Хайбери (стадион)

Arsenal Stadium
Highbury

Местоположение	Хайбери, Лондон
Построен	1913
Открыт	6 сентября 1913
Реконструирован	1932-1936, 1992-1993
Закрыт	7 мая 2006
Разрушен	2006
Стоимость постройки	£ 125 000 (1913)
Архитектор	Арчибальд Литч (1913), Клод Ферьер и Уильям Бинни (1930-е), Populous (Северная трибуна)
Владелец	Arsenal Holdings plc
Вместимость	38 419 человек
Домашняя команда	Арсенал (1913-2006)
Размеры поля	100 × 67 м
Покрытие	естественный газон

К:Стадионы, построенные в 1913 году

Стадион «Ха́йбери» был расположен в одноимённом районе Хайбери на севере Лондона. Размеры стадиона — 101 на 67 метров. Вместимость — 38 419 зрителей. С 6 сентября 1913 по 7 мая 2006 года являлся домашней ареной футбольного клуба «Арсенал».

Первоначально был построен в зоне отдыха местного колледжа и впоследствии был реконструирован дважды. Первая серьёзная перестройка произошла в 1932 году под руководством шотландского архитектора Клода Ферьера. Тогда к полю были пристроены Западная и Восточная трибуны. Вторая реконструкция пришлась на рубеж 80-х и 90-х годов, когда были снесены некоторые старые конструкции. В последнее десятилетие своего существования стадион не мог обеспечить местами всех желающих. Клубная казна теряла часть доходов, и, как итог, руководством лондонского клуба было принято решение о постройке нового стадиона «Эмирейтс». В 2006 году начался демонтаж «Хайбери».

Стадион также принимал матчи сборной Англии, полуфиналы Кубка Англии. На нём проводились соревнования Летних Олимпийских Игр 1948 года, боксёрские поединки, бейсбол и крикет. Рядом со стадионом присутствует станция лондонского метро.

История

Футбольный клуб «Арсенал» был основан в 1886 году и долгое время не имел собственного стадиона. Изначально команда проводила свои матчи на пустыре возле оружейного завода, на котором тогда часто проводили учения королевские артиллеристы. Вместо газона на поле были глубокие колеи и в большом количестве присутствовали булыжники. Позже «Арсенал» переехал на поле, принадлежащее свиноферме, где рытвины и булыжники заменялись зловонным запахом и последождевой жижей. После первых успехов команду пригласили играть на стадион «Инвикта», где были не только трибуны, но и раздевалки. 1893 год принято считать началом периода трудностей «Арсенала», включающая в себя бесконечные аренды чужих стадионов, финансовые проблемы и даже не свершившееся объединение с клубом «Фулхэм».

Летом 1913 года владелец клуба Генри Норрис задумал построить новый стадион «Арсенала» ближе к центру Лондона. Был выбран район Хайбери, который был хорошим компромиссом для всех. Президент договорился с колледжем Святого Иоанна об аренде их земли сроком на 21 год и взял обязательство не проводить матчи в период религиозных праздников. К осени переезд состоялся окончательно, и 6 сентября 1913 года был проведён первый матч против команды «Лестер Фосс». В тот же день нападающий гостей Томми Бенфилд стал первым игроком, забившим мяч на «Хайбери», а футболист «Арсенала» Джордж Джоби стал первым «канониром», сделавшим то же самое. Памятный матч закончился победой хозяев 2-1. В 1925 году «Арсенал» выкупил у колледжа землю за 64 000 фунтов.

С 1930-х годов стадион начал претерпевать изменения. Архитектор Клод Феррьер (а после его смерти — Уильям Бенни) предложил проект реорганизации зрительских трибун. «Хайбери» полностью изменился: главная трибуна была снесена, а на её месте построена восточная трибуна, строительство обошлось в 130 000 фунтов. К 1936 году была возведена и западная трибуна, на строительство которой клуб затратил 45 000 фунтов. Стоимость строительства восточной трибуны значительно возросла из-за трат на декорирование фасада. Северная трибуна обзавелась крышей, а на южную поместили массивные часы, позже ставшие символом «Хайбери».

В годы Второй мировой войны северная трибуна была полностью разрушена немецкими бомбардировками и была полностью восстановлена только к 1956 году. В 1951 году «Хайбери» обзавёлся искусственным освещением. 17 октября 1951 года был проведён первый товарищеский матч с использованием световых мачт, соперниками «канониров» были футболисты тель-авивского «Хапоэля». В 1992 году стадион был переоборудован согласно докладу Тейлора. Также в эти годы стадион реконструировал свои известные часы.

Заключительная игра «Арсенала» на стадионе состоялась 7 мая 2006 года против клуба «Уиган Атлетик». Хозяева победили 4:2, а их капитан Тьерри Анри сделал в том матче хет-трик. После закрытия стадиона «Арсенал» провёл аукцион, на котором распродал много частей стадиона, включая угловые флажки, стойки ворот и даже стол предыдущего тренера Джорджа Грэма. Кресла не продавались, так как они были изготовлены из материала, содержащего ядовитые соединения кадмия.

Состоянием на 2013 год стадион был перепланирован в многоквартирный блок, согласно проекту «Площадь Хайбери», насчитывавший 711 единиц. Северная трибуна и Клок Энд были разобраны, а знаменитые часы перенесены на новый стадион. В октябре 2005 года квартиры поступили в продажу, а в мае 2006 все они были проданы.

Статистика

Памятные матчи

• Первая игра. 6 сентября 1913. «Арсенал» — «Лестер Фосс» — 2:1.
• Последняя игра. 7 мая 2006 год. «Арсенал» — «Уиган» — 4:2.
• Самая крупная победа. 9 января 1932 года. «Арсенал» — «Дарвен» — 11:1.
• Самое крупное поражение «Арсенала». 14 февраля 1925. «Арсенал» — «Хаддерсфилд» — 0:5. 11 ноября 1998. «Арсенал» — «Челси» — 0:5.

«Арсенал»

Сводная статистика выступлений «Арсенала» на стадионе «Хайбери»:

Соревнование	Игры	Победы	Ничьи	Поражения	Забито	Пропущено	Процент побед
Лига	1689	981	412	296	3372	1692	58 %
Кубок Англии	142	92	32	18	305	123	65 %
Кубок Лиги	98	69	14	15	195	74	70 %
Еврокубки	76	50	17	9	153	60	66 %
Суперкубок Англии	5	4	0	1	13	6	80 %
Всего	2010	1196	475	339	4038	1955	67,8 %

Сборная Англии

Сводная статистика выступлений сборной Англии на стадионе «Хайбери»:

Соревнование	Игры	Победы	Ничьи	Поражения	Забито	Пропущено	Процент побед
Отборочные мачти чемпионата мира	1	1	0	0	4	1	100 %
Международный чемпионат Великобритании	1	0	0	1	1	2	0 %
Товарищеские матчи	10	8	2	0	42	12	80 %
Всего	12	9	2	1	47	15	75 %

Полуфиналы кубка Англии

Все полуфиналы кубка Англии проходят в Лондоне. Некоторые из них проводились на «Хайбери». Полужирным шрифтом выделены победители Кубка тех лет.

#	Год	Победитель	Счёт	Проигравший
1	1929	Портсмут	1-0	Астон Вилла
2	1937	Престон Норт Энд	4-1	Вест Бромвич Альбион
3	1939	Портсмут	2-1	Хаддерсфилд
4	1949	Лестер Сити	3-1	Портсмут
5	1958	Манчестер Юнайтед	5-3	Фулхэм
6	1978	Ипсвич Таун	3-1	Вест Бромвич Альбион
7	1981	Тоттенхэм Хотспур	3-0	Вулверхэмптон Уондерерс
8	1982	Куинз Парк Рейнджерс	1-0	Вест Бромвич Альбион
9	1983	Брайтон энд Хоув Альбион	2-1	Шеффилд Уэнсдей
10	1984	Эвертон	1-0	Саутгемптон
11	1992	Ливерпуль	1-1	Портсмут
12	1997	Челси	3-0	Уимблдон

Интересные факты

• 19 апреля 2006 года состоялся последний еврокубковый поединок «Арсенала» на старой Арене (Полуфинал Лиги Чемпионов 2005/2006 против «Вильяреала»). Во время матча на стадион выбежала белка из близлежащего парка, которая не уходила с поля в течение четверти часа.

• 27 июля 2006 года часы, которые висели на «Хайбери» более 70 лет, были установлены как память на новом стадионе «Арсенала» «Эмирейтс».

Литература

• Glanville, Brian. Arsenal Stadium History: The Official Illustrated History of Highbury Stadium. — Hamlyn, 2006. — ISBN 0-600-61217-1.
• Smith, Bruce. Highbury: The Story of Arsenal Stadium. — Mainstream, 2005. — ISBN 1-84596-012-2.
• Spurling, Jon. Highbury: The Story of Arsenal in N5. — Orion, 2006. — ISBN 075287344X.

Ссылки

• [www.highburysquare.com/ Highbury Square] Официальный сайт проекта реконструкции

Отрывок, характеризующий Хайбери (стадион)

Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.