Хайнес, Эдмунд

Эдмунд Хайнес (нем. Edmund Heines, 21 июля 1897, Мюнхен — 30 июня 1934, Мюнхен-Штадельхайм) — немецкий политик, один из высших руководителей СА, обергруппенфюрер СА (1933).

Биография

Родился как внебрачный сын служанки Хелены Марты Хайнес. В 1915 году, после окончания гимназии и реальной гимназии, добровольно вступил в Баварскую армию. В Первую мировую войну служил на Западном фронте в полевой артиллерии. Осенью 1915 года получил тяжелое ранение в голову. В 1918 году был произведен в лейтенанты резерва.

После войны вступил в добровольческий корпус Росбаха. В 1919 году участвовал в боях в Прибалтике и затем в марте 1920 года – в Капповском путче. Герхард Росбах назначил его управляющим своего клуба Тиргартен. Во время путча этот клуб служил штаб-квартирой группы Росбаха. После провала члены фрайкора бежали в Мекленбург и Померанию. Хайнесу был поручен контроль за товарищами, которые нашли прибежище в трех поместьях в Померании. В июле 1920 года он был соучастником расправы над Вилли Шмидтом, двадцатилетним батраком, который хотел выдать полиции схроны оружия членов фрайкора.

Хайнес бежал в Мюнхен и в 1922 году стал руководителем местной группы фрайкора Росбаха. В декабре 1922 года группа в полном составе перешла в штурмовые отряды СА. Хайнес получил командование вторым батальоном Мюнхенского полка СА и вступил в НСДАП (членский билет № 78). В 1924 году за участие в попытке гитлеровского путча был приговорен к 15 месяцам заключения. Содержался вместе с Гитлером в Ландсберге, был досрочно освобожден в сентябре 1924 года. В это время НСДАП и СА были запрещены. Хайнес стал командиром второго батальона Мюнхенского полка «Фронтбана», временно заменившего СА.

В 1925 году после снятия запрета с НСДАП Хайнес снова вступил в партию и в СА. В 1926 году он получил звание штандартенфюрера и руководил молодежной организацией НСДАП. 31 мая 1927 года был исключен из партии и СА как зачинщик бунта Мюнхенской СА. С его точки зрения, НСДАП была слишком умеренной и бюрократичной.

В 1927 году в результате попытки шантажа убийство Вилли Шмидта получило огласку. В 1928 году состоялся процесс, на котором Хайнес был приговорен за самосуд к 15 годам лишения свободы. Однако в силу следственной ошибки в 1929 году состоялся повторный процесс. На этот раз Хайнес был приговорен к пяти годам лишения свободы. 14 мая 1929 года он вышел на свободу под залог в размере 5000 рейхсмарок.

Выйдя на свободу, Хайнес выступал на различных мероприятиях, организованных в защиту самосуда. Мюнхенский университет поначалу отказывался зачислить его студентом юридического факультета. В 1929 году снова вступив в НСДАП и в СА, Хайнес стал командиром земельного штандарта СА Мюнхен. В 1930 году он был ортсгруппенлейтером НСДАП в Мюнхене-Хайдхаузене и адъютантом гауляйтера Адольфа Вагнера. В сентябре 1930 года был избран депутатом рейхстага.

Некоторое время он был заместителем гауляйтера Верхнего Пфальца, референтом по вопросам печати при Верховном командовании СА. В мае 1931 года был назначен заместителем Эрнста Рёма, а 31 июля 1931 года стал командиром группы СА в Силезии.

26 марта 1933 года Хайнес получил назначение на пост полицей-президента Бреслау. В этом качестве отвечал за создание концентрационного лагеря Дюрргой, в котором содержались многие известные социал-демократы, коммунисты, профсоюзные деятели, адвокаты и журналисты.

Весной 1933 года Хайнес был назначен заместителем гауляйтера Силезии. 11 июля 1933 года он получил почетное звание прусского государственного советника. Рём произвел его в обеггруппенфюреры и назначил командиром обергруппы СА VIII (Силезия).

30 июня 1934 года в ходе акции «Ночь длинных ножей» Хайнес был арестован и расстрелян.

В момент своего ареста он находился в пансионе Ханзельбауэр на баварском курорте Бад-Висзе, куда приехал на собрание руководства СА. Ранним утром Гитлер и Геббельс обнаружили Хайнеса в одной постели с его личным шофером. Позднее это обстоятельство приводилось в качестве пропагандистского оправдания акции в доказательство того, что она имела целью устранение «болезненных элементов» и «извращенцев».

Арестованных доставили в мюнхенскую тюрьму Штадельхайм. По распоряжению Гитлера Хайнес был расстрелян в тот же день с пятью другими товарищами.

Литература

• Klee, Ernst: Das Personenlexikon zum Dritten Reich: Wer war was vor und nach 1945. S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main 2003.
• Eberle, Henrik: Hitlers Weltkriege: Wie der Gefreite zum Feldherrn wurde. Hoffmann und Campe, Hamburg 2014.

Отрывок, характеризующий Хайнес, Эдмунд

– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.