Хайку

Это статья о японской поэзии, об операционной системе см. Haiku.

Ха́йку (яп. 俳句) — жанр традиционной японской лирической поэзии вака, известный с XIV века. В самостоятельный жанр эта поэзия, носившая тогда название хокку, выделилась в XVI веке; современное название было предложено в XIX веке поэтом Масаока Сики. Поэт, пишущий хайку, называется хайдзин (яп. 俳人). Одним из самых известных представителей жанра был и до сих пор остаётся Мацуо Басё.

Структура и жанровые признаки хайку

Оригинальное японское хайку состоит из 17 слогов, составляющих один столбец иероглифов (впрочем, уже у Басё встречаются отступления от нормы слогового состава). Особыми разделительными словами — кирэдзи (яп. 切れ字 кирэдзи, «режущее слово») — текст хайку делится в отношении 12:5 — либо на 5-м слоге, либо на 12-м. При переводе хайку на западные языки традиционно — с самого начала XX века, когда такой перевод начал происходить, — местам возможного появления кирэдзи соответствует разрыв строки и, таким образом, хайку записываются как трёхстишия. В 1970-е гг. американский переводчик хайку Хироаки Сато предложил в качестве более адекватного решения записывать переводы хайку как моностихи; вслед за ним канадский поэт и теоретик Кларенс Мацуо-Аллар заявил, что и оригинальные хайку, создаваемые на западных языках, должны быть однострочными. Крайне редко встречаются — среди переводных и оригинальных хайку — и двустрочные тексты, тяготеющие к слоговой пропорции 2:1. Что касается слогового состава хайку, то к настоящему времени и среди переводчиков хайку, и среди авторов оригинальных хайку на разных языках сторонники соблюдения 17-сложности (и/или схемы 5—7—5) остались в меньшинстве; по общему мнению большинства теоретиков, единая слоговая мера для хайку на разных языках невозможна, потому что языки значительно отличаются друг от друга средней длиной слов и, следовательно, информационной ёмкостью одинакового количества слогов. Современные хайку, написанные на европейских языках, обычно короче 17 слогов (особенно англоязычные), тогда как русские хайку могут быть даже длиннее.

В классическом хайку центральное место занимает природный образ, явно или неявно соотнесённый с жизнью человека. При этом в тексте должно быть указание на время года — для этого в качестве обязательного элемента используется киго — «сезонное слово» (яп. 季語). Хайку пишут только в настоящем времени: автор записывает свои непосредственные впечатления от только что увиденного или услышанного. Традиционное хайку не имеет названия и не пользуется привычными для западной поэзии выразительными средствами (в частности, рифмой), однако использует ряд специфических приёмов, выработанных японской национальной традицией (например, какэкотоба). Искусство написания хайку — это умение в трех строках описать момент. В маленьком стихотворении каждое слово, каждый образ на счету, они приобретают особую весомость, значимость. Сказать много, используя лишь немного слов, — главный принцип хайку.

В сборниках хайку каждое стихотворение часто печатается на отдельной странице. Это делается для того, чтобы читатель мог вдумчиво, не торопясь, проникнуться атмосферой стихотворения.

История хайку в Японии

Слово «хокку» (яп. 発句, «начальная строфа») первоначально означало начальную строфу другой японской поэтической формы — рэнга (яп. 連歌 рэнга, «нанизывание строф») — или первую строфу танка. С начала периода Эдо (XVII век) хокку стали существовать и как самостоятельные произведения. Термин «хайку» предложил поэт и критик Масаока Сики в конце XIX века для различения этих форм.

Хайку демократизировала японскую поэзию, освободив поэтическое творчество от свода правил и влияния героического и придворного эпоса. Поскольку хайку были новым явлением, не было ещё никаких канонических школ, и авторы хайку были намного свободнее в своём творческом поиске, чем поэты, писавшие пятистишия. Хайку привлекла в поэзию образованных, как бы «спустив» творчество вниз по социальной лестнице, сделав его доступным тем, кто не входил в высшие сословие. Это была настоящая демократическая революция в искусстве.

В своём становлении хайку прошла несколько этапов. Поэты Аракида Моритакэ (1465—1549) и Ямадзаки Сокан (1465—1553) представляли себе её как миниатюру чисто комического жанра. Заслуга превращения хайку в ведущий лирический жанр принадлежит Мацуо Басё (1644—1694).

С именем поэта и художника Ёса Бусона (1716—1783) связано расширение тематики хайку. Параллельно в XVIII веке развиваются комические миниатюры, выделившиеся в самостоятельный сатирико-юмористический жанр сэнрю (яп. 川柳 сэнрю:, фамилия популяризатора жанра). В конце XVIII — начале XIX веков Кобаяси Исса ввел в хайку социальные мотивы, демократизировал тематику жанра.

В конце XIX — начале XX веков Масаока Сики приложил к хайку заимствованный из живописи метод сясэй (яп. 写生 сясэй, «зарисовки с натуры»), способствовавший развитию реализма в жанре хайку.

Сегодня хайку продолжает быть популярным жанром поэзии. В дни празднования Нового года в Японии для привлечения удачи сочиняются хайку, посвящённые первому снегу в новом году или первому сну. Высока популярность образовательных телевизионных программ NHK о хайку.

Примеры хайку известных авторов

	枯朶(かれえだ)に 烏(からす)のとまりけり 秋(あき)の暮(くれ)  (яп.)		На голой ветке Ворон сидит одиноко. Осенний вечер.  (рус.)
</div> — Мацуо Басё, пер. В. Марковой </blockquote>

	かすみうごかぬ 昼(ひる)のねむたさ  (яп.)		Не зыблется лёгкая дымка… Сон затуманил глаза  (рус.)
</div> — Мукаи Кёрай, пер. В. Марковой </blockquote>

	ながむとて 花(はな)にもいたし 首(くび)の骨(ほね)  (яп.)		Всё глазел на них, Сакуры цветы, пока Шею не свело  (рус.)
</div> — Нисияма Соин, пер. Д. Смирнова </blockquote>

Знаменитые авторы хайку

• Мацуо Басё (1644—1694)
• Уэдзима Оницура (1661—1738)
• Ёса Бусон (1716—1783)
• Кобаяси Исса (1763—1827)
• Масаока Сики (1867—1902)
• Такахама Кёси (1874—1959)
• Сайто Мокити (1882—1953)
• Танэда Сантока (1882—1940)
• Накамура Кусатао (1901—1983)
• Кага-но Тиё (1701—1775)
• Дзюсин Такаянаги (1923—1983)
• Тота Канэко (р. 1919)

История хайку на Западе

С 1960-х гг. жанр хайку получил широкую популярность на Западе, особенно в англоязычных странах. Хотя каждая национальная литература создаёт свой собственный вариант хайку, потому что подчиняется поэтическим традициям и ритму своего языка, характерные для этого жанра черты прослеживаются в хайку, написанных на самых разных языках.

Известные специалисты о хайку

Известный переводчик японской поэзии Соколова-Делюсина говорила: «В японском трёхстишии собрана вся суть японской культуры».

Ясунари Кавабата: «Слова в хокку одни и те же, но жизнь безостановочна, и, стало быть, одни и те же слова не могут быть одними и теми же словами. Не может одно и то же слово прозвучать дважды, как не может дважды омыть ваши ноги одна и та же река, как не может дважды повториться одна и та же весна. Иначе эти стихи не удовлетворяли бы столь взыскательному вкусу читателей стольких поколений, не волновали бы сердца наших современников».

Цураюки: «Люди, что живут в этом мире, опутаны густой зарослью мирских дел; и всё, что лежит у них на сердце, — всё это высказывают они в связи с тем, что они слышат и что они видят»

Сёё: «Это та правда, которую можно увидеть и услышать».

Хуан Рамон Хименес: «Чем же нас так привлекает это бессмертное искусство слагать стихи из нескольких строк, дошедшее к нам из глубины веков, эта магия немногословности: простотой слова, концентрацией мысли, глубиной воображения или своей душой?»

Хайку в массовой культуре

В наши дни появляется всё больше забавных и юмористических псевдохайку. Например, героиня детского аниме-сериала «Дэко боко фурэндзу» (яп. でこぼこフレンズ) Фудзи Обаба (яп. ふじおばば) любит и пишет «хайку». Авторы псевдохайку используют форму 5-7-5, наполняя её далеким от стандартов хайку содержанием.

См. также

• Танка
• Рэнга
• Сэнрю
• Синквейн
• Категория:Хайдзины

Литература

• Blyth R. H. Haiku: in four volumes. V.: Eastern Culture; V.2: Spring; V.3: Summer-Autumn; V.4: Autumn-Winter. Tokyo: The Hokuseido Press, 1949—1952. — ISBN 0-89346-184-9
• Blyth R. H. A History of Haiku. Vol. 1, From the Beginnings up to Issa. Tokyo: Hokuseido Press, 1963. — ISBN 0-89346-066-4
• [www.philology.ru/literature4/dyakonova-03.htm Е. М. Дьяконова. Вещь в поэзии трехстиший (хайку)] / Вещь в японской культуре. — М., 2003. — С 120—137.

Ссылки

• [japanpoetry.ru/ Классическая японская поэзия]

Отрывок, характеризующий Хайку

Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.