Хадибу

Город Хадибо араб. حاديبو‎ Флаг Страна ЙеменЙемен Мухафаза Сокотра Координаты 12°39′00″ с. ш. 54°01′00″ в. д.12.65000° с. ш. 54.01667° в. д. / 12.65000; 54.01667    Официальный язык арабский Население 8545 человек (2004) Часовой пояс UTC+3

Хадибо или Хадибу (араб. حاديبو‎ - Ḥādībū)— прибрежный город на севере острова Сокотра,Йемен, недалеко от горы Джебель-Джахир (англ. Jabal al-Jahir). Это столица острова Сокотра и всего архипелага Сокотра. Хадибо также является столицей более крупного восточного района {Хидаибу) (англ. Hidaybu (Hidaybū))из двух административных районов Сокотры.

История

Ещё в XX веке и ранее Хадибо назывался Тамарида (англ. تمريدة; англ. Tamаrida).

• Апрель 1608. Корабль Британской Ост-Индийской компании впервые посещает Сокотру — новую столицу острова Тамариду (Хадибо). Британский купец Уильям Финч в течение трех месяцев живёт на острове, сохранились его записки о Сокотре.
• Август 1615. Сокотру посещает английский дипломат сэр Томас Роу.
• 1800. Сокотру на короткое время захватывают ваххабиты.

• 1834. Капитан С. Б. Хейнс (в 1839 он захватил Аден и стал его первым британским губернатором) из морского флота Ост-Индийской компании на исследовательском судне «Палинурус» проводит картографическое исследование Сокотры. В том же году султан Амр бен Саад отверг предложение англичан передать им остров, и Сокотра была захвачена англо-индийским морским десантом Ост-Индийской компании. Англичане планировали устроить на Сокотре угольную станцию для своих пароходов. Условия пребывания английского гарнизона на острове вследствие эпидемии малярии оказались чрезвычайно тяжёлыми.
• 1839. После захвата Адена англичане оставляют Сокотру.
• 23 января 1876. Англичане подписали договор с султаном Кишна (султаном Махры и Сокотры).
• Начало 1880 года. Профессор Исаак Бейли Бальфур (1853—1922) из Королевского Ботанического сада Эдинбурга в течение семи недель проводит первую ботаническую экспедицию на Сокотре, впервые в европейской науке подробно описав её уникальную флору. Открыто более 200 новых для науки видов растений..
• 1881—1882. Экспедиции немецкого путешественника Георга Швейнфурта на Сокотру.

• 23 апреля 1886. Великобритания подписывает с султаном Махры и Сокотры договор о британском протекторате над его владениями. Султан с почестями перевезён из Кишна на Сокотру, где теперь по договору должна находиться его столица. В Тамариде (Хадибо) и Калансии поднят британский флаг.

Описание города

Это самый большой город небольшой на архипелаге Сокотра, с населением 8 545 человек по переписи 2004 года. Для столицы слишком мелкий, но большего по размерам города на Сокотре нет. Скорее похож на поселок городского типа. По сути является большой деревней.

Дорог как таковых нет, архитектуры тем более. В Хадибо всего пара улиц покрыта асфальтом, остальные — каменистая грунтовка. Достопримечательностей в Хадибо тоже не найти, поэтому хватает полчаса чтобы пройтись по грязным улицам и составить представление об этом месте. Низкие постройки, но есть и трёхэтажные дома, и мечеть.

Отельный бизнес на Сокотре, включая Хадибо, не развит. Хадибо и Калансия — два города на Сокотре, где можно найти гостиницу.

Местный ресторан на звание ресторана совсем не тянет, — напоминает общепит в былые времена где-нибудь на задворках СССР. По состоянию на октябрь 2013 года в ресторане одноразовые салфетки-скатерти, одноразовая посуда (а может и много раз используемая одноразовая) и неспешные официанты. Столы стоят как внутри, так и на улице. По английски почти никто не говорит, — приходится объясняться жестами, включая персонал и повара местного ресторана.

Мусор валяется повсюду, в том числе в 30 метрах от входа в отель. Мусор с удовольствием поглощают стервятники и козы.

Если немного пройтись вглубь улиц, то можно попасть на местный рынок расположенный на одной из главных улиц. В Хадибо на рынке можно купить почти всё: от минералки до безалкогольного пива и от жвачек до мяса. Можно купить овощи, фрукты. Причем огурцы, помидоры, яблоки, апельсины — все по одной цене. Кстати, за мясом нужно идти с утра. В мясной лавке можно выбрать как готовое свежеразделанное мясо, так и целого козленка или барашка. По всему ресторану развешаны черепа коз. Режут животных тут же на рынке. Алкоголя нет, потому что он строго запрещен — ислам же.

Заправок для машин на Сокотре всего то ли три, то ли четыре, и не факт, что на всех заправках может оказаться в наличии бензин в нужное время.

Брошенные старые машины в центре города — частая картина в Хадибо, но возможно весь авто-хлам кому-то принадлежит.

Жители Хадибо

Фотографировать всё подряд крайне не рекомендуется, необходимо спрашивать разрешения местных, чтобы запечатлеть их в кадре, иначе можно получить камнем в лоб. Женщин фотографировать запрещено так же, как и в Сане, столице Йемена, да и как по всему Йемену. Кто-то любит фотографироваться и сам лезет в кадр, а кто-то наоборот протестует и требует убрать фотоаппарат, думая, что фотоаппарат крадет их душу.

В Хадибо немало негров — переселенцев с Африканского континента: из соседнего Сомали, Эфиопии и Найроби. Именно они самые ярые противники фотографирования.

Футбол — одно из любимых развлечений местных.

Козы в Хадибо

Для жителей города животноводство является основным источником дохода.

Из всех природно-климатических зон острова Сокотра менее всего пригодны для выпаса скота Северная и Южная равнины острова: здесь мало пастбищ, бедный растительный покров, грунтовые воды залегают глубоко. Только на Северной прибрежной равнине есть участки густо поросшие митерером и шикейтом. Исключание - небольшая равнина (анклав) Хабидо, где и расположен город Хабидо. Равнина Хабидо обильно орошается потоками стекающей с гор Хагьхер воды.

Наиболее многочисленной подгруппой, по состоянию на 1960-1970 годы и похоже сегодня тоже, были жители Северной прибрежной равнины. Гораздо меньше людей жило в 1960-1970 годах на покрытой песками Южной прибрежной равнине, в Ноугеде.

Не смотря на неблагоприятные условия жители Хабидо занимались и занимаются скотоводством. Они разводят преимущественно коз. Коровы редко встречались в 1960-1970 годах в Хадибо, в селениях этой равнины в в лежащих к югу от равнины холмов. Коровы и сегодня есть у жителей селения Кедха, недалеко в сторону внутренней части равнины от Хабидо, принадлежащих к роду сейудов Абу б Акр. Так, один из них владел 10 коровами, верблюдом, несколькими десятками коз.

Выброшенный на улицу мусор с удовольствием поглощают стервятники и козы. Козы в Йемене – это отдельный разговор. Каждая деревня имеет поля, огороженные низкой каменной изгородью. На этих полях выращиваются специальные низкие кустарники, которые обгладывают козы. Козы в Хадибо словно мутанты, - они с удовольствием жуют полиэтиленовые пакеты и картон со свалок, запрыгивают на стол, пыталась схомячить объедки, оставшиеся от обеда в ресторане. Как не дохнут не понятно. В общем, козы там вместо кошек и собак, как домашние животные.

Сельское хозяйство в Хадибо

На маленьких участках во дворе дома ещё 1960-1970 годах жители Хадибо выращивали овощи исключительно для удовлетворения собственных потребностей. Лишь изредка можно было встретить человека продающего лук или помидоры. В 1980-е годы только в одном месте на острове Сокотра, в восточной части Ноугеда (Южная равнина острова), где достаточно пресной воды, выращивали на продажу арбузы. Сегодня овощи выращивают и на продажу, но в очень небольшом количестве. Сегодня морские и воздушные коммуникации хорошо связали остров Сокотра с другими частями Йемена, прежде всего морским сообщением с Хадрамаутом через ближайший к Сокотре портовый город эль-Мукалла и авиалинией с Саной. Теперь на рынке всегда есть свежие фрукты и овощи, привезенные с материка.

Отрывок, характеризующий Хадибу

– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.