Хаваст (станция)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хаваст»)
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 40°12′36″ с. ш. 68°50′06″ в. д. / 40.2101° с. ш. 68.835° в. д. / 40.2101; 68.835 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.2101&mlon=68.835&zoom=16 (O)] (Я)
Станция Хаваст
Ташкент - Самарканд
Узбекистанская железная дорога
Отделение ж. д.:

РЖУ "Ташкент"

Дата открытия:

1899[1]

Прежние названия:

Урсатьевская (до 1963)

Расстояние до Ташкент:

150 км 

Расстояние до Самарканд:

180 км 

Код станции:

72580

Код в «Экспресс-3»:

2900820

Хаваст — узловая сортировочная железнодорожная станция расположена 150 км южнее города Ташкента. Станция построена до революции, во времена прокладки железной дороги по территории Туркестана. Это железнодорожный узел, в котором дорога из Ташкента раздваивается: на восток — в Ферганскую долину, и на запад — в направлении города Самарканда, Мараканда и далее на запад города Навои, станции Коган и далее, по территории Туркмении до города Красноводска ; на запад города Карши, Термез. Первоначально станция называлась «Урсатьевская» — по фамилии одного из царских генералов, завоевывающих Туркестан. По другой версии станция названа по фамилии [%D0%A3%D1%80%D1%81%D0%B0%D1%82%D0%B8,_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 Урсати] Александра Ивановича, инженера путей сообщения. Смена названия на Хаваст (по узбекски Ховос) произведена в середине 50-х годов XX века, по названию одноименного кишлака, находящегося в двух километрах от станции. Достопримечательностью этого кишлака являются развалины древней крепости, за стенами которой местное население укрывалось от войск Александра Македонского. В середине ХХ века 6 км севернее Хаваста началось строительство города Янгиер (в переводе с узб. Новая Земля).

Напишите отзыв о статье "Хаваст (станция)"



Примечания

  1. Железнодорожные станции СССР. Справочник. — М.: Транспорт, 1981

Отрывок, характеризующий Хаваст (станция)

– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.