Хаит, Леонид Абрамович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Леонид Абрамович Хаит
Дата рождения:

1928(1928)

Профессия:

театральный режиссёр, театральный педагог, драматург, прозаик

Гражданство:

СССР СССР
Израиль Израиль

Леони́д Абра́мович Хаи́т (род. 1928) — советский и израильский режиссёр, создатель и руководитель театра «Люди и куклы», театральный педагог, драматург.





Биография

В 1949 году окончил Харьковский юридический институт, затем в 1964 году — режиссёрский факультет Харьковского института искусств и высшие режиссёрские курсы ВТО СССР (лаборатория М. О. Кнебель)[1].

Прежде чем посвятил себя театру, перепробовал разные профессии: работал фотографом в судебно-медицинском морге при институте криминалистики, выступал с юмористическими рассказами собственного сочинения[2].

С 1956 года — в театре.

Работал актёром в Харьковском театре кукол, главным режиссёром театра кукол в Ташкенте, главным рёжиссером Харьковского театра кукол, главным режиссёром Харьковского ТЮЗа, режиссёром-постановщиком Государственного Центрального театра кукол под руководством С. В. Образцова, художественным руководителем ансамбля «Люди и Куклы», главным режиссёром Московского театра кукол, заведующим отделением, старшим преподавателем и художественным руководителем московского Государственного музыкального училища им. Гнесиных, был профессором Московского Института культуры, режиссёром-постановщиком Центрального телевидения СССР[1].

C 1978 — руководитель знаменитого «театра на колёсах» «Люди и куклы», созданного выпускниками его курса в Гнесинском училище (факультет кукольного искусства, соруководитель С. В. Образцов, один из учеников Хаита — известный актёр Валерий Гаркалин). Ансамбль «Люди и куклы» был приписан к Кемеровской филармонии и объездил в период застоя всю страну.

С 1991 года — в Израиле, где воссоздал театр «Люди и куклы».

Автор научно-популярных фильмов, драматических произведений, лауреат международных театральных фестивалей.

В 2007 году в Тель-Авиве опубликовал книгу «Присоединились к большинству…: Устные рассказы Леонида Хаита, записанные на бумагу».

Творчество

Спектакли

Харьковский театр кукол им. Н. К. Крупской (1956 — …)

Актёр
Режиссёр

Республиканский Кукольный Театр Узбекистана, г. Ташкент

Харьковский ТЮЗ (1963 — 1968)

  • «20 лет спустя», по пьесе М. Светлова
  • «Божественная комедия», по пьесе И. Штока
  • 1968 — «Последние письма», пьеса Л. Хаита и З. Сагалова, по письмам жертв сталинских репрессий[1].

Театр кукол им. С. В. Образцова

Режиссёр
  • 1967 — «Сказка о военной тайне, мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове», сценическая композиция Л. Хаита[thelib.ru/books/gaydar_arkadiy/skazka_pro_voennuyu_taynu_malchishakibalchisha_i_ego_tverdoe_slovo-read.html по сказке] А. П. Гайдара
  • 1968 — «Ноев ковчег», по пьесе И. Штока (совместно сС. В. Образцовым) — [mults.spb.ru/mults/?id=1505 видео]
Актёр

«Люди и куклы»

Кемеровская Областная Филармония, 1978 — 1986

Московский театр кукол (1986 — 1991)

  • 1987 — «Каштанка и Слон», «музыкально-цирковое представление», пьеса Л. Хаита и З. Сагалова, по мотивам «Каштанки» А. Чехова и [az.lib.ru/k/kuprin_a_i/text_1852.shtml «Слона»] А. И. Куприна
  • 2004 — «Каштанка и Слон» [nescafe.theatre.ru/theatre-610/perf-15678/ — программка] [www.teatrkukol.ru/mtk_1.htm — фото]

«Люди и куклы» (Израиль)

Факты

Я имел честь играть лошадку — такая плоская куколка на палке. Я «пробегал» по сцене справа налево и издавал звуки, которые издает лошадка. И вот в газете «Красное знамя» в рецензии на спектакль я впервые прочел свою фамилию: «Лошадка-артист Хаит была невыразительна»[3].
  • К 5 марта 1968 года Леонид Хаит, тогда — главный режиссёр Харьковского ТЮЗа, выпустил спектакль «Последние письма» (пьеса Л. Хаита и З. Сагалова), основанный на предсмертных посланиях невинно осуждённых при Сталине людей. Спектакль состоял из пяти главок: «Бой», «Облава», «Застенок», «Трибунал», «Казнь», — и был почти сразу же запрещён; режиссёру пришлось навсегда покинуть Харьков[1]
  • В 2000 году во время интифады «Аль Акса», в Яффо террористы разгромили базу театра, уничтожив большую часть декораций, реквизита, музыкальные инструменты, костюмы. Это была настоящая трагедия: варварски разбивали головы кукол, протыкали ножами… Потом открыли краны и затопили театр.

    — П. Бронштейн, Актёр театра «Люди и куклы»[4].

Напишите отзыв о статье "Хаит, Леонид Абрамович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [tv.israelinfo.ru/cast/casts/59 Леонид Хаит — «Я убрал со сцены ширму»… Краткая биографическая справка]
  2. 1 2 [tel-aviv.israelinfo.ru/persons/7 Леонид Хаит: «Я отменил ширму!»]
  3. 1 2 3 Леонид Хаит: [didgest-e.narod.ru/didgest-2002/9-2002/klub-hait.html «Боже мой, как давно я не был в Харькове! С ума сойти!..»]
  4. 1 2 Кац-Ничпальская, Ада. [afisha.israelinfo.ru/interview/8 Павел Бронштейн: Счастливый пилигрим]

Сочинения

  • Хаит Л. Присоединились к большинству…: Устные рассказы Леонида Хаита, записанные на бумагу. — Тель-Авив: Vann Sohn House, 2007. — 576 с. ([www.newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=520 рецензия])

Ссылки


Отрывок, характеризующий Хаит, Леонид Абрамович

– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.