Хака

Хака (маори haka) — ритуальный танец новозеландских маори, во время которого исполнители топают ногами, бьют себя по бёдрам и груди, и выкрикивают аккомпанемент. Это один из самых известных видов музыкального искусства маори, благодаря регбийной команде All Blacks с хака знакомо большинство жителей Новой Зеландии.

Слово «хака» на языке маори означает «танец в общем», а также «песня, сопровождающая танец». Хака нельзя отнести исключительно к «танцам» или «песням»: по выражению Алана Армстронга, хака — это композиция, в которой каждый инструмент — руки, ноги, тело, язык, глаза — исполняет собственную партию.

Характерные детали хака — танец исполняется одновременно всеми участниками и сопровождается гримасами. Гримасы (движения глаз и языка) очень важны, и именно по ним определяется, насколько хорошо исполнен танец. Женщины, исполнявшие хаку, не высовывали языки. Невоенные хака могут содержать волнообразные движения пальцами или кистями рук. Ведущий танца (мужчина или женщина) выкрикивает одну или две строки текста, после чего остальные хором отвечают припевом.

История

Существует несколько разных легенд о происхождении хака. Согласно одной из них, данный танец впервые исполнили женщины, искавшие некого Каэ, который убил кита, принадлежавшего вождю племени. Женщины не знали, как он выглядит, но им было известно, что у него кривые зубы. Каэ находился среди других людей, и, чтобы определить его в толпе, женщины исполнили смешной танец с комическими движениями. Увидев хаку, Каэ рассмеялся, и его узнали.

Хака исполнялась преимущественно вечером для развлечения; существовали сугубо мужские хака, женские, детские, а также подходящие взрослым обоих полов. Также с помощью этого танца приветствовали гостей. Приветственные танцы обычно начинались воинственно, так как встречающим не были известны намерения прибывших. Именно таким воинственным танцем вооружённые маори встретили Джеймса Кука в 1769 году.

Христианский миссионер Генри Уильямс писал: «Необходимо запретить все старые обычаи, танцы, пение и татуировки, основные местные вакханалии. В Окленде люди любят собираться большими компаниями с целью демонстрации своих ужасающих танцев». Со временем отношение к танцам со стороны европейцев улучшилось, хаку стали регулярно исполнять при визитах королевской семьи.

В XXI веке хака регулярно исполняют в Вооружённых силах Новой Зеландии. Два раза в год, начиная с 1972 года, проводится фестиваль-соревнование по хака Те Мататини (маори Te Matatini). С конца XIX века регбийные команды исполняют этот танец перед соревнованием, в 2000-х годах эта традиция вызвала многочисленные споры и обвинения «All Blacks» в «девальвации» хака.

Военная хака, изображение около 1845 года

Церемония приветствия министра обороны США Леона Панетты

Батальон маори танцует хаку в Северной Африке

Разновидности

«Перуперу» (маори peruperu) — военный хака, также называется «пуха» (маори puha, это название использовалось на военных сборах), исполнялся непосредственно перед битвой, в перерывах и после её успешного окончания. Танцующие часто потрясают в процессе своим оружием, таращат глаза, высовывают языки и истошно кричат, а их тела конвульсивно содрогаются. Особенность перуперу — одновременные прыжки всех исполняющих её воинов, а также то, что иногда мужчины танцевали его голыми, причём эрегированные пенисы считались знаком особенной смелости.

Разновидность перуперу, тутунгараху (маори tūtūngārahu, также маори ngārahu, маори whakatūtū-waewae, маори whakarewarewa) воины исполняли для того, чтобы определить, готово ли подразделение к бою. Старики нагибались к земле, а воины одновременно подпрыгивали. В случае, если хотя бы один мужчина оставался на земле, когда остальные уже были в воздухе, маори не выходили сражаться, так как это считалось дурным предзнаменованием.

Почти на каждом собрании маори исполняется хака «Тоиа маи» (реже — «Утаина»).

Слово «нгери» (маори ngeri) может означать любую короткую песню, написанную в обычном для хака размере, исполняемую с танцем или без него. «Тумото» (маори tumoto) — яростный хака, исполняющийся после ранения или поражения. «Хака хорухору» (маори horuhoru) исполняется на коленях мужчинами и женщинами. «Хака коири» (маори koiri) включает плавные колыхательные движения. Ка-матэ — знаменитый хака маори, сочинённый рангатирой Те Раупарахой более двухсот лет назад. Другие известные композиторы хака — Тута Нихонихо («Те кири нгуту») и командующий 28-м батальоном маори Арапета Аватере.

Существуют и другие разновидности хака.

Национальная сборная Новой Зеландии по регби «Олл Блэкс» исполняет хаку «Ка-матэ».
Игра против Франции, 2006

Новозеландские полицейские и военные исполняют хаку

Литература

• Mervyn McLean. Maori Music. — Auckland: Auckland University Press, 1996. — ISBN 1-86940-144-1.
• [www.teara.govt.nz/en/waiata-tawhito-traditional-maori-songs/page-4 Haka – a type of waiata]. Te Ara. The Encyclopedia of New Zealand. Проверено 11 июня 2015.
• Вира Гардинер. Haka: A Living Tradition. — 2-е изд.. — Окленд: Hachette Livre, 2011. — ISBN 978-1-86971-116-0.

Отрывок, характеризующий Хака

– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.