Хабаров, Иван Иванович
| Иван Иванович Хабаров-Симский | |
 Ссылка Хабарова в Тверь | |
| Дата смерти | |
|---|---|
| Принадлежность | |
| Звание | |
| Сражения/войны |
Походы против крымских и казанских татар |
Иван Иванович Хабаров-Симский (ум. 1583) — воевода и боярин, младший из двух сыновей московского воеводы и боярина Ивана Васильвича Образцова-Хабара-Симского и Евдокии Владимировны Ховриной, дочери казначея Дмитрия Владимировича Ховрина-Овцы.
Биография
В июле 1535 года Иван Хабаров стоял вторым воеводой сторожевого полка в Коломне; в сентябре «по стародубским вестем» снова был отправлен в Коломну на ту же должность.
В феврале 1536 года — третий воевода «в Новегороде в Нижнем… з городом». В марте в связи с тем, «что казанские люди начевали от города за 10 верст на Елне», был назначен вторым воеводой в полк левой руки. В июле 1537 года ходил под Коломну со сторожевым полком третьим воеводой. В августе 1538 года — второй воевода в Серпухове.
В январе 1542 года Иван Иванович Хабаров подвергся аресту и был отправлен в тюрьму князем Петром Ивановичем Шуйским как сторонник боярина князя Ивана Фёдоровича Бельского. Летом 1543 года — первый воевода в Нижнем Новгороде.
В 1547 году, во время похода царя Ивана Грозного к Коломне против крымских татар, И. И. Хабаров был оставлен в Москве с удельным князем Юрием Васильевичем Углицким, младшим братом царя. В 1548 году «с крещения Христова в Смоленску годовал» наместником.
В 1550 году «з Дмитриева дни … как царь и великий князь ходил на своё дело и на земское х Козани», Иван Хабаров командовал сторожевым полком под Коломной, защищая тылы русской армии от внезапного нападения крымских татар. В апреле 1551 года «царь и великий князь приговорил поставити город на Свияжском городище посылал х Казани Шигалея царя [хана Шах-Али], а с ним бояр свих и воевод: и город тогды поставили. А с царем Шиголеем» был в сторожевом полку И. И. Хабаров.
В сентябре 1552 года Иван Иванович Хабаров участвовал в осаде Казани: «царь и великий князь велел бояром и околничим ездити круг города по полком береженья для, а росписал их по ночом».
В декабре 1553 года «царь и великий князь пожаловал Смоленском боярина Ивана Ивановича Хабарова, а наехал на рождество Христово». Продолжал служить там и в 1554 году до июля наместником. В 1555 году во время царского похода к Серпухову и Туле в связи с Судбищенской битвой, И. И. Хабаров был отсавлен среди прочих бояр и воевод охранять Москву и царскую семью с младшим братом царя.
Позднее И. И. Хабаров принял монашество и жил в Кирилло-Белозерском монастыре. Здесь он вызвал гнев царя Ивана IV своим неблагочестием и в знаменитом царском послании настоятелю этой обители удостоился слов «дурак и упырь». По сведениям А. М. Курбского, впрочем, некоторыми исследователями оспариваемым, его родовое имущество разграбили в годы опричнины или несколько позже, а сам он вместе с сыном был убит.
Согласно исследованиям историка С. Б. Веселовского, Иван Иванович Хабаров в 1578 году постригся в монахи под именем Ионы, его жена Ульяна постриглась под именем Ефросиньи. В 1583 году он скончался, приняв схиму под именем Иосафата. Единственный их сын Фёдор Иванович Хабаров (ум. 1577/1578) служил стольником и рындой в конце правления Ивана Грозного. По распоряжению своего отца Фёдор передал родовые вотчины во владение Троицкому и Суздальскому монастырям.
Напишите отзыв о статье "Хабаров, Иван Иванович"
Литература
- Богуславский В. В. Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия : в 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2005 г.
- [www.maxknow.ru/images/upload/articles51/948.htm] Веселовский С. Б. «Исследование по истории класса служилых землевладельцев», Москва, 1969 г.(в сокращении)
Отрывок, характеризующий Хабаров, Иван Иванович
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
