Шульце-Бойзен, Либертас

Либертас Шульце-Бойзен
Libertas Schulze Boysen
Имя при рождении:	Либертас Виктория Хаас-Хайэ
Род деятельности:	участница движения Сопротивления во время Второй мировой войны
Дата рождения:	20 ноября 1913(1913-11-20)
Место рождения:	Париж, Третья французская республика
Гражданство:	Третий рейх Третий рейх
Дата смерти:	22 декабря 1942(1942-12-22) (29 лет)
Место смерти:	Берлин, Третий рейх
Отец:	Отто Людвиг Хаас-Хайе
Мать:	Виктория Ада Астрид Агнесса, княжна Ойленбургская и Хертефельдская, графиня Санделсская
Супруг:	Харро Шульце-Бойзен
Разное:	писательница, кинокритик, антифашистка

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Либертас Шульце-Бойзен (нем. Libertas Schulze Boysen), урождённая Либертас Виктория Хаас-Хайе (нем. Libertas Viktoria Haas-Heye; 20 ноября 1913 года, Париж, Третья французская республика — 22 декабря 1942 года, Берлин, Третий рейх) — писательница, кинокритик, антифашистка, участница движения Сопротивления во время Второй мировой войны. Внучка германского дипломата Филиппа цу Эйленбурга.

Биография

Либертас Виктория Хаас-Хайе — младшая из троих детей в семье университетского профессора Людвига Отто Хаас-Хайе (1879—1959) и Виктории Ады Астрид Агнессы, принцессы Эйленбургской и Гертефельдской, графини Сандельс (1886—1967). Родители поженились 12 мая 1909 года в Либенберге, и затем некоторое время жили в Лондоне и Париже. У Либертас были старшие сестра и брат: Оттора Мария (родилась 13 февраля 1910 года в Гармиш-Партенкирхене) и Иоганн (родился 16 марта 1912 года в Лондоне).

Мать, которую в семье звали «Тора», происходила из старинного прусского дворянского рода. Она была самой младшей из восьми детей прусского дипломата Филиппа цу Эйленбурга (1847—1921) и его шведской жены Августы, графини Сандельс (1853—1941). Когда Либертас было восемь лет, родители развелись. Она провела часть своего детства в Либенбергском дворце, имении Эйленбургов под Берлином

С 1922 года училась в школе в Берлине и жила с отцом в апартаментах Музея декоративного искусства на Принц-Альбрехт-штрассе. В длинных коридорах этого здания, ставшего в 1933 году штаб-квартирой гестапо, она играла с братом, сестрой и другими детьми. Особой заботой её окружила учитель рисования Валери Вольфенштайн, с которой Либертас провела лето 1924 года в Швейцарии. В 1926—1932 годах обучалась в средней школе для девочек в Цюрихе. После окончания средней школы и пребывания в Великобритании, в 1933 году поступила на работу пресс-секретарём в берлинский офис кинокомпании Metro-Goldwyn-Mayer. В марте 1933 года вступила в НСДАП..

В 1935 году Либертас в качестве добровольца занималась работой с девушками в Глиндове, в Потсдаме. С начала 1930-х годов писала рецензии на кинофильмы, в которых можно обнаружить значительное влияние нацистской идеологии. В 1934 году познакомилась с Харро Шульце-Бойзеном, 16 июля 1936 года вышла за него замуж в Либенберге. В начале 1937 года вышла из состава НСДАП. В это же время в соавтортстве с Гюнтером Вайзенборном написала пьесу Die Guten Feinde («Добрые враги»). С 1940 года работала кинокритиком, получила доступ к документальным материалам в Имперском министерстве пропаганды, свидетельствовавшим о военных преступлениях нацистов. Поддерживала мужа в поисках единомышленников в борьбе с нацистским режимом.

Летом 1942 года вместе с Александром Шпёрлем подобрала кадры из документальной хроники, демонстрировавшей преступления нацистов на Восточном фронте. Эта информация стала отправной точкой для создания антинацистского буклета.

Арест и казнь

В конце октября 1941 года вступила в контакт с офицером советской военной разведки и познакомила его со своим мужем. В гестапо изобличили борцов Сопротивления летом 1942 года, и 31 августа 1942 года её муж, Харро Шульце-Бойзен, был арестован. Либертас предупредила товарищей и уничтожила все незаконные документы, однако 8 сентября 1942 года была арестована. Находясь в тюрьме, она написала ряд замечательных писем и стихов своей матери.

19 декабря 1942 года Имперский военный трибунал признал Либертас и Харро Шульце-Бойзенов виновными в государственной измене и приговорил обоих к смертной казни. 22 декабря 1942 года в тюрьме Плёцензее в Берлине Либертас Шульце-Бойзен была гильотинирована нацистами, а Харро Шульце-Бойзен был повешен.

Память

Её друг и соратник Александр Шпёрль в 1950 году посвятил Либертас Шульце-Бойзен роман, Memoiren eines mittelmäßigen Schülers. В Лихтенберге (район Берлина) в 1972 году в память супругов-антифашистов была названа улица. Капелла Либертас в замке Либенберг также посвящена ей. На доме в Берлине, месте их последнего места жительства, установлена мемориальная доска.

В 1971 году в фильме «Красная капелла», роль разведчицы исполнила Ютта Ваховяк.

Её племянница Розита, герцогиня Мальборо (родилась в 1943 году) была названа в её честь Дагмара Розита Астрид Либертас.

Литература

• Elsa Boysen: Harro Schulze-Boysen — Das Bild eines Freiheitskämpfers (Erstauflage 1947), Fölbach Verlag, Koblenz 1992, ISBN 3-923532-17-2
• Rolf Aurich und Wolfgang Jacobsen (Hrsg.): Libertas Schulze-Boysen. Filmpublizistin (Konzeption und Redaktion: Rolf Aurich, Wolfgang Jacobsen, Wenke Wegner, hrsg. in Zusammenarbeit mit der Deutschen Kinemathek — Museum für Film und Fernsehen), edition text + kritik, München 2008, 170 S., ISBN 978-3-88377-925-6 (Band 7 der Buchreihe Film & Schrift)
• Hans Coppi junior: Harro Schulze-Boysen — Wege in den Widerstand, Fölbach Verlag, Koblenz 1995, ISBN 3-923532-28-8
• Silke Kettelhake: «Erzähl allen, allen von mir!» Das schöne kurze Leben der Libertas Schulze-Boysen Droemer Knaur, 2008. 432 Seiten. ISBN 3-426-27437-X
• Gert Rosiejka: Die Rote Kapelle. «Landesverrat» als antifaschistischer Widerstand. — Mit einer Einführung von Heinrich Scheel. ergebnisse-Verlag: Hamburg 1986, ISBN 3-925622-16-0
• Hans Coppi junior, Johannes Tuchel: Libertas Schulze-Boysen und die Rote Kapelle. Berlin 2004

Ссылки

• [d-nb.info/gnd/122709195 Литература о Либертас Шульце-Бойзен] в каталоге Немецкой национальной библиотеки  (нем.)
• [www.gdw-berlin.de/bio/ausgabe_mit-e.php?id=18 Краткая биография Либертас Шульце-Бойзен на сайте Мемориального центра немецкого Сопротивления в Берлине]  (нем.)
• [www.gdw-berlin.de/pdf/2004_Libertas_screen.pdf Libertas Schulze-Boysen und die Rote Kapelle] (PDF-Datei; 1,09 MB), Begleitheft zu einer Ausstellung  (нем.)

Отрывок, характеризующий Шульце-Бойзен, Либертас

Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.