Хайме II (король Арагона)

Хайме II Справедливый исп. Jaime II el Justo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти Мануэля Агирре-и-Монсальбе (1885 год)</td></tr>
Король Сицилии
10 ноября 1285 — 15 января 1296
(под именем Хайме I)
Предшественник:	Педро I Великий
Преемник:	Федериго II
Король Арагона
18 июня 1291 — 2 ноября 1327
Коронация:	февраль 1286, Палермо
Предшественник:	Альфонсо III Свободный
Преемник:	Альфонсо IV Кроткий
Король Валенсии
18 июня 1291 — 2 ноября 1327
Предшественник:	Альфонсо I Свободный
Преемник:	Альфонсо II Кроткий
Граф Барселоны, Жероны, Осоны и Бесалу
18 июня 1291 — 2 ноября 1327
Предшественник:	Альфонсо II Свободный
Преемник:	Альфонсо III Кроткий
Король Сардинии
4 апреля 1297 — 2 ноября 1327
(под именем Джакомо I)
Предшественник:	титул учреждён
Преемник:	Альфонсо I
Рождение:	10 августа 1267(1267-08-10) Валенсия
Смерть:	2 ноября 1327(1327-11-02) (60 лет) Барселона
Род:	Барселонский дом
Отец:	Педро III Арагонский
Мать:	Констанция Гогенштауфен
Супруга:	1) Изабелла Кастильская 2) Бланка Анжуйская 3) Мария де Лузиньян 4) Элисенда де Монкада

Хайме II Справедливый (исп. Jaime II el Justo; 10 августа 1267, Валенсия — 2 ноября 1327, Барселона) — король Сицилии (Хайме I) в 1285—1296 годах, граф Барселоны, Жероны, Осоны и Бесалу с 1291 года, король Арагона и Валенсии с 1291 года, король Сардинии и Корсики (под именем Джакомо I) с 1324 года, второй сын Педро III, короля Арагона и Констанции Гогенштауфен.

Наследник Сицилийского королевства

29 марта 1282 года в Палермо началось восстание против французов — Сицилийская вечерня. Восстание вскоре охватило весь остров, французы были перебиты. Карл I Анжуйский, король Сицилии собиравшийся начать войну против Византии, был вынужден изменить планы и высадился в Мессине, осадив её с моря и суши. Восставшие, понимая, что в одиночку им не выстоять, отправили гонцов к Педро Арагонскому, отцу Хайме, предложив ему Сицилийскую корону и защитить их от Карла I Анжуйского. Педро III, по всей видимости готовый к такому повороту событий, согласился.

30 августа 1282 года он высадился в Трапани, по пути в Палермо сицилийцы приветствовали его, и уже 4 сентября 1282 года он короновался в Палермо как король Сицилии. Уже в сентябре — октябре 1282 года Педро взял под свой контроль всю Сицилию. Карл был вынужден снять осаду с Мессины и отправился на континент. А 18 ноября 1282 года папа Мартин IV, настроенный профранцузски, отлучил Педро III от Церкви. Но, несмотря на это, в последующие месяцы сицилийский флот под командованием Руджеро ди Лауриа несколько раз разбивал неаполитанцев, а к февралю 1283 года Педро III занял значительную часть побережья Калабрии.

В апреле в Сицилию прибыл и Хайме вместе с матерью, Констанцией, а также старшим братом Альфонсо. 19 апреля в Мессине Педро объявил о том, что после его смерти Хайме унаследует Сицилию, тогда как Арагон и Валенсия отойдут к Альфонсо. Регентшей королевства была объявлена королева Констанция. После этого Педро покинул Сицилию.

С этого момента Хайме вместе с матерью управлял Сицилией, принимая участие в обороне королевства от французов. В июне 1284 года сицилийцы во главе с Руджеро де Лауриа притворным отступлением выманили неаполитанский флот из Салерно и наголову разбили его. При этом принц Карл Салернский, сын и наследник Карла I, попал в плен и был спасен от казни только вмешательством Констанции, после чего был отправлен в Каталонию к Педро. А 7 января 1285 года умер Карл I, наследник которого, ставший королём под именем Карл II, находился в плену. Организованный же против Арагона по инициативе папы крестовый поход закончился неудачно, а вскоре умерли и папа Мартин и король Франции Филипп III Смелый.

Король Сицилии

10 ноября 1285 года умер отец Хайме, король Педро, что сделало Хайме королём Сицилии. Он был коронован в Палермо под именем Хайме I в феврале 1286 года. Он попытался наладить отношения с новым папой, Гонорием IV, предлагая принести оммаж за королевство, однако папский двор отказался идти на уступки, а Хайме был предан анафеме. Несмотря на то, что пленный Карл II был готов в обмен на освобождение уступить Сицилию и Калабрию и подписал мир, папа отказался подтвердить этот договор. При этом брат Хайме, король Альфонсо III, при посредничестве короля Англии, Эдуарда I, в июне заключил перемирие на 14 лет между Францией и Арагоном. Альфонсо готов был отказаться от претензий на Сицилию, что не устраивало Хайме.

В результате весной 1287 года началась новая попытка вторжения в Сицилию, организованная папой. Однако 23 июня сицилийский флот под командованием адмирала Руджеро ди Лауриа разгромила противника, причём в плен попали многие французские и провансальские аристократы, которые, однако, были отпущены за огромный выкуп. К тому моменту умер папа Гонорий.

В июле 1287 года при посредничестве между королём Англии Эдуарда I, Альфонсо III Арагонский и Карл II Анжуйский подписали Олоронский договор о мире. Однако его отказался признать король Франции, в результате чего война продолжилась. Новый папа, Николай IV, занял ту же политику, что и его предшественники, однако вскоре он был вынужден просить Эдуарда Английского опять быть посредником. В результате в октябре был подписан Канфранский договор, после чего Карл II наконец получил свободу в обмен на огромный выкуп, заложников и обещание добиваться заключения мира и обязательство не принимать титул короля Сицилии.

Уже в 1289 года папа Николай короновал Карла как короля Сицилии. Но Карл, который, будучи человеком чести, чувствовал себя очень неудобно, решил сдержать обещание и заключить мир. В итоге по договорам в Санлисе (19 мая 1289 года) и Бриньоне (19 февраля 1291 года) был заключён мир между Францией, Арагоном и королевством Карла, а с Альфонсо и Хайме снималось отлучение. При этом интересы Хайме не были учтены и он фактически оказался один без союзников.

Король Арагона

18 июня 1291 года неожиданно умер король Арагона Альфонсо III, брат Хайме. Детей Альфонсо не оставил, в результате королём Арагона, Валенсии и Майорки стал Хайме. Согласно завещанию брата, Хайме должен был передать сицилийскую корону младшему брату, Федериго, однако он отказался выполнять завещание, желая сохранить за собой и Сицилию.

Оставив Федериго своим наместником в Сицилии, в июле Хайме отправился в Барселону, где и был коронован как король Арагона и Валенсии под именем Хайме II. Вскоре он отказался отдавать Балеарские острова Хайме II Майоркскому, объявив их неотъемлемой частью Арагонского королевства, фактически расторгнув Бриньонский договор. В результате папа Николай снова отлучил от церкви Хайме, что должно было привести к возобновлению войны.

Однако вскоре Хайме был вынужден вновь начать мирные переговоры, будучи готов передать Сицилию Карлу II за вознаграждение. А 4 апреля 1292 года умер папа Николай, его преемник был выбран только через 2 года, что затормозило переговоры. Карл II, заинтересованный в возвращении Сицилии и освобождении сыновей, бывших заложниками при Арагонском дворе, при посредничестве короля Кастилии Санчо IV в конце 1293 года договорился о перемирии с Хайме, а также делал заманчивые предложения первым лицам Сицилийского королевства и инфанту Федериго.

Новый папа, Целестин V был ставленником Карла, поддерживая все его предложения. Однако в декабре 1294 года папа Целестин отрёкся от папского престола, а выбранный вскоре Бонифаций VIII хотя и был в плохих отношениях с Карлом, но поддержал проект мирного договора с Хайме. В итоге 12 июня 1295 года был подписан мир в Ананьи, по которому Хайме передавал Сицилию и Калабрию папскому престолу, возвращал Балеарские острова Хайме II Майоркскому в обмен на Сардинию, кроме того король Майорки признавался вассалом короля Арагона. Также Хайме освобождал из заключения сыновей Карла. В обмен папа давал огромное приданое за дочерью Карла, Бланкой, которая должна была выйти замуж за Хайме, брат Хайме, инфант Федериго, должен был получить руку племянницы Карла, Екатерины де Куртене, носившей громкий титул императрицы Латинской империи. Кроме того с Хайме и Федериго снималось отлучение.

Однако условия договора, заключенного за их спиной и отдающего их под власть французов, не устроили сицилийцев и Федериго, тем более что Екатерина де Куртене отказалась выходить замуж за безземельного принца. Федериго при поддержке сицилийских сословий отверг договор Ананьи, 12 декабря 1295 года принял титул правителя Сицилии. 15 января 1296 года сицилийский парламент в Катании провозгласил Федериго королём. 25 марта 1296 года он был коронован в соборе Палермо.

Хайме отказался поддержать брата. Более того, он принял участие в начавшейся в 1298 году войне против Федериго, которая продолжалась с переменным успехом. При этом на стороне Хайме выступали и герои предыдущей войны — Джованни Прочида и Руджеро ди Лауриа, перешедшие в итоге на службу к Карлу II. Однако уже в сентябре 1299 года Хайме вернулся в Испанию и в дальнейшем в военных действиях против брата участия не принимал. В итоге армии Карла удалось отвоевать Калабрию, но больших успехов добиться не удалось. А 31 августа 1302 года был заключён Кальтабеллотский договор, по которому Карл признал королём Сицилии Федерико II, но только до его смерти. При этом папа Бонифаций VIII настоял на том, чтобы титул Федерико звучал как «король Тринакрии».

Завоевания Хайме

Заключив мир с Францией и папой, Хайме смог заняться расширением своих владений. В первую очередь он воспользовался династическими смутами в Кастилии между королём Санчо IV и его племянниками, сыновьями Фернандо де Ла Серды, бежавшими в Арагон. В 1296 году Хайме начал завоевание Мурсии. В апреле он захватил Аликанте, а затем Эльче, Ориуэлу и Гвардамар-дель-Сегура. В 1298 году также были захвачены Альгама-де-Мурсия и Картахена, в в 1300 — Лорка. По Торельясскому договору (1304 год) и договору в Эльче (1305 год) Хайме вернул большую часть Мурсии, однако северная часть (современный комарки Виналопо, Алаканти и Вега Баха) остались в его руках и были присоединены к Валенсийскому королевству.

Позже Хайме удалось присоединить к своим владениям Валь-д’Аран. А в 1323—1324 годах его наследник Альфонсо завоевал Сардинию и Корсику, право захвата которых ему было предоставлено папой в 1295 году, при этом ему пришлось бороться с пизанцами, образовав из них королевство.

Для того, чтобы усилить южную границу своих королевств против мавров, Хайме в 1317 году создал орден Монтесы, передав ему расположенный на границе с маврами укреплённый замок Монтеса. Создание ордена было подтверждено папской буллой от 10 июня. Основу ордена составили жившие в Арагоне тамплиеры.

Также Хайме удалось расширить владения дома благодаря династическим бракам. Хайме ввёл практику браков с представителями Кастильским королевским домом. Кроме того, его второй сын, Альфонсо, был женат на племяннице графа Урхеля Эрменгола X, умершего в 1314 году, после чего Урхель унаследовал Альфонсо, ставший в 1319 году наследником трона, поскольку старший сын Хайме II, инфант Хайме, сбежал с собственной свадьбы и отказался от притязаний на трона. В том же году король Хайме издал указ, по которому королевства Арагон и Валенсия, а также графство Барселона объявлялись нераздельными коронными владениями. В 1325 году он также присоединил графство Ампурьяс, передав его вместе с Рибагорсой одному из сыновей. Кроме того, Хайме удалось ограничить привилегии знати, что привело к укреплению короны.

Умер Хайме в 1327 году, ему наследовал второй сын Альфонсо IV.

Брак и дети

1-я жена: с 1 декабря 1291 года или декабрь 1293 года (Сория) Изабелла Кастильская (1283 — 24 июля 1328), дочь Санчо IV, короля Кастилии и Леона, и Марии Альфонсо де Молина. Брак так и не был осуществлён, папа Бонифаций VIII не дал разрешения на него по причине близкого родства, в 1295 году он был расторгнут. Детей не было.

2-я жена: с 29 октября 1295 года (Вильябертан) Бланка Анжуйская (1280 — 14 октября 1310), дочь Карла II Анжуйского, короля Неаполя, и Марии Венгерской. Дети:

• Хайме (29 сентября 1296 — 20 мая 1334), инфант Арагона, в 1319 году отрёкся от прав на арагонский престол, рыцарь ордена Иоаннитов, позже рыцарь ордена Монтеса. Жена: с 18 октября 1319 года (Жандеса) Элеонора Кастильская (1307—1359), дочь Фернандо IV, короля Кастилии и Леона, и Констанции Португальской. Брак так и не был осуществлён, поскольку Хайме сбежал с собственной свадьбы. Позже Элеонора вышла замуж за его брата Альфонсо.
• Альфонсо IV (январь/февраль 1299 — 24 января 1336), граф Урхеля с 1314, король Арагона, Валенсии и Сардинии, граф Барселоны, Жероны, Осоны и Бесалу с 1327
• Мария (1299—1327); муж: с 1311 (Калатавуд) Педро Кастильский (1290 — 25 июня 1319), инфант Кастилии, сеньор де лос Камерос
• Констанция (1 апреля 1300 — 19 августа 1327); муж: с 2 апреля 1312 (Хатива) Хуан Мануэль Кастильский (5 мая 1282 — 13 июня 1348), сеньор Вилены и Эскалоны
• Изабелла (1302 — 20 июля 1330); муж: с 1313 (по доверенности, Барселона)/1315 (Юденбург, лично) Фридрих I Красивый (1289 — 13 января 1330), анти-король Германии (Фридрих III) 1314—1322, 1325—1330, герцог Австрии с 1308
• Хуан (1304 — 19 августа 1334), архиепископ Толледо и Таррагоны с 1318, патриарх Александрии с 1328
• Педро (1305 — 4 ноября 1381), граф Ампурьяса (Педро I) 1325—1341, граф Рибагорсы (Педро IV) с 1322, граф де Прадес, сеньор Дении и Гандии с 1341, сенешаль Каталонии, родоначальник ветвей графов де Прадес, маркизов де Вилена и герцогов Гандии
• Бланка (1307—1348), монахиня
• Рамон Беренгер I (1308—1364), граф де Прадес и барон д’Энтенса 1324—1341, граф Ампурьяса с 1341, родоначальник ветви графов Ампурьяса
• Виоланта (1310 — после 19 июня 1353); 1-й муж: с февраля 1328 Филипп Тарентский (1297 — 17 мая 1330), деспот Румынии; 2-й муж: с июля 1339 (Лерида) Лопе де Луна (ум. 19 июня 1360), сеньор де Сегорбе

3-я жена: с 27 ноября 1315 года (Жерона) Мария де Лузиньян (1273 — 10/22 апреля 1319), дочь Гуго III де Лузиньяна, короля Кипра, и Изабеллы д’Ибелин. Детей не было.

4-я жена: с 25 декабря 1325 (Таррагона) Элисенда де Монкада (ум. 1364), дочь Педро де Монкада, сеньора де Айтона-и-Сосес и Элисенды де Пино. Детей не было.

Кроме того, Хайме имел несколько незаконных детей от двух любовниц.

Дети от Лукреции:

• Санчо
• Хайме (1291—1350/1351); 1-я жена: Хауметта; 2-я жена: Руссия

Дети от Жеролды:

• Наполеон (1288—?), сеньор де Жойоза Гуарда; жена: дочь Гильермо Роберта

Литература

• Рансимен С. Сицилийская вечерня: История Средиземноморья в XIII веке / Пер. с англ. Нейсмарк С. В.. — СПб.: Евразия, 2007. — 384 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-8071-0175-8.
• Альтамира-и-Кревеа, Рафаэль. История Средневековой Испании / Перевод с испанского Е. А. Вадковской и О. М. Гармсен. — СПб.: «Евразия», 2003. — 608 с. — 1 500 экз. — ISBN 5-8071-0128-6.

Ссылки

• [www.fmg.ac/Projects/MedLands/ARAGON%20&%20CATALONIA.htm#JaimeIIdied1327B KINGS of ARAGON (HOUSE of CONDES de BARCELONA)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 15 октября 2009. [www.webcitation.org/66HKfEjVm Архивировано из первоисточника 19 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Хайме II (король Арагона)

Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.