Хабре, Хиссен

Хиссен Хабре фр. Hissène Habré
Президент Чада
21 октября 1982 — 1 декабря 1990
Предшественник:	Гукуни Уэддей
Преемник:	Идрис Деби
Премьер-министр Чада
29 августа 1978 — 23 марта 1979
Предшественник:	Феликс Маллум
Преемник:	Должность отменена, Джидингар Доно Нгардум (с 1982)
Вероисповедание:	Ислам
Рождение:	13 сентября 1942(1942-09-13) (81 год) Файя-Ларжо, Чад
Супруга:	Фатиме Раймонде
Дети:	дочь
Учёная степень:	Доктор права

Хиссе́н Хабре́ (фр. Hissène Habré; род. 13 сентября 1942) — чадский диктатор, военный и политический деятель, Премьер-министр Чада (1978—1979), Президент Чада (1982—1990). В конце 60-х перешёл на сторону повстанцев из ФРОЛИНА, и к середине 70-х возглавил одну из их фракций; в результате длительной гражданской войны утвердился в качестве президента страны, но был свергнут в 1990 году Идрисом Деби. Бежал за рубеж и был обвинен в нарушениях прав человека в таких размерах, что прозван «африканским Пиночетом».

Биография

Ранние годы

Хиссен Хабре родился в 1942 году в Файо Ларжо (ныне север Чада) в семье пастуха из народности тубу. В 1963 году Хабре стал заместителем префекта Муссоро. При помощи французской колониальной администрации он в 1963 году был отправлен на учёбу в Парижский университет (Институт государственного права) изучать социальные науки.

Гражданская война

Вернувшись на родину в 1971 году, работал в системе министерства иностранных дел Чада. В то время в Чаде полным ходом шла Гражданская война представлявших интересы мусульманского Севера страны группировок Фронта национального освобождения Чада (ФРОЛИНА/ФРОЛИНАТ) и Национального фронта Чада против режима президента Франсуа Томбалбай. Последний решил использовать Хиссена Хабре в качестве посредника и отправил его на переговоры к тогдашнему лидеру ФРОЛИНАТ Абба Сиддику. Вместо того Хабре присоединился к повстанцам. В 1972—1976 гг. он являлся руководителем вооружённых сил севера (2-й армии ФРОЛИНА).

Впервые Хабре привлёк внимание международной общественности, когда он во главе с менее чем 500 бойцами атаковали город Бардаи и захватили двух европейских заложников (гражданина Германии Кристофа Штальвена и француженку Франсуазу Клостр), потребовав за них выкуп в размере 10 млн франков. Германия заплатила выкуп за Штальвена, но Франция этого делать не стала, и Франсуаза Клостр продержалась в заложниках до 1977 года.

Эскалация войны

В 1969 году к власти в соседней Ливии пришёл полковник Муаммар Каддафи, который решил поддержать чадских повстанцев. Кроме того, Ливия претендовала на богатую ураном и нефтью полосу Ауза. Основанием для этого стал невыполненный итало-французский договор от 1935 года о переходе территории Ауза в состав Триполитании (тогда — итальянской колонии). Активное вмешательство Триполи во внутренние дела Чада вызвали раскол в стане мятежников. Уэддей ориентировался на Ливию, а Хабре, который был назначен в 1972 году председателем Совета командования Вооружённых сил севера (ФАН), созданного из состава командования 2-й армии ФРОЛИНА, наоборот, отвергал все притязания Триполи на полосу Аузу.

В апреле 1975 года в стране произошёл военный переворот, в ходе которого был убит президент Томбалбай, а на его место пришёл Феликс Маллум. В следующем году Хиссен порвал все отношения с Уэддеем и со всей своей армией перешёл на сторону Маллума. 29 августа 1978 года он стал премьер-министром Чада, но в декабре союз с Маллумом рухнул, и обстановка в стране вновь резко обострилась. В феврале следующего года по результатам переговоров президентом страны стал Гукуни Уэддей, которого вскоре сменил Лол Мохаммед Шауа, вице-президентом — Абдель-Кадер Камуге, а министром обороны Временного правительства национального единства — Хиссен Хабре. В ноябре 1979 года Хабре занял пост государственного министра национальной обороны в Переходном правительстве национального единства Гукуни Уэддея.

21 марта 1980 года верные Хиссену Хабре части Вооруженных сил севера предприняли попытку отстранить от власти Гукуни Уэддея и нейтрализовать верные ему Народные вооруженные силы. Гражданская война возобновилась с новой силой. 27 апреля правительство сняло Хабре с должности министра «за мятежные действия», но бои продолжались до конца года. Уэддей обратился за помощью к Ливии, и 15 декабря его правительство установило полный контроль над Нджаменой. Объединенные силы верных правительству группировок и ливийской армии вытеснили подразделения Хиссена Хабре к суданской границе. Хабре пришлось бежать из Нджамены в Камерун, а затем перебраться в Судан, где он продолжал вести вооружённой борьбу. В конце 1981 году его армия начала наступление с территории Судана и 7 июня 1982 года войска Хабре с боем взяли столицу страны Нджамену, после чего он провозгласил себя президентом страны.

Президент

Вмешательство Ливии

США поддержали Хиссена Хабре в противовес Ливии и оказывали ему финансовую и военную помощь. В начале следующего года армия Гукуни Уэддея при поддержке Ливии начала наступление из северных районов страны. На помощь Хабре пришли подразделения Франции и войска Заира, которым удалось остановить наступление противника.

Репрессии

Придя к власти, Хиссен начал жестоко расправляться с политическими противниками. Племена, которые по его мнению представляли существенную угрозу для режима, подвергались преследованию. За свою жестокость Хиссен Хабре получил прозвище «Африканский Пиночет». Правозащитные организации обвиняли Хабре в нарушениях прав человека. В годы своего правления он сталкивался с постоянной угрозой восстания, но Amnesty International заявляет, что это не является оправданием его репрессий: «Правительство Чада проводило целенаправленную политику террора, с тем чтобы препятствовать оппозиции в любом роде». Ещё в 1983 и 1984 годах Amnesty International выражала свою озабоченность в связи с внесудебными казнями и исчезновениями людей в подконтрольных армии Хабре районах. Human Rights Watch приводит сведения, что полиция и войска Хабре проводили этнические чистки среди этнических групп сара (1984), хаджираи (1987) и загава (1989). Точное число жертв за годы правления Хабре неизвестно. В 1992 году Специальная комиссия обвинила Хиссена Хабре ответственным за убийства 40 тыс. человек и 200 тыс. случаях пыток. Свидетелями описываются пытки с применением электрошока, ожогом сигарет. Приводятся также сведения, что палачи вставляли выхлопную трубу какого-либо транспорта своим жертвам в рот, а затем приводили её в действие

Свержение

В апреле 1989 года два офицера чадской армии Хасан Диямосс и Идрис Деби при поддержке министра внутренних дел Брахима Махамот Итно предприняли неудачную попытку переворота. Диямосс был арестован, Итно убит, а Деби удалось бежать из страны в Дарфур на территорию соседнего Судана, где создал Движение за чадское национальное спасение. Осенью 1990 года бойцы этого движения начали наступление из Дарфура на столицу Чада. После того как 30 ноября повстанцы взяли Абеше, Хабре со своим ближайшим окружением скрылся. 1 декабря повстанцы взяли Нджамену. Хиссен Хабре бежал в Камерун, а оттуда в столицу Сенегала — Дакар.

В изгнании

В январе 1998 года правительство Чада предъявило Хиссену Хабре обвинение в растрате общей сложности 7 млрд франков КФА (70 миллионов французских франков), а также в убийстве 40 тыс. человек.

В сентябре 2005 года бельгийский суд выдал международный ордер на арест Хиссена Хабре по обвинению в «тяжких нарушениях международных прав человека». В связи с этим сенегальские власти арестовали Хабре. 25 ноября Верховный суд Сенегала заявил о своей неправомочности решить вопрос о его экстрадиции и потому постановил выпустить Хиссена Хабре на свободу. Однако спустя несколько часов Хабре вновь был арестован.

15 августа 2008 года суд Чада заочно приговорил Хабре к смертной казни.

Сенегал так и не выдал Хиссена Хабре. В феврале 2009 года Бельгия подала в Международный суд ООН иск против Сенегала за отказ выдать бывшего чадского президента. 20 июля 2012 года Международный суд ООН потребовал от властей Сенегала «без промедления» либо судить Хабре по обвинению в инкриминируемых ему преступлениях, либо экстрадировать в Чад.

30 июня 2013 года Хиссен Хабре был арестован в Сенегале. Судебный процесс по делу Хабре начался в июле 2015 и после перерыва был продолжен 7 сентября того же года.

20 мая 2016 года Хабре признали виновным в пытках, изнасилованиях и гибели 40 тысяч человек, которых глава государства считал своими политическими противниками. Приговор выносил трибунал, созданный в 2013 году Сенегалом и Африканским союзом.

30 мая 2016 года Хиссена Хабре приговорили к пожизненному заключению за преступления против человечности.

Литература

• Международный ежегодник. Политика и экономика. Выпуск 1990 года. М.1990 с 361
• Международный ежегодник. Политика и экономика. Выпуск 1981 года. М.1981 с.297, 315

Отрывок, характеризующий Хабре, Хиссен

Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.