Хавский, Пётр Васильевич

Пётр Васильевич Хавский
Портрет кисти А. Г. Венецианова
Дата рождения:	4 (15) июня 1771(1771-06-15)
Место рождения:	Егорьевск
Дата смерти:	22 января (3 февраля) 1876(1876-02-03) (104 года)
Место смерти:	Москва
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	история, юриспруденция
Альма-матер:	Московский государственный университет
Известен как:	исследователь истории Москвы и русской государственной хронологии
Награды и премии:	Демидовская премия

Пётр Васильевич Хавский (1771—1876) — русский историк и правовед, один из составителей кодификации Сперанского, автор нескольких трудов по истории Москвы.

Биография

Родился в Егорьевске в семье протоколиста. Службу начал с самой маленькой должности — подкопииста в егорьевском земском суде, где служил его отец; в 1793 году — копиист; в 1807 — протоколист егорьевской дворянской опеки при предводителе дворянства Г. П. Оболенском, в 1808 — повытчик рязанского губернского правления; вскоре переведён в Москву — повытчиком VII (Московского) департамента Сената. В октябре 1812 года определён в юридическую консультацию в департаменте Министерства юстиции в Петербурге. В 1813 году был переведён в V, а затем в VI департамент Сената в Москве.

В 1815—1817 годах слушал лекции Снегирёва и Давыдова по юридическим наукам в Московском университете. Вскоре он начал читать лекции по русской истории и юриспруденции в канцелярии сената сенатским чиновникам, готовившимся в полковые аудиторы. В 1818 году одна из лекций Хавского была напечатана. Ещё раньше, в 1817 году вышла его книга «О наследстве завещательном, родственном и выморочном», получившая высокую оценку М. М. Сперанского. За свои юридические сочинения Хавский получил диплом корреспондента Комиссии составления законов и предпринял обширное издание «Собрание российских законов», целью которого было расположить в хронологическом порядке весь законодательный материал, «чтобы по всем предметам российского законоведения заменить недостаток и неверность юридических книг». Усилиями Хавского было издано 23 тома.

По личному пожалованию императора 15 марта 1819 года он получил дворянский титул, став основателем рода Хавских. В 1820 году, по инициативе московского генерал-губернатора князя Д. В. Голицына, был рассмотрен проект, поданный Хавским еще в 1813 году, о сокращении «юстицких книг» вотчинной коллегии и о замене их новыми, печатными книгами; и, утвержденный 28 декабря 1821 года, он положил основание периодическому изданию сенатских объявлений для текущих запрещений и разрешений, налагаемых на имения. Для приведения же в надлежащий порядок прежних «юстицких книг» в Москве была учреждена комиссия, председателем которой с 1829 года состоял Хавский. До этого, после упразднения Комиссии составления законов Хавский, назначенный во второе отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии чиновником при библиотеке и архиве, сделался одним из деятельных сотрудников графа М. М. Сперанского по изданию Полного собрания законов. Он пожертвовал Второму отделению часть своей библиотеки, около 200 старинных книг юридического содержания, за что получил от государя брильянтовый перстень.

По совету Н. М. Карамзина и В. А. Жуковского Хавский написал историю законодательства при Александре I, начало которой было напечатано в «Русском Инвалиде» (1826. — № 18 и 19) под заглавием: «Взгляд на историю российских законов, изданных в царствование Александра I». В 1829 году по поручению министра юстиции Хавский вместе с М. М. Солнцевым и М. А. Дмитриевым приступил к осмотру сенатских архивов в Москве и разработке проекта описания документов, хранящихся в этих архивах. Составленный ими проект об учреждении комиссии для описания московских архивов — сенатского, государственного и вотчинного в 1835 году был утверждён министром юстиции Д. В. Дашковым и Хавский как один из составителей проекта был назначен постоянным членом комитета: на его долю пришлось изучение Вотчинного и Разрядного архивов. В 1837 году он был определён за обер-прокурорский стол в Сенате, потом переведен в 1-е отделение VI департамента.

Начиная с 1830-х гг. Хавский стал публиковать множество статей по хронологии и издал справочник «Хронологические таблицы в трех книгах», за который получил половинную Демидовскую премию (1849).

Кроме множества заметок и статей в разных журналах вышли отдельными изданиями труды Хавского по истории Москвы и его генеалогические исследования. Одним из наиболее известных трудов Хавского стала книга «Семисотлетие Москвы, или Источники к её топографии и истории за семь веков», которая вышла в 1847 году.

В 1853 году был пожалован чином действительного статского советника, в 1873 году — тайного советника.

По очерёдности награждения входил в состав пенсионеров — кавалеров ордена Святой Анны 2-й степени (115 рублей в год).

Память о Хавском

Могила П. В. Хавского в Даниловом монастыре была утрачена при сносе некрополя в 1930-е годы.

Считается, что от фамилии Хавский, которую, видимо, носил кто-то из домовладельцев слободы в Замоскворечье и предок Петра Хавского, произошло название Хавская слобода, сохранившееся ныне в названии Хавская улица.

Сочинения

• «О наследстве завещательном, родственном и выморочном» (1817)
• «[dlib.rsl.ru/viewer/01004657274#?page=1 Собрание узаконений по полицейской части со времени издания Устава благочиния до 1817 года]»
• Лекция, читанная при публичном преподавании правил российского законоведения приуготовляемым по высочайшей воле государя императора в Канцелярии 1-го Отделения 6-го Департамента Правительствующего сената в аудиторы для армейских полков секретарём Сената, корреспондентом Комиссии составления законов и Ордена свят. Владимира кавалером П. Хавским 16 февраля 1818. М., в типографии Августа Семена. 1818.
• Собрание законов, указов, предписаний и отношений о Правительствующем сенате со времени царствования императора Александра I с 1801 по 1822 год, составленное корреспондентом Комиссии составления законов П. Хавским из подлинников, хранящихся в канцелярии и архиве Правительствующего сената Московских департаментов. М., в Московской типографии Правительствующего сената, 1822
• «Взгляд на историю российских законов, изданных в царствование Александра I» («Русский инвалид», 1826)
• О поединках всех родов и литературных спорах. М., 1867.

История

• «Указатель источников истории и географии Москвы с её древним уделом» (1839)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01002941752#?page=1 Указатель дорог от Кремля Московского к заставам и границам Московского уезда] (1839)

• 2-е издание, переработана в 1847: «[dlib.rsl.ru/viewer/01003543120#?page=3 Семисотлетие Москвы, или Указатель источников к её топографии и истории за семь веков]»
• 3-е издание, 1868: «[books.google.ru/books?id=4QtLAAAAcAAJ&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22%D0%9F%D0%B5%D1%82%D1%80+%D0%92%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%A5%D0%B0%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%22&hl=ru&sa=X&ei=B93rUpG4GMPX4ATxvoG4BA&ved=0CD0Q6AEwAw#v=onepage&q&f=false Древность Москвы]»

• «Хронологические таблицы в трех книгах» (1848): книга 1, [google.ru/books?id=cxpBAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false книга 2], [books.google.ru/books?id=kxpBAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false книга 3]
• «[dlib.rsl.ru/viewer/01003543245#?page=2 О русских великих князьях, современных началу Москвы]» (1851)
• «Об источниках истории Москвы и Московского университета» (1852)
• «Сокращенные хронологические таблицы» (1856)
• «Месяцесловы, календари и святцы русские» (1856), в том числе: [google.ru/books?id=fAhBAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false книга 4]
• «О тысячелетии Российского государства и способах проверки и исправления времяисчисления, показанного в русских летописях» (1861) и другие работы по хронологии и времяисчислению.

Генеалогия

• «[dlib.rsl.ru/viewer/01002941752#?page=1 Предки и потомство рода Романовых]» (1865)
• «Сокращенная родословная роспись к ним» (1868) и др.

За труды по генеалогии Хавский получил звание действительного члена Московского общества истории и древностей российских, а также Одесского; стал членом-корреспондентом Археографической комиссии и членом совета Лазаревского института восточных языков.

Другое

Хавский написал также «Указатель часов Москвы» (1852) и «Изъяснение указателя часов Москвы» (1854), но получил от директора Пулковской обсерватории В. Я. Струве официальное уведомление, изобличавшее автора в совершенном невежестве в части астрономии.

Литература

• [vivaldi.nlr.ru/ab000000141/view#page=547 Хавский Петр Васильевич] // Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 10-е мая 1874 года. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1874. — С. 525.
• Б. [vivaldi.nlr.ru/pm000020460/view#page=191 П. В. Хавский, тайный советник и член консультации при министерстве юстиции (некролог)] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1876. — Т. 15, № 369. — С. 202.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01002921762#?page=265 Хавский, Петр Васильевич] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Хавский, Петр Васильевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Долгова С. Р. Известный любитель московской старины Петр Васильевич Хавский 1783—1888 // Краеведы Москвы (Историки и знатоки Москвы). — М.: «Книжный сад», 1997. — С. 9—19.

Отрывок, характеризующий Хавский, Пётр Васильевич

– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.