а затем вернулся в Ганновер.

Отец был не рад возвращению сына. У Олле и Фрица произошла серьёзная ссора, и сын покинул дом. Некоторое время опять бродяжничал, жил случайными заработками и кражами. Потом решил вернуться в армию. Служить попал в 10-й егерский батальон, базировавшийся в Кольмаре (провинция Эльзас). Нет доказательств того, что Хаарманн принимал участие в боевых действиях Первой мировой войны, но после увольнения Хаарманна из армии в 1918 году он получил хороший пенсион, что позволило Фрицу открыть в Ганновере кондитерскую лавку. В своей лавке Хаарманн торговал не только пирожными, но и мясом, что в те голодные времена не было необычным.

Убийства

Первая жертва Фрица, 17-летний Фридель Роте, которого маньяк встретил на улице и пригласил жить с ним, незаметно отправил открытку матери в которой написал, что его приютил «добрый дядя», и указал его адрес. Произошло это в сентябре 1918 года. Он не догадывался о психопатии Хаарманна. Фридель покинул маму без предупреждения, и та долго искала сына. Фридель отправился в Ганновер, который в то время был гей-центром Германии. Роте был гомосексуалом, что не нравилось его матери. Мать Фриделя, получив открытку, тут же пошла в полицию. К Хаарманну на улицу «Rote Reihe 2» пришли полицейские. Как рассказывал позже Хаарманн, в момент, когда полицейские вломились в его дом, маньяк как раз заканчивал разрезать убитого им Роте. Голова юноши лежала за занавеской окна, прикрытая простой газетой. Полиция её не обнаружила. По поводу мяса Хаарманн заявил, что это — говядина. Чуть позже он все-таки был арестован, а потом и осужден на девять месяцев «за непристойное поведение», так как он приставал к юношам с предложениями заняться сексом. Выйдя из тюрьмы, Хаарманн понял, что необходимо более осторожно выбирать партнеров. А ещё неплохо бы подружиться с полицией. В этом ему помогло армейское прошлое. Через пару месяцев после освобождения маньяк стал внештатным сотрудником полиции. Пользуясь званием, Хаарманн стал частенько посещать Центральный вокзал Ганновера. Там он и находил своих жертв. Большинство из исчезнувших (жертвами становились мальчики и юноши в возрасте от 13 до 20 лет) были бродягами, никто их особо и не искал. Почти все жертвы были подобраны им в зале ожидания Центрального вокзала Ганновера. В то время вокзал, особенно в ночное время, считался зоной повышенной опасности. Ночью туда пройти было довольно трудно, но Хаарманна, как полицейского, пускали. Хаарманн выбирал наиболее запущенного и грязного подростка или юношу. Подходил к нему, предъявлял полицейский значок, предлагал пожить в каморке при мясной лавке. В большинстве случаев бродяги соглашались. Через пару дней знакомства Хаарманн склонял их к сексуальным отношениям. Те не сопротивлялись, так как Харманн умел выбирать жертв-геев. Через пару дней или недель он убивал их. Происходило это всегда одинаково: он душил жертву, а когда та теряла сознание, перегрызал ещё живому парню горло, выпивая кровь. Хаарманн не убил ни одной женщины, так как считал их «вместилищем порока и распространителями венерических заболеваний», и брезговал их кровью.

В 1919-м (по другой версии — в 1921-м) Хаарманн встретил Ханса Гранса (1901—1975), который стал его постоянным любовником и сообщником в преступлениях. Мясо жертв Гранс предложил добавлять в сосиски, которые готовились в лавке Хаарманна. В 1923 году Гранс наладил сбыт человеческого мяса под видом говядины в ближайшие рестораны и кафе. До середины 1924 года Фриц убивал в основном тех, кого выбирал Гранс. Хаарманн убивал не только из-за мяса. К примеру, Адольф Ханнапель был убит потому, что Грансу понравились его новые брюки, а Эрнст Шпекер стал жертвой из-за новой рубашки.

Разоблачение, следствие и суд

22 июня 1924 года Хаарман попытался силой заставить молодого человека по имени Фромм, ночевавшего на вокзале, пойти с ним «поесть мяса». Парень не хотел, он слышал про убийства бродяг с вокзала Ганновера и отказался. Хаарман попытался силой увести юношу. Фромм оказал сопротивление, на вокзал прибыла полиция и задержала обоих. Хаарманну не помогло звание полицейского. В участке Фромм уверенно заявил, что Хаарманн грязно приставал к нему. А ещё и напомнил о слухах про убийства людей с вокзала. Полицейские прислушались к словам Фромма. Хаармана, несмотря на его принадлежность к полиции, оставили в камере. В его лавке провели обыск. Они обнаружили останки человеческих тел, а Гранса застали в лавке в момент, когда тот разделывал тело парня, исчезнувшего с вокзала несколько дней назад. После ареста Хаармана и Гранса одежда из их квартиры была осмотрена родственниками и членами семей пропавших. При этом выяснилось, что гардероб Ханса Гранса полностью состоял из одежды жертв. До суда Хаарманна содержали в железной клетке, к его рукам и ногам были прикованы цепи, не позволявшие ему двигаться более чем на два метра. Пока шло следствие, Фрица изучали известные немецкие врачи. Хаарман утверждал, что он невменяем, но было доказано обратное.

На судебном процессе Фриц Хаарман признался, что убил с 1918 по 1924 года 24 мальчика. Однако число трупов, согласно следственным данным, составляло 27. Все жертвы были в возрасте между 10 и 22 годами. По собственным показаниям, он убивал своих жертв укусом в шею, затем расчленял их. Хаарман был приговорен 19 декабря 1924 года к смерти через обезглавливание на гильотине. Ханс Гранс был обвинён в соучастии в преступлениях и приговорён к смерти. Позже приговор был пересмотрен и изменён на 12 лет тюремного заключения. Выслушав приговор, Хаарманн сперва впал в ступор, а потом рассмеялся.

— Я все равно вернусь! — закричал он. — Вы же знаете, что вампиры бессмертны!

Ранним утром 15 апреля 1925 года во дворе тюрьмы города Ганновера приговор был приведен в исполнение. Голова была предоставлена в распоряжение ученых-исследователей. Долгое время она находилась в Гётингене, а четыре части мозга — в Мюнхене. Почти через 90 лет после казни Фрица Хаармана его голова была кремирована, по сообщению Русской службы новостей британской корпорации ВВС. Немецкие власти подтвердили, что голова преступника была кремирована в 2014 году, а прах будет анонимно захоронен в марте 2015 года.

После освобождения Гранс жил в Ганновере до своей смерти в 1975 году. Останки жертв серийного убийцы были погребены в 1928 году на городском кладбище Ганновера (отделение 49 D, номер 189/192) — (Stadtfriedhof Hannover-Stöcken, Abteilung 49 D, Nr. 189/192).

Интересные факты

• Исследователи так и не смогли объяснить страсть Хаармана к употреблению чужой крови.
• Многие СМИ того времени утверждали, что голову Хаарманна отрубили мечом, который освятили в церкви.
• После ареста маньяка родственники предполагаемых жертв Хаарманна изучали его гардероб, и оказалось, что абсолютно вся одежда Ганноверского вампира и его любовника состояла из вещей их жертв. Родственники жертв спорили друг с другом о том, кому принадлежит наиболее дорогая одежда, пытаясь взять себе чужое.

В массовой культуре

• История Фрица Хаарманна рассказана в немецком фильме 1995 года Убийца.
• Философ Теодор Лессинг наблюдал процесс и описал дело в книге «Харманн. История оборотня», сосредоточившись на действиях полиции.
• Песни «Fritz Haarman der Metzger» и «Fritz Haarman the Butcher» группы «Macabre» рассказывают о Фрице Хаармане.
• Монтегю Саммерс описывает жизнь и преступления Фрица Хаарманна в своём очерке «Ганноверский вампир».
• Также история «Живодера из Ганновера» Фрица Хаармана была описана в «Саге о Людях Льда» норвежской писательницы Маргит Сандему.
• Фриц Хаарман упоминается как одно из воплощений маньяка-убийцы в романе Стивена Кинга и Питера Страуба "Чёрный дом".
• Фриц Хаарман упоминается в 13 серии («Выдающееся произведение») 8 сезона сериала "Мыслить как преступник"

Литература

• Theodor Lessing: Haarmann. Die Geschichte eines Werwolfs und andere Gerichtsreportagen. Hrsg. und eingel. von Rainer Marwedel. Frankfurt am Main: Luchterhand 1989. (Sammlung Luchterhand. 865) ISBN 3-630-61865-0 (Zuerst Berlin 1925)
• Friedhelm Werremeier: Haarmann. Der Schlächter von Hannover. Die grauenvollen Verbrechen des berüchtigten Serienmörders. München: Heyne 1995. (Heyne-Bücher. Allgemeine Reihe. 8577) ISBN 3-453-08907-3 (Zuerst Köln 1992)

Ссылки

• [www.taz.de/1/archiv/archiv/?dig=2007/03/10/a0009 «Fritz, du bist doch der Beste!»]
• [www.allkriminal.ru/article/13678/603 Ганноверский вампир обещал вернуться с того света…]

Отрывок, характеризующий Хаарманн, Фриц

Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.