Хайям (пьеса)
| Хайям | |
| азерб. Xəyyam | |
 Сцена из постановки пьесы. 1970 год. Мехти Мамедов в роли Хайяма, Шафига Мамедова в роли Севды. | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: | |
| Дата первой публикации: | |
| Издательство: |
Азернешр |
| Предыдущее: | |
| Следующее: | |
«Хайям» (азерб. Xəyyam) — трагедия азербайджанского драматурга Гусейна Джавида, написанная им в 1935 году. Посвящена известному персидскому поэту-мыслителю Омару Хайяму[1]. Впервые была опубликована в 1963 году в Баку. Поставлена в марте 1970 года на сцене Азербайджанского драматического театра в Баку.
История пьесы
Гусейн Джавид написал пьесу «Хайям» в 1935 году. В этом же году пьеса была удостоена 3-го места на конкурсе литературных произведений Азербайджанской ССР[2].
Гусейн Джавид в своё время отправил пьесу своему другу, жившему в Ереване. После продолжительного времени, в 1957 году, дочери Гусейна Джавида, Туран Джавид удалось найти произведение в городе Ереван и привести в Баку[2].
Впервые пьеса была опубликована в 1963 году издательством «Азернешр» в Баку[2].
12 марта 1970 года пьеса была поставлена на сцене Азербайджанского государственного академического драматического театра имени М. Азизбекова народным артистом СССР, профессором Мехти Мамедовым. Художественное оформление спектакля и эскизы были подготовлены художником Эльчином Мамедовым, а музыка — написана народным артистом Азербайджанской ССР, лауреатом Государственной премии СССР Джахангиром Джахангировым. В ролях играли Мехти Мамедов, Шафига Мамедова, Гасан Турабов, Мамедрза Шейхзаманов, Исмаил Османлы и др.[2]
Напишите отзыв о статье "Хайям (пьеса)"
Примечания
- ↑ История советской многонациональной литературы / Под ред. Г. И. Ломидзе и Л. И. Тимофеева. — М.: Наука, 1972. — Т. II. — С. 18.
- ↑ 1 2 3 4 Һүсејн Ҹавид. Драм əсәрләри / Составитель Туран Джавид, под ред. проф. Музаффар Шукюр. — Баку: Азербайджанское государственное издательство, 1975. — С. 545-546. (азерб.)
|
||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хайям (пьеса)
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
