Хабербергская кирха
| Кирха | |
 Хабербергская кирха | |
| Страна | Россия |
| Город | Калининград |
| Конфессия | протестантизм |
| Тип здания | храм |
| Архитектурный стиль | барокко |
| Дата основания | 1537 |
| Строительство | 1748—1753 годы |
| Состояние | не сохранилась |
Хабербергская кирха (нем. Haberberger Trinitatis-Kirche) — протестантская кирха в кёнигсбергском районе Хаберберг (в перев. «овсяная гора»). Основана в 1652 году, хотя ещё в 1537 году на месте кирхи существовала часовня. Кирха и церковная община были посвящены Святой Троице. В связи с этим к названию кирхи добавляются слова «Тринитатис» (нем. Trinitatis).
В 1747 году церковь сгорела до основания и была отстроена заново в 1748—1753 годах. На новом здании церкви по совету Иммануила Канта, который был крещён в Хабербергской кирхе, был установлен первый в Кёнигсберге молниеотвод.
Внутри церковь состоит из трех нефов и имеет хоры. Интерьер кирхи, каким он был до войны, был изготовлен во второй половине XVIII века. Внутреннее убранство помещения в стиле рококо в светлых тонах.
В церкви был великолепный орган работы мастера Адама Готтлиба Каспарини.
Руины церкви были окончательно разрушены в начале 1960-х годов. Сейчас на месте церкви находится «Дом Искусств».
Фотогалерея
- Haberberger Trinitatis-Kirche.jpg
Вид на кирху со стороны Южного вокзала
- Haberberger Trinitätskirche 001.jpg
Хабербергская кирха
- Haberberg Kirchen Innenraum.jpg
Внутреннее убранство кирхи
- Haberberger Kirche aussen.jpg
Вид на кирху со стороны Бранденбургских ворот
Напишите отзыв о статье "Хабербергская кирха"
Ссылки
- [www.kng750.kanet.ru/list219.htm Место кирхи сегодня (сравнительные фото)]
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хабербергская кирха
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
