Халдеи

Не следует путать с Халди (народ).

Халде́и (вавилонское Kaldu, ивр. כַּשְׂדִּים — Касдим, греч. Χαλδαίοι) — семитские племена, обитавшие на юге Месопотамии, в области устьев рек Тигра и Евфрата на северо-западном берегу Персидского залива с конца X по IV век до н. э. Вели борьбу с Ассирией за обладание Вавилоном. В 626—536 гг. до н. э. в Вавилоне правила халдейская династия, основавшая Нововавилонское царство.

Говорили на арамейском языке. Слово «халдеи» неоднократно упоминается в Библии — например, в Книге пророка Аввакума и в Книге Иудифи (5:6). Халдеями в древнем мире также называли колдунов, магов, волхвов, гадателей, астрологов. По одной из версий, халдеями-магами были волхвы, пришедшие поклониться родившемуся Иисусу.

История

Впервые халдеи упоминаются в 878 году до н. э. в анналах ассирийского царя Ашшурназирпала II. Они жили на берегу Персидского залива, в районе болот и озёр вдоль нижнего течения Тигра и Евфрата. Известны шесть халдейских племён (бит). В IX в. до н. э. халдеи прочно заняли южную часть Вавилонии и постепенно продвигались на север, одновременно воспринимая древнюю аккадскую / вавилонскую культуру и религию. Все халдейские племена вели полукочевой образ жизни и занимались скотоводством (Иов. 1:17), рыболовством, а также земледелием. Они жили родами, под управлением своих вождей, известных из клинописных источников:

• Бит-Якин (пограничное с Эламом племя),
• Бит-Дакури (самое крупное племя),
• Бит-Амукани,
• Бит-Адини,
• Бит-Шилини и Бит-Ша’алли,

которые стремились сохранить независимость как друг от друга, так и от ассирийцев, пытавшихся овладеть Южной Вавилонией, которую касситы называли Кардуниаш («страна Карду», то есть халдеев), а ассирийцы — страна Kaldu.

Ассирийский царь Салманасар III в 851 году до н. э. принудил халдейских князей Бит-Дакури, Бит-Амукани и Бит-Якин к выплате дани. Вели с ними войны цари Ассирии Шамши-Адад V и Адад-нирари III 803 до н. э., 796 до н. э. и 785 до н. э., принудив всех халдейских князей Приморья к выплате дани.

В 744 до н. э. ассирийский царь Тиглатпаласар III (745 до н. э. — 727 до н. э.) вторгся в Вавилонию и нанёс поражение союзным ей халдейским племенам на территории от Сиппара до болот Персидского залива, принял титул «царь Шумера и Аккада». Вавилонии пришлось признать над собой власть Ассирии. Жреческие круги, чиновники и купцы вавилонских городов постепенно превратились в прочную опору ассирийского господства, а инициатива в борьбе за независимость страны перешла к халдеям и низам городского населения. В 732 до н. э. прекращение вавилонской династии послужило сигналом к борьбе между Ассирией, халдеями и Эламом за вавилонское наследство.

Завоевание Вавилонии

Князь Бит-Амуккани Укин-Цир захватил Вавилон и царствовал там три года, пока ассирийский царь Тиглатпалассар III осаждал столицу арамеев Дамаск. Покончив с последним, ассирийский царь направился против халдея Набуушабши, князь Бит-Шилини, был казнён пред стенами своего города Саррабану, Закиру Бит-Шаалльский уведён в плен со своими подданными, наконец, и Укин-Цир, после долгой успешной осады, должен был сдать свою крепость Сапею. Тогда Баласу бит-дакурский и Мардук-апла-иддин бит-якинский выплатили дань. Тиглатпалассар возложил на себя вавилонскую корону с именем Пулу; то же сделал и его преемник Салманасар V, принявший имя Улулая.

Затем наступил упадок ассирийского могущества, и халдеи к концу VIII века до н. э. появляются в древних городах Уре (отсюда в Библии появляется выражение «Ур Халдейский» Быт. 11:28), Ниппуре, Кише, Куфе и Сиппаре. У них возникают тенденции к объединению. Правитель Бит-Якин уже носит титул царя халдеев. После смерти Улулая против ассирийского владычества выступил халдейский царь Мардук-апла-иддин II и, овладев Вавилоном, правил в нём 12 лет (721 год до н. э.—710 год до н. э.) под именем Мардук-апла-иддина II, опираясь на эламского царя Хумбанигаша и пользуясь затруднениями Саргона II в Сирии и Армении. Он пытался сформировать против Ассирии коалицию и для этой цели посылал гонцов даже к иудейскому царю Езекии. Однако вавилоняне были недовольны режимом халдейского князя, чья антиассирийская политика требовала тотального напряжения сил Вавилонии и ложилась тяжким бременем на плечи её жителей, поэтому Саргон II после победы над Мардук-апла-иддином (710) встречался вавилонянами, как освободитель. Мардук-апла-иддин бежал в Элам, однако после смерти Саргона II в 710 году до н. э. он вновь захватил вавилонский престол. На этот раз он царствовал всего 9 месяцев, был разбит ассирийцами при Кише и снова бежал. Халдеи были вытеснены из средней Месопотамии. Новая попытка Мардук-апла-иддина захватить Вавилон в 700 году до н. э. не имела успеха: Мардук-апла-иддин был разбит, бежал вместе со сторонниками в Приморье (древний Шумер), а оттуда в Элам. Желая отомстить Мардук-апла-иддину, ассирийский царь Синаххериб специально для этой цели построил флот на Персидском заливе и, переправив свои войска, подверг разгрому эламское побережье, где халдейский князь имел небольшое владение. Однако, среди пленников, взятых ассирийцами во время экспедиции, Мардук-апла-иддина не оказалось: за несколько месяцев до высадки ассирийцев он, вероятно, умер своей смертью.

В это время халдей Мушезиб-Мардук (греч. Μεσησιμόρδακος) захватил Вавилон и вступил в вассальные отношения с Эламом, купив его покровительство храмовыми сокровищами Эсагилы (692 год до н. э.-689 год до н. э.). Союзники встретились с армией Синахериба при Халуле на Тигре в 691 году до н. э., кровопролитная битва не принесла победы ни одной из сторон, но неожиданная смерть эламского царя Хумпаннимена дала делу другой оборот. Вавилон был взят и разрушен, Ассархаддон вскоре после воцарения имел дело с сыном Меродах-Баладана Набу-зиру-киниш-лиширом, теснившим ассирийского наместника в Уре. Прогнанный в Элам, он был убит. Брат его Наид-Мардук подчинился добровольно и был признан вассалом в Бит-Якине. В 677 году до н. э. восстал князь бит-дакурский Шамаш-ибни, но был взят в плен и заменён верным Набу-Шаллимом.

Во время восстания Шамашшумукина против Ашшурбанапала халдеи держали сторону первого и долго сопротивлялись даже после его падения. После окончательного поражения, их князь, внук Меродах-Баладана, Набу-бель-шуме, спасся было, в Элам, но, желая избегнуть выдачи, лишил себя жизни. Ашшурбанапал, по его собственному выражению, «растоптал Халдею и надел на неё ярмо бога Ашшура». После 648 года до н. э. все халдейские княжества в Вавилонии были ликвидированы. На Юге было введено ассирийское провинциальное управление, во главе которого стоял туртан Бэл-ибни. Этноним «халдей» в самой Вавилонии вышел из употребления. Этнический барьер между халдеями и вавилонянами был сломан. Вавилонизированные халдеи составляли большинство населения страны. Поэтому соседние народы называли жителей Вавилонии халдеями.

Нововавилонское царство

С 625 года до н. э. в Вавилоне царствует Набопалассар, основатель нововавилонской халдейской династии. Набопаласар берет Урук (616 год до н. э.), затем главным образом с помощью мидийцев захватывает древнюю столицу Ассирии Ашшур (614 год до н. э.). В 612 году Набопаласар, объединившись со скифами и мидийцами, захватил столицу Ассирии Ниневию. Несколько десятков лет халдеи были во главе новой вавилонской державы, которую Навуходоносор расширил ещё и покорением Иудейского царства и в последний раз в древнем мире образовал великую семитическую монархию. В Библии Навуходоносор назван «царём Халдейским» (2Пар. 36:17). Внутренняя деятельность была направлена на украшение города, укрепление против нашествий, восстановление святилищ, приведение в порядок сети каналов, сглаживание антагонизма отдельных частей населения. Но последнее было ещё преждевременным: династия халдеев не удержалась, и последним вавилонским царём был «вавилонянин» Набонид (556 год до н. э.—539) . Ещё Берос называет Навуходоносора «Царём халдеев и вавилонян». Зато под иноземным персидским владычеством объединение сделало большие успехи, и скоро на западе оба этнографических термина перестали различаться. Конец Халдейскому царству кладет персидское нашествие.

Халдеи как жрецы

Вавилонская жреческая астрономия и астрология были хорошо известны в древнем мире (Страбон упоминает четырёх великих «халдейских» астрономов — это Киден (Кидинну из астрономических глиняных табличек), Набуриан (Набу-Риманну), Судин и Селевк из Селевкии). Во время эллинизма имя халдеев сделалось обозначением вавилонского жречества с его «наукой». По Ктесию, халдеи пришли из Египта с Белом, организовавшим их в жреческую касту и научившим всякой божеской и человеческой премудрости, которую они в течение веков передавали из рода в род. Таким образом, халдеи, наряду с магами, друидами, брахманами, приобрели репутацию жреческих философов, всемирных мудрецов. Это представление сделалось господствующим. Халдеи стали синонимом вавилонской культуры. Их считали основателями астрологии и астрономии (Diod., II, 3 1, между прочим, говорит об их наблюдениях, охватывавших тысячелетия), первыми провозгласившими бессмертие души (Paus. 4, 32), математиками (Porphyr. v. Pythag. 9) и натуралистами, теософами и т. п. В связь с ними ставили даже религию Зороастра, объявляя его учеником халдеев (Ammian Marcel. 23. 6) и т. п.

По всему миру можно было встретить странствующих шарлатанов, называвших себя халдеями. Уже Катон предостерегал от них римлян (De agricult., 5). В 139 г. до н. э. сенат изгнал из Рима шайку халдеев, но вскоре при трупе одного консула нашли халдейскую грамоту (Plut. Mar. 42). Сулла (Plut. S. 73), Цезарь, Помпей, Красс веровали в халдеев и не гнушались слушать их предсказания. Существовали целые оккультистические школы халдеев. Тиберий на Родосе изучал у какого-то Фрасилла Scientiam Chaldaeorum artis (Tac. Ann. VI, 20), но затем в 16 году изгнал халдеев из Рима и запретил распространение астрологических книг. Халдеи имели успех при дворе императоров и у аристократии, а для провинций, после общественных бедствий, они были настоящими бичами, эксплуатируя суеверие, несмотря на протесты таких людей, как Фаворин (у Gell. 14, 1: «Adversus eos, qui Ch. appellantur»).

При таких условиях совершенно забывалось различие халдеев и вавилонян, и даже вообще этнографическое значение термина «халдеи». Последним, кто даёт себе в этом отчёт, был Страбон (16, 765: Βαβυλώνιοι χαί τό των Χαλδαίων έθνος). Впрочем, во время парфян и Сассанидов различие окончательно сгладилось, тем более, что население Вавилонии осложнилось новыми элементами: иранцами, сирийцами, арабами. Смешение культур и синкретизм религий ещё более содействовал усилению теургий. Представители смешанного населения на почве древней культуры, гордясь своим мнимым происхождением от её насадителей, производили впечатление ещё на мусульманских арабов времён Аббасидов. Псевдохалдейская премудрость долго держалась как в Вавилонии (Багдад), так, особенно, в Месопотамии (см. Харран), выставив ряд учёных (особенно Сабит ибн Курра, 826 г.—901 г.) и целую литературу (на арабском языке) якобы переводов с древних вавилонских трактатов и сочинений якобы о вавилонской религии и философии. Эти заведомые фальсификации высоко ценились до более близкого знакомства с подлинной вавилонской литературой.

Халдеи-христиане

В настоящее время под именем халдеев или сиро-халдеев (ассирийцы) известны месопотамские и персидские христиане, как несториане и перешедшие в православие, так особенно перешедшие в унию с Римом (Халдейская католическая церковь).

Последним имя халдеев предписано ещё папой Евгением IV, но получило реальное значение только в половине XVI в., когда после смерти несторианского католикоса Симона VII партия, недовольная непотизмом, провела через подчинение Риму своего кандидата Иоанна, рукоположённого в 1553 г. папой Юлием IIΙ в халдейские патриархи. По интригам католикоса Симона VIII он был убит в 1555 г. в тюрьме, куда его бросил диарбекирский вали. Но рукоположённый им Абд-ишо был его преемником и получил из Рима утверждение. Преемник его Абд-аллах не интересовался Римом, но все дальнейшие поддерживали с ним отношения до конца XVIII века, когда снова отстали от унии, но папам ещё в XVII в. удалось вовлечь в неё консервативную ветвь патриархов: при Элии VII в Амиде состоялся собор, на котором католикос с 6 епископами осудил лжеучения: «Диодора, Феодора и Нестория». Один из преемников его, Элия XI, в 1778 г., желая закрепить кафедру в своём роде, рукоположил своего племянника мар-Ханну, который обещал упрочить унию. Но избрали не его, а Элия XII, который умер в 1804 г. Между тем, мар-Ханна не отказывался от своих прав, но только в 1830 г. был признан папой «патриархом халдейским и вавилонским». Эта линия в настоящее время и есть настоящая халдейская униатская.

Литература

Впервые поставил вопрос о национальности халдеев Эберхард Шрадер (Schrader): «Die Abstammung der Chaldäer und die Ursitze d. Semiten» («Z. d. Deutsch. Morgenl. Gresellsch.», XXVII). Дальнейшие исследования Альфонса Делатра (Delattre, «Les Chaldéens», Лувен, 1889) и Гуго Винклера (Winckler, «Die Stellung d. Ch. in d. Geschichte. Untersuch. z. altorient. Gesch.», 1889) выяснили этот вопрос, запутанный ещё в греко-римское время. О халдейских христианах см. преосвященного Софония, «Современный быт и литургия иаковитов и несториан» (СПб., 1876); В. В. Болотов, «Из истории церкви Сиро-Персидской» («Христ. Чтение», 1898—1901).

В честь халдеев назван астероид (313) Халдея, открытый в 1891 году.

Интересные факты

• В древней Греции халдеями (обычно с оттенком пренебрежительности) называли бродячих предсказателей, астрологов.
• В Древней Руси (также с оттенком пренебрежительности) - ряженых шутов или скоморохов, потешавших народ на улицах, базарах и не стеснявшихся непристойных выходок.
• В наше время халдей — бытующее жаргонное название обслуживающего персонала, в основном официантов
• Из некоторых произведений Л. Пантелеева (повесть «Республика ШКИД», цикл рассказов «Последние халдеи») известно, что воспитанники Школы социально-индивидуального воспитания имени Достоевского называли особенно ненавистных им преподавателей «халдеями». Сам Пантелеев в предисловии к «Последним халдеям» писал:

Эти очерки о «халдеях» написаны вскоре после выхода в свет «Республики Шкид». В то время автор мог и не объяснять читателю, что такое «халдей» и с чем его кушают. Человек, который учился в советской школе в первые годы революции, хорошо запомнил эту жалкую, иногда комичную, а иногда и отвратительную фигуру учителя-шарлатана, учителя-проходимца, учителя-неудачника и горемыки… Именно этот тип получил у нас в Шкиде (да, кажется, и не только у нас) стародавнее бурсацкое прозвище «халдей».

Отрывок, характеризующий Халдеи

– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.