Хакаби, Майк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Майк Хакаби
Mike Huckabee
44-й губернатор Арканзаса
15 июля 1996 — 8 января 2007
Вице-губернатор: Уинтроп Пол Рокфеллер
Предшественник: Джим Гай Такер
Преемник: Майк Биб
12-й вице-губернатор Арканзаса
20 ноября 1993 — 15 июля 1996
Губернатор: Джим Гай Такер
Предшественник: Джим Гай Такер
Преемник: Уинтроп Пол Рокфеллер
 
Вероисповедание: Южная баптистская конвенция[1]
Рождение: 24 августа 1955(1955-08-24) (68 лет)
Хоуп, Арканзас
Партия: Республиканская
 
Автограф:

Майкл Дейл (Майк) Хакаби (англ. Michael Dale "Mike" Huckabee; родился 11 августа 1955, Хоуп, Арканзас) — консервативный американский политик, член Республиканской партии. Губернатор штата Арканзас (1996—2007). Председатель Ассоциации губернаторов Юга, Председатель Национальной ассоциации губернаторов США (2005—2007). Кандидат в Президенты США в 2008 году (занял третье место на праймериз своей партии). Священнослужитель Баптистской церкви, пастор, президент Союза баптистов Арканзаса (1989—1991). Ведёт телепрограмму на американском новостном канале Fox News.





Биография

Майкл Дейл Хакаби (Michael Dale Huckabee), более известный как Майк Хакаби (Mike Huckabee), родился 24 августа 1955 года в городе Хоуп (штат Арканзас, США), где ранее появился на свет будущий президент США Билл Клинтон[2][3][4][5][6][7][8][9]. Отец Майка работал пожарным, в свободные дни подрабатывал механиком. Мать была клерком в газовой компании, по другим данным — в транспортной компании Louisiana Transit Company[4][6][10][11].

Семья жила бедно, но родители делали все возможное, чтобы дать Майку и его старшей сестре Патрисии (Patricia) достойное образование[11]. Хакаби-старший не получил полного среднего образования[11], некоторые источники также утверждали, что его сын стал первым членом семьи, окончившим старшие классы средней школы[6][10].

Майк учился усердно, был выбран президентом (старостой) своего класса[11]. Дважды в неделю посещал баптистские богослужения[11]: он стал прихожанином местной Баптистской церкви имени Гаррета (Garrett Memorial Baptist Church) в 1965 году, и с тех пор религия в его жизни играла очень значительную роль[4]. В свободное время Хакаби играл рок-н-ролл на бас-гитаре[11].

В одиннадцать лет Майку довелось впервые выступить по радио[7][11]. Играя в детской бейсбольной команде, он получил травму, и тренер отправил его помогать диктору, который комментировал игры на местном радио. Однажды Майк подменил заболевшего диктора, и менеджер радиостанции остался так им доволен, что пообещал ему постоянную работу. В четырнадцать лет Майк стал выступать на радио с обзором местных новостей и результатов спортивных соревнований[11].

В старших классах школы Хакаби, как ранее Клинтон, принимал участие в Arkansas Boys State — молодежной политической программе[4][7][11]. Там он в 1972 году баллотировался на высшую должность — губернаторскую — и одержал уверенную победу[4][11]. Майк вырос в условиях расовой сегрегации, которая, по воспоминаниям друзей, вызывала у него глубокое возмущение. Впоследствии он неизменно уделял большое внимание борьбе против расовой дискриминации[11].

Когда Майку было пятнадцать лет, пастор местной церкви попросил его произнести проповедь. Молодой человек нервничал, однако опыт оказался удачным и приятным[7][11]. Хотя многие знакомые прочили Майку карьеру в политике, по окончании школы он решил стать проповедником. Тем не менее, по собственным воспоминаниям, конечной своей целью Хакаби видел именно политическую деятельность[11].

Пасторское служение

В 1973 году Хакаби поступил в Баптистский университет Уошито в городе Аркаделфия (штат Арканзас)[2][4][10][11]. В 1974 году он женился на Джанет Маккейн (Janet McCain), с которой начал встречаться в старших классах школы и которая вместе с ним поступила в университет[3][4][5][10][11]. В студенческие годы Хакаби зарабатывал деньги ведущим рок-н-ролльной радиопередачи на местной станции, а по воскресеньям читал проповеди в небольшой баптистской церкви[10][11]: в 1974 году он прошел рукоположение в пасторы Собрания баптистов Юга (Southern Baptist Convention)[5]. Четырёхлетний бакалавриат по специальности «религия» Хакаби сумел завершить за два с половиной года[4][10] и в 1976 году, а по другим данным — в 1975 году окончил университет[2][4][5][7].

Затем он поступил в Баптистскую богословскую семинарию Юго-Запада в городе Форт-Уорт (Техас)[2][5][7][10], но в 1977 году бросил учёбу и стал работать в Далласе (Техас) на телевизионного проповедника Джеймса Робисона (James Robison)[2][4][7][11]. В его обязанности входило объявлять выступление босса в телевизионном эфире и на публичных выступлениях, заниматься организаторской работой и связями с общественностью[4][7][11]. У Робисона Хакаби научился непринужденному общению с телезрителями[11]. Впоследствии он также рассказывал, что в этот период старался пополнить запас знаний, штудируя выпуски журнала Reader’s Digest[7].

В 1980 году Хакаби принял участие в президентской избирательной кампании республиканца Рональда Рейгана. Помощник телепроповедника был одним из организаторов встречи Рейгана с христианами-евангелистами в Далласе и получил возможность лично встретиться с кандидатом. Встреча произвела на него большое впечатление: по собственным словам Хакаби, тогда он смог оценить роль верующих в политике[7][11].

В планы Хакаби входило вернуться в родной штат и возглавить собственный церковный приход[7][11]. В 1980 году его пригласили временно исполнять обязанности пастора в Баптистской церкви Иммануила (Immanuel Baptist Church) в городе Пайн-Блафф (Арканзас), и он согласился. Приход был довольно захудалым и располагался в городе с большим количеством церквей, но спустя несколько месяцев Хакаби решился руководить им на постоянной основе[4][7][10][11].

Он уговорил прихожан пожертвовать деньги на ремонт церкви, там были установлены новые скамьи, стекла с витражом и мощная звуковая система[7]. Вскоре приход Хакаби стал расти — молодые семьи охотно приходили слушать 26-летнего пастора, который любил рок-н-ролл, кроме того Хакаби размещал на автобусных остановках рекламу своей церкви[7].

Решающий для развития прихода шаг Хакаби сделал, выйдя в телеэфир. Он создал собственный небольшой телеканал ACTS-TV (American Christian Television Systems), бывший не только единственным христианским каналом в городе, но и единственным местным каналом вообще. Таким образом, проповеди молодого пастора достигли всех телезрителей Пайн-Блафф[2][4][5][7][11]. Помимо трансляции богослужений, в эфир выходили программы на общие темы. Сам Хакаби по воскресным вечерам стал вести шоу, превратившееся в его визитную карточку, — «Положительные альтернативы» (Positive Alternatives). Ведущий брал интервью у местных знаменитостей, коллег-пасторов, консультантов по различным вопросам[7].

Церковный приход Иммануила был исключительно белым, и Хакаби пошел на рискованный шаг. Он позволил прийти в церковь негру, что вызвало у местных старейшин возмущение. Однако пастор настаивал на своем решении и грозился покинуть церковь. В итоге часть прихожан в знак протеста ушли, но приход стал смешанным[11].

В 1986 году Хакаби перешел на новое место — в Первую баптистскую церковь на Бич-Стрит (Beech Street First Baptist Church) в городе Тексаркана (Арканзас)[4][7][11]. Там в 1987 году он создал и возглавил компанию Beech Street Communications, которая выпускала в эфир телеканал KBSC-TV, завоевав среди местных жителей большую популярность[2][4][5][11].

В 1989 году Хакаби одержал решительную победу на выборах президента Собрания баптистов Арканзаса и занимал этот пост параллельно с пасторской деятельностью в течение двух лет[4][5][7][11]. Хотя должность президента была во многом церемониальной, она принесла Хакаби, стороннику умеренной церковной политики, значительную известность (в Арканзасе одна пятая населения — баптисты) и опыт переговорной деятельности: ему приходилось урегулировать ожесточенные теологические споры и распри между священнослужителями[7][9][11].

Политическая деятельность в штате Арканзас

Хакаби советовали попробовать силы в борьбе за должности в государственных органах власти, и в 1992 году он оставил служение для участия в выборах в Сенат в качестве республиканского кандидата[4][7][10][11]. Поясняя своё решение, Хакаби рассказывал, что в церкви ему стало все больше не хватать политической борьбы[11]. Он баллотировался с правой консервативной программой, преимущественно ориентированной на социальные вопросы. В частности, он ратовал за запрещение абортов и однополых браков, а также за изоляцию от общества больных СПИДом граждан[7][11][12].

Противником Хакаби был действующий сенатор-ветеран от демократов Дейл Бамперс (Dale Bumpers), пользовавшийся в штате большой популярностью[4][7]. Хакаби выступил с жесткой критикой в адрес оппонента, в частности назвав его «порнографом»: пастору не нравилась поддержка, которую Бамперс оказывал Национальному фонду искусств (National Endowment for the Arts). Подобного рода нападки на уважаемого в штате политика свели на нет шансы Хакаби на победу[7]. Республиканец проиграл: за него проголосовали 40 процентов избирателей, Бамперса поддержали 60 процентов[4][11][13]. В последующий период, с 1992 по 1996 год, Хакаби был президентом базирующейся в Тексаркане компании Cambridge Communications[2][5].

В 1993 году в связи с избранием губернатора Арканзаса Клинтона в президенты главой исполнительной власти штата стал вице-губернатор, демократ Джим Гай Такер, а в штате были назначены внеочередные выборы на вице-губернаторский пост. По совету политических сторонников Хакаби принял в них участие[4][11]. На этот раз он выступал как консервативный популист, преимущественно рассуждая о разных способах улучшения качества жизни граждан[7]. Кампания Хакаби прошла успешно, и он одержал победу[4][7][9][10][11]. Как единственный республиканец, занимавший пост на уровне штата, в первый год он регулярно вступал в стычки с демократами, однако на выборах 1994 года был успешно переизбран, получив 58 процентов голосов и победив соперника-демократа Чарли Коула Чаффина (Charlie Cole Chaffin)[4].

На промежуточных выборах в Конгресс, проходивших в 1996 году, Хакаби вновь вступил в борьбу за место в Сенате и благополучно лидировал в предвыборных рейтингах[4][10]. Его планы были нарушены, когда Таккеру пришлось со скандалом уйти в отставку: губернатора признали виновным в заговоре и мошенничестве в связи с нашумевшим делом обанкротившейся корпорации Whitewater. После этого Хакаби, снявшись с сенатских выборов, занял в июле пост губернатора штата Арканзас[4][7][8][11].

Хакаби стал всего лишь вторым в истории Арканзаса губернатором-республиканцем. В штате традиционно были сильны демократы, и тем не менее бывшему священнослужителю удалось дважды одержать победу на губернаторских выборах[4][8][11]. В 1998 году он оставил позади конкурента-демократа Билла Бристоу (Bill Bristow), набрав 59,7 процента голосов, а в 2002 году получил 53 процента и победил казначея штата Джимми Лу Фишера (Jimmie Lou Fisher)[4]. Рейтинг популярности Хакаби в Арканзасе стабильно удерживался на уровне выше 50 процентов[11].

Хотя демократам сперва не нравился губернатор, занимавший жесткую позицию в отношении абортов и гомосексуалистов, ему вскоре удалось завоевать расположение политических конкурентов. Демократам пришлась по душе одобренная Хакаби ARKids First — программа медицинского страхования детей из малообеспеченных семей, а также выделение дополнительных средств на развитие школ[4][8][11]. Кроме того, Хакаби выступал за предоставление государственных социальных услуг нелегальным иммигрантам[8], в частности безуспешно пытался провести законопроект о предоставлении нелегалам права поступать в университеты штата[11].

Разумеется, политика, пользовавшаяся одобрением демократов, у многих однопартийцев Хакаби вызывала противоположную оценку. Особенно они остались недовольны увеличением налогов, к которому губернатор прибег для покрытия расходов на ремонт дорог Арканзаса и другие общественные нужды[4][8][9][11]. Политика Хакаби в области налогов, иммиграции и образования заставила многих республиканцев, выступавших за сокращение государственного вмешательства в жизнь граждан, видеть в нём скрытого адепта либерализма в духе Клинтона[9][11]. В этом отношении показательно, что после прихода Хакаби на губернаторский пост многие руководители ведомств штата, назначенные ещё при Клинтоне, остались на своих местах[9].

Губернаторство Хакаби было омрачено его причастностью к значительному количеству скандальных историй разного рода, в основном связанных с предполагаемыми злоупотреблениями властью[4]. Большое внимание привлекали помилования, которые власти штата даровали осужденным преступникам. По мнению критиков, стремление Хакаби «прощать грешников» нередко шло вразрез со здравым смыслом[4][11]. Наибольшую известность получил один подобный случай. В 1999 году комиссия по помилованию досрочно выпустила на свободу Уэйна Дюмонда (Wayne Dumond), осужденного за совершенное в 1984 году похищение и изнасилование 17-летней девушки. Критики Хакаби полагали, что он, как губернатор, был причастен к этому решению. Дюмонд же, выйдя на свободу, совершил новое преступление — убийство женщины[7][11][14].

В 2003 году Хакаби пришлось пережить тяжелый личный удар. У губернатора, весившего почти 150 килограммов, диагностировали сахарный диабет. От врача Хакаби узнал, что жить ему осталось не более десяти лет, если он не сбросит избыточный вес. После этого он прибег к интенсивной диете и программе тренировок, что позволило ему за год потерять примерно 50 килограммов, и даже стал принимать участие в марафонских забегах. Эта история принесла губернатору общенациональную известность[4][4][6][8][10][11][15]. Когда в 2004 году исследования специалистов показали, что избыточный вес имели 63 процента арканзасцев, Хакаби основал программу пропаганды здорового образа жизни «Здоровый Арканзас» (Healthy Arkansas)[4][10]. Его личный опыт оздоровления нашел отражение в опубликованной в 2005 году книге «Бросайте рыть собственную могилу ножом и вилкой» (Quit Digging Your Grave with a Knife and Fork)[6][8].

В 2005 году Хакаби возглавил Национальную ассоциацию губернаторов США. Ранее он занимал пост председателя Ассоциации губернаторов Юга[4].

Президентская кампания 2008 года

Из-за установленных законодательством штата ограничений, в губернаторских выборах 2006 года Хакаби участвовать не мог[4], и покинул свой пост в январе 2007 года[2]. В конце того же месяца Хакаби объявил о своих претензиях на президентский пост и вступил в республиканскую гонку за выдвижение на выборах-2008[8] (возможность этого шага он начал рассматривать ещё в 2004 году[4]).

Изначально Хакаби заметно уступал по популярности главным конкурентам — бывшему мэру Нью-Йорка Рудольфу Джулиани, сенатору Джону Маккейну и экс-губернатору Массачусетса Митту Ромни, но надеялся укрепить свои позиции за счет избирателей, ориентирующихся на традиционные консервативные ценности. Кроме того, Хакаби возлагал надежды на симпатии американцев к аутсайдеру, которому любые успехи даются благодаря немалым усилиям[8].

Внешнеполитическая платформа бывшего губернатора включала одобрение иракской войны. Он заявил о поддержке курса на увеличение американского военного присутствия в Ираке, который проводил президент Буш[6][8]. Кроме того, Хакаби ратовал за борьбу с зависимостью США от импортных поставок продовольствия и энергоносителей[6].

В вопросах экономики Хакаби выступил за отмену подоходного налога и его замену на федеральный налог с продаж. Критики полагали, что такие меры ударят по менее обеспеченным слоям американского населения — несмотря на предложенную Хакаби систему компенсаций[6]. В то же время, Хакаби отказывался от традиционной для связанных с крупным бизнесом республиканцев политики сокращения налогов и максимально свободного рынка, полагая, что она приводит к обогащению богатых и обеднению малоимущих[11]. В области здравоохранения Хакаби намеревался акцентировать внимание на профилактических мерах[6]. В его планы входило развитие медицинского страхования детей из малообеспеченных семей[11]. Он был единственным из республиканских кандидатов, кто заявлял о необходимости борьбы с проявлениями расизма, подчеркивая, в частности, что суды назначали неграм из бедных районов более суровые приговоры, нежели белым, совершившим аналогичные преступления[11].

В ходе своей кампании Хакаби постоянно апеллировал к Богу, ссылался на Библию, охотно рассуждал на богословские темы и позиционировал себя как «христианского лидера»[6][7][11]. При этом в гонке 2007 года вопрос о религиозных воззрениях кандидатов привлекал большое внимание, и Хакаби подчеркивал, что для него вера — не часть предвыборной полемики, а определяющая сила всей его жизни[11].

Хакаби неизменно выступал против абортов и гомосексуальных браков, обосновывая своё мнение религиозными догматами[6][7]. Узаконенные в США аборты он в одном из выступлений назвал «холокостом»[14][16]. Эта ремарка вызвала неудовольствие еврейской общественности в лице «Лиги против клеветы» (Anti-Defamation League)[17]. Евреев Хакаби также умудрился задеть, сравнив свою жизнь во время борьбы с лишним весом с условиями в концентрационном лагере[18].

Хакаби заявлял, что не верит в справедливость теории эволюции, и выступал за преподавание американским учащимся креационистской теории наравне с эволюционной[6][7][8][11][19]. Такие позиции делали кандидатуру Хакаби потенциально неприемлемой для светски настроенных избирателей[7], однако он рассчитывал завоевать голоса как неверующих, так и представителей других конфессий, подчеркивая неагрессивность своих взглядов: «Я консерватор, но не злюсь на кого-либо по этому поводу»[11]. В то же время, он был уязвим и для религиозных консерваторов, которые могли быть недовольны его умеренностью и либеральным курсом в собственной церкви[7].

В августе 2007 года кампания Хакаби пришла к первому значительному успеху. Опрос общественного мнения в Айове, где в январе должны были пройти первые республиканские кокусы, показал неожиданно хороший результат: Хакаби набрал 18 процентов рейтинга, заняв второе место после Ромни (32 процента)[6][20][21].

Растущую популярность Хакаби называли «местью социальных консерваторов» — именно эта ключевая для республиканского электората группа составляла главную базу его поддержки[6][12]. Избегая открытой конфронтации с соперниками, Хакаби позиционировал себя как единственный «последовательный консерватор» в гонке и аккуратно указывал на идейное непостоянство других кандидатов. Он подчеркивал, что в своих социальных воззрениях (в частности относительно абортов и стволовых клеток эмбрионов) придерживался неизменной позиции долгие годы, и ему не пришлось, в отличие от других, приспосабливать их к предвыборным нуждам[9][11]. Многие американцы высоко оценивали честность и моральные устои Хакаби, а также его чувство юмора[6][15].

В ноябре 2007 года сторонником Хакаби выступил киноактер и спортсмен Чак Норрис, разделяющий его религиозные и консервативные политические взгляды. В частности, на сервере YouTube был опубликован предвыборный ролик Хакаби с участием Норриса, обыгрывающий популярные среди пользователей интернета «факты о Чаке Норрисе». Поддержка Норриса на этом этапе сыграла заметную роль в усилении Хакаби[15][22]. В ноябре экс-губернатор заметно укрепил свои позиции в Айове, практически догнав в рейтингах давно лидировавшего в этом штате Ромни, разрыв между ними составлял всего четыре процента (28 у Ромни, 24 у Хакаби)[23].

Толчок кампании Хакаби дал выход из гонки сенатора Сэма Браунбэка, который тоже апеллировал к консервативной и религиозной части электората[23]. Кроме того, сказались неудачи Фреда Томпсона. На этого кандидата возлагались немалые надежды, и именно он мог стать приемлемым для многих «южным консерватором». Однако кампания Томпсона задохнулась: ей не хватало энергии, освещения в СМИ и четкого политического посыла[12]. Впрочем, сам Хакаби связывал свои успехи с вмешательством высших сил[11].

В начале декабря Хакаби удалось вырваться в Айове на первое место, оставив позади Ромни, хотя тот тратил на кампанию намного больше средств[6][11][12]. Согласно результатам одного из опросов, разрыв между двумя кандидатами был уже очень велик — 39 процентов поддержки у Хакаби и всего 17 у Ромни[11]. В то же время, результаты опросов свидетельствовали, что Хакаби не хватает популярности в Нью-Гэмпшире и других штатах ранних туров праймериз — Мичигане, Южной Каролине и Неваде[6]. Нью-Гэмпшир обещал стать особенно трудным участком, поскольку в этом штате республиканцы в основном придерживались умеренных социальных взглядов[12].

14 декабря 2007 года Хакаби представил публике нового советника руководителя своей кампании — опытного республиканского организатора Эда Роллинса (Ed Rollins). Роллинс, в частности, в 1984 году помог Рейгану завоевать переизбрание в Белый дом. Наблюдатели полагали, что назначение Роллинса может значительно усилить кампанию Хакаби[15][24].

Согласно результатам одного из опросов, опубликованным 17 декабря 2007 года, Хакаби удалось не только завоевать лидерство в Айове, но и вырваться на первое место в общенациональной гонке, обойдя Джулиани[25]. Наблюдатели предполагали, что, даже потерпев неудачу на праймериз, Хакаби мог бы поучаствовать в непосредственной борьбе за Белый дом как напарник Джулиани. Консервативные социальные взгляды бывшего губернатора в этом случае могли бы компенсировать излишнюю, с точки зрения многих республиканцев, либеральность «мэра Америки». Тем более, что в экономических вопросах соотношение их программ было прямо противоположным: Джулиани выступал за твердую консервативную линию, а Хакаби был весьма либерален[9].

Большую опасность для Хакаби создавал недостаток у него средств на размещение в СМИ предвыборной рекламы[6][11]. Вопрос об этой рекламе стал особенно актуален, поскольку с ростом популярности экс-губернатора больше внимания ему стали уделять не только репортеры, но и конкуренты. Последние стали более активно прибегать к информационным атакам против новоявленного фаворита. Ромни, в частности, обличал его излишне мягкие позиции по налоговой и миграционной политике[11][12][15]. В отношении Ромни, исповедующего религию мормонов, со стороны Хакаби прозвучали резкие ремарки. В частности, пресса процитировала такой вопрос бывшего арканзасского губернатора: «Разве мормоны не верят, что Иисус и дьявол — братья?» Хакаби пришлось принести сопернику публичные извинения[15][26].

Поток негативных сообщений о Хакаби становился все более интенсивным. Некоторые его бывшие сторонники рассказывали о скверном характере экс-губернатора, разительно отличающемся от его благодушного публичного образа: Хакаби, по их словам, был очень вспыльчив и злопамятен[11]. Кроме того, бывшие сторонники, некогда разочаровавшиеся в Хакаби, указывали на его приверженность экономическому либерализму, более свойственному демократам. Звучали утверждения о том, что Хакаби в свои губернаторские годы якобы разрушил консервативное движение Арканзаса, а теперь обманывает однопартийцев на предмет своего «последовательного консерватизма»[9]. Подтверждение этому находили в том, что Хакаби был единственным республиканским кандидатом, выступившим против вето, наложенного президентом Бушем на демократический законопроект о значительном расширении Государственной программы детского здравоохранения (State Children’s Health Insurance Program, SCHIP). Кроме того, только двое кандидатов — Хакаби и Маккейн — одобряли программу борьбы с глобальным потеплением с помощью системы квот на промышленные выбросы[9].

Вниманию общественности были представлены все сомнительные эпизоды работы Хакаби в Арканзасе. Сообщалось, что на посту губернатора он, якобы в нарушение установленных правил, принимал деньги и дорогие подарки от друзей и сторонников. За это комиссия штата по этике пять раз подвергала его санкциям и штрафам. Также против губернатора было проведено закончившееся ничем расследование на предмет использования авиатранспорта штата для личных и политических нужд[11][18]. Ранее, в бытность вице-губернатором, Хакаби получил немалые денежные суммы в виде гонораров за выступления от базирующегося в Техасе фонда Action America, связанного с крупной табачной корпорацией R.J. Reynolds. Корпорация якобы была заинтересована в отказе от введения федерального табачного налога, предложенного администрацией Клинтона. Хакаби настаивал, что все полученные им средства были законным образом зарегистрированы, но отказывался называть конкретных жертвователей и настаивал, что о каких-либо их связях с табачной индустрией не знал. Эти его утверждения опровергались некоторыми источниками, в том числе его бывшими приближенными, которые сообщали, что вице-губернатор лично встречался и вел переговоры с представителем R.J. Reynolds[11][18].

Припомнили Хакаби и историю с досрочным освобождением Дюмонда. Бывший губернатор утверждал, что не был непосредственно причастен к решению арканзасской комиссии по помилованию, хотя и был в курсе происходящего. Сам же убийца и насильник к этому времени уже умер в тюрьме. Тем не менее, родственники жертв Дюмонда организовали кампанию против Хакаби[7][11][12]. Вспоминали и идею Хакаби образца 1992 года об изоляции больных СПИДом[12].

У Хакаби и его супруги Джэнет трое взрослых детей — сыновья Джон Марк (John Mark) и Дэвид (David) и дочь Сара (Sarah)[2][3][4][5][11]. Все трое приняли участие в избирательной кампании отца[11], и их не миновали скандальные обличения: у бывшего губернатора спрашивали, причастен ли Дэвид Хакаби к совершенному в 1998 году убийству бродячей собаки[15].

На кокусах республиканцев в Айове, с которых 3 января 2008 года начался сезон первичных выборов, Хакаби удалось одержать решительную победу над Ромни и другими соперниками. Бывший губернатор Арканзаса набрал 34,3 процента голосов, его ближайший конкурент Ромни — 25,3 процента[27][28]. В последующий период Хакаби удалось выиграть голосования ещё в семи штатах[29]. Ромни 7 февраля снял свою кандидатуру[30][31][32], и Хакаби стал основным конкурентом лидировавшего в гонке Джона Маккейна. Он последовал примеру Ромни лишь после того, как в результате праймериз 4 марта Маккейн фактически обеспечил себе выдвижение в президенты. Официально отказавшись от претензий на Белый дом, Хакаби выступил в поддержку Маккейна[29][33].

Президентская кампания 2016 года

5 мая 2015 года Хакаби объявил о своём участии в борьбе за выдвижение кандидатом в президенты от Республиканской партии на выборах 2016 года. В сентябре 2015 года Хакаби заявил о своей поддержке Ким Дэвис, оказавшейся в тюрьме из-за отказа регистрировать однополые браки[34].

Книги и увлечения

Перу Хакаби, помимо упомянутого выше труда о здоровом образе жизни, принадлежат ещё несколько книг: «Дело в характере» (Character is the Issue, 1997) — в соавторстве с Джоном Перри (John Perry); «Дети, которые убивают» (Kids Who Kill, 1998); «Живя дольше целой жизни» (Living beyond Your Lifetime, 2000); «Из Хоупа к вершинам» (From Hope to Higher Ground, 2007)[4][5]. Бывший губернатор верен своему музыкальному увлечению и играет на бас-гитаре в рок-группе Capitol Offense[6][10].

Напишите отзыв о статье "Хакаби, Майк"

Примечания

  1. Walker, Bruce [www.americanthinker.com/2008/01/mike_huckabee_and_christian_du.html Mike Huckabee and Christian Duty]. American Thinker. Проверено 26 мая 2011. [www.webcitation.org/68D6oVJy4 Архивировано из первоисточника 6 июня 2012].
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 About Michael Dale Huckabee. — Los Angeles Times, 02.12.2007
  3. 1 2 3 Mike Huckabee. — NNDB.com
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 Trey Berry. Mike Huckabee. — The Encyclopedia of Arkansas History & Culture, 22.08.2007
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Mike Huckabee Biography. — NYTimes.com
  6. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 Profile: Mike Huckabee. — BBC News, 06.12.2007
  7. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 Jodi Kantor, David D. Kirkpatrick. Ministry was springboard for Huckabee’s political career. — International Herald Tribune, 06.12.2007
  8. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Lois Romano. Huckabee Announces Presidential Bid. — The Washington Post, 29.01.2007
  9. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Another Man From Hope. — Opinion Journal, 26.10.2007
  10. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 Jared Wiener. Get to Know Mike Huckabee. — ABC News, 18.10.2007
  11. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 Holly Bailey, Michael Isikoff. A Pastor’s True Calling. — Newsweek, 08.12.2007
  12. 1 2 3 4 5 6 7 8 Dan Balz. Huckabee’s Rise and Rise. — The Trail (washingtonpost.com), 10.12.2007
  13. The 1992 Elections: State by State; South. — The New York Times, 05.11.1992
  14. 1 2 Kira Cochrane. The US presidential candidate who is bad news for women. — The Guardian, 10.12.2007
  15. 1 2 3 4 5 6 7 Mark Leibovich. Huckabee now has something to lose. — The New York Times, 19.12.2007
  16. Huckabee likens abortion to a holocaust. — CNN, 21.10.2007
  17. Ben Harris, Ami Eden. Can Huckabee ever win over Jewish voters? — The Jerusalem Post, 24.12.2007
  18. 1 2 3 Huckabee goofs may not bode well for '08. — The Associated Press, 22.11.2006
  19. Peggy Harris. Huckabee Explains His Views on Evolution. — The Associated Press, 04.05.2007
  20. Adam Nagourney. Huckabee gets big 2nd-place win in Iowa. — The New York Times, 13.08.2007
  21. Mark Halperin. What Iowa’s Straw Poll Tells the G.O.P. — Time, 11.08.2007
  22. Tina Daunt. Is Chuck Norris Huckabee’s secret weapon? — Los Angeles Times, 30.11.2007
  23. 1 2 Dan Balz, Jon Cohen. Huckabee Gaining Ground in Iowa. — The Washington Post, 21.11.2007
  24. Former Reagan Campaign Director Ed Rollins Joins Mike Huckabee. — Fox News, 14.12.2007
  25. Huckabee Has Thrown Republican Race in Disarray. — Rasmussen Reports, 17.12.2007
  26. Rick Pearson, John Chase. Huckabee apologizes to Romney. — Chicago Tribune, 13.12.2007
  27. Andrew Ward. Huckabee and Obama win in Iowa. — The Financial Times, 04.01.2008
  28. Huckabee, Obama have huge night in Iowa. — CNN, 04.01.2008
  29. 1 2 Angela K. Brown, Libby Quaid. Huckabee drops out of presidential race. — The Associated Press, 05.03.2008
  30. Romney suspends presidential campaign. — CNN, 07.02.2008
  31. Romney exits presidential race. — The Associated Press, 07.02.2008
  32. Tim Reid. Mitt Romney quits after pouring $35m of his own money into failed campaign. — The Times, 08.02.2008
  33. McCain wins GOP nomination; Huckabee bows out. — CNN, 05.03.2008
  34. [www.golos-ameriki.ru/content/ron-kim-dais-is-free-to-go/2952751.html Ким Дэвис на свободе]

Ссылки

  • При написании этой статьи использовался [www.lenta.ru/lib/14184235/full.htm материал] ([web.archive.org/web/*/www.lenta.ru/lib/14184235/full.htm архив]) из «Лентапедии», доступный по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].

Отрывок, характеризующий Хакаби, Майк

И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.
Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека потому только, что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека потому, что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и чего не должно; но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он часто говаривал с досадой о какой нибудь неудаче или беспорядке: «С нашим русским народом», – и воображал себе, что он терпеть не может мужика.
Но он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром. Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. Она не понимала, чем он восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего не было убрано, а у него уже стояли одонья. Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был особый мир, страстно им любимый, с какими то законами, которых она не понимала.
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, – все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость… Вот что!» – говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, – прибавлял он, – потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».
И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что нибудь для других, для добродетели, – все, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово – хозяин!»


Одно, что мучило Николая по отношению к его хозяйничанию, это была его вспыльчивость в соединении с старой гусарской привычкой давать волю рукам. В первое время он не видел в этом ничего предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.
Однажды летом из Богучарова был вызван староста, заменивший умершего Дрона, обвиняемый в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо, и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары. Вернувшись к завтраку домой, Николай подошел к жене, сидевшей с низко опущенной над пяльцами головой, и стал рассказывать ей, по обыкновению, все то, что занимало его в это утро, и между прочим и про богучаровского старосту. Графиня Марья, краснея, бледнея и поджимая губы, сидела все так же, опустив голову, и ничего не отвечала на слова мужа.
– Эдакой наглый мерзавец, – говорил он, горячась при одном воспоминании. – Ну, сказал бы он мне, что был пьян, не видал… Да что с тобой, Мари? – вдруг спросил он.
Графиня Марья подняла голову, хотела что то сказать, но опять поспешно потупилась и собрала губы.
– Что ты? что с тобой, дружок мой?..
Некрасивая графиня Марья всегда хорошела, когда плакала. Она никогда не плакала от боли или досады, но всегда от грусти и жалости. И когда она плакала, лучистые глаза ее приобретали неотразимую прелесть.
Как только Николай взял ее за руку, она не в силах была удержаться и заплакала.
– Nicolas, я видела… он виноват, но ты, зачем ты! Nicolas!.. – И она закрыла лицо руками.
Николай замолчал, багрово покраснел и, отойдя от нее, молча стал ходить по комнате. Он понял, о чем она плакала; но вдруг он не мог в душе своей согласиться с ней, что то, с чем он сжился с детства, что он считал самым обыкновенным, – было дурно.
«Любезности это, бабьи сказки, или она права?» – спрашивал он сам себя. Не решив сам с собою этого вопроса, он еще раз взглянул на ее страдающее и любящее лицо и вдруг понял, что она была права, а он давно уже виноват сам перед собою.
– Мари, – сказал он тихо, подойдя к ней, – этого больше не будет никогда; даю тебе слово. Никогда, – повторил он дрогнувшим голосом, как мальчик, который просит прощения.
Слезы еще чаще полились из глаз графини. Она взяла руку мужа и поцеловала ее.
– Nicolas, когда ты разбил камэ? – чтобы переменить разговор, сказала она, разглядывая его руку, на которой был перстень с головой Лаокоона.
– Нынче; все то же. Ах, Мари, не напоминай мне об этом. – Он опять вспыхнул. – Даю тебе честное слово, что этого больше не будет. И пусть это будет мне память навсегда, – сказал он, указывая на разбитый перстень.
С тех пор, как только при объяснениях со старостами и приказчиками кровь бросалась ему в лицо и руки начинали сжиматься в кулаки, Николай вертел разбитый перстень на пальце и опускал глаза перед человеком, рассердившим его. Однако же раза два в год он забывался и тогда, придя к жене, признавался и опять давал обещание, что уже теперь это было последний раз.
– Мари, ты, верно, меня презираешь? – говорил он ей. – Я стою этого.
– Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться, – с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа.
В дворянском обществе губернии Николай был уважаем, но не любим. Дворянские интересы не занимали его. И за это то одни считали его гордым, другие – глупым человеком. Все время его летом, с весеннего посева и до уборки, проходило в занятиях по хозяйству. Осенью он с тою же деловою серьезностию, с которою занимался хозяйством, предавался охоте, уходя на месяц и на два в отъезд с своей охотой. Зимой он ездил по другим деревням и занимался чтением. Чтение его составляли книги преимущественно исторические, выписывавшиеся им ежегодно на известную сумму. Он составлял себе, как говорил, серьезную библиотеку и за правило поставлял прочитывать все те книги, которые он покупал. Он с значительным видом сиживал в кабинете за этим чтением, сперва возложенным на себя как обязанность, а потом сделавшимся привычным занятием, доставлявшим ему особого рода удовольствие и сознание того, что он занят серьезным делом. За исключением поездок по делам, бо льшую часть времени зимой он проводил дома, сживаясь с семьей и входя в мелкие отношения между матерью и детьми. С женой он сходился все ближе и ближе, с каждым днем открывая в ней новые душевные сокровища.
Соня со времени женитьбы Николая жила в его доме. Еще перед своей женитьбой Николай, обвиняя себя и хваля ее, рассказал своей невесте все, что было между ним и Соней. Он просил княжну Марью быть ласковой и доброй с его кузиной. Графиня Марья чувствовала вполне вину своего мужа; чувствовала и свою вину перед Соней; думала, что ее состояние имело влияние на выбор Николая, не могла ни в чем упрекнуть Соню, желала любить ее; но не только не любила, а часто находила против нее в своей душе злые чувства и не могла преодолеть их.