Халифа бин Хамад Аль Тани

Халифа бин Хамад Аль Тани араб. خليفة بن حمد الثاني‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Эмир Катара
22 февраля 1972 года — 27 июня 1995 года
Предшественник:	Ахмад бин Али Аль Тани
Преемник:	Хамад бин Халифа Аль Тани
Премьер-министр Катара
29 мая 1970 года — 27 июня 1995 года
Преемник:	Хамад бин Халифа Аль Тани
Рождение:	17 сентября 1932(1932-09-17) Ар-Райян, Катар
Смерть:	23 октября 2016(2016-10-23) (84 года)
Род:	Аль Тани
Отец:	Хамад бин Абдаллах Аль Тани
Супруга:	4 жены
Дети:	5 сыновей и 10 дочерей
Награды:

Халифа бин Хамад Аль Тани (араб. خليفة بن حمد الثاني‎; 17 сентября 1932 — 23 октября 2016, Ар-Райян) — 2-й эмир Катара из династии Аль Тани (22 февраля 1972— 27 июня 1995), четвёртый сын Хамада бин Абдаллаха (1896—1948), наследника престола (1935—1948), и внук 5-го шейха Катара Абдаллаха бин Джасима Аль Тани (1913—1949).

Биография

В 1957 году катарский шейх Али бин Абдаллах Аль Тани (1949—1960) назначил своего племянника Халифа бин Хамада министром образования, позднее он стал министром финансов. В 1960 году эмир Али бин Абдалла отказался от власти в пользу своего сына Ахмада (1960—1972). 24 октября 1960 года Халифа был провозглашён наследником престола. Эмир Ахмад бин Али много времени проводил за границей, проматывая деньги в европейских и ливанских казино. Поэтому фактическим правителем государства стал его двоюродный брат Халифа бин Хамад. Именно он занимал реформированием Катара. В 1961—1968 годах было принято около ста новых законов. Были созданы министерства, организован Совет министров, стали функционировать гражданские суды.

В 1964 году был учреждён Национальный банк Катара. В апреле 1970 года вступила в действие умеренная конституция. власть эмира оставалась ничем не ограниченной, однако при нем создавался Консультационный совет с совещательными функциями. В мае того же 1970 года Халифа ибн Хамад был назначен первым премьер-министром Катара.

1 сентября 1971 года была провозглашена независимость Катарского эмирата от Великобритании. 22 февраля 1972 года премьер-министр шейх Халифа бин Хамад, получив поддержку армии и сил безопасности, объявил находившегося за границей эмира Ахмада бин Али низложенным и провозгласил себя новым эмиром.

Новый эмир Халифа бин Хамад предпринял ряд шагом по модернизации и некоторой демократизации системы государственного управления. Он передал в государственную казну часть доходов от нефти, которая раньше выделялась лично ему. Была повышена заработная плата рабочим и служащим.

В середине 1970-х годов путём заключения договоров с иностранными нефтедобывающими компаниями, эмир добился перехода контроля над нефтедобычей в руки государства. В 1972 году была основана национальная нефтяная компания, установившая к 1977 году полный контроль над действовавшими в стране иностранными нефтедобывающими компаниями.

В 1970-х годах столица эмирата — Доха — подверглась почти полной перепланировке и превратилась в современный город. Вдоль асфальтированных широких улиц протянулись ряды домов из бетона и стекла. Столица была полностью электрифицирована и оснащена разветвлённой телефонной сетью.

В июле 1989 года кабинет министров, состоявший из 15 министров, был в первый раз реорганизован, было заменено большинство предыдущих министров. В сентябре 1992 года эмир Халифа вторично реорганизовал кабинет министров, расширив его до 17 министров.

Кроме нефти, Катар обладает огромными запасами природного газа. В 1997 году началась разработка расположенного в море одного из крупнейших в мире месторождений природного газа Северное (частично принадлежит Ирану), которое содержит около 15 % доказанных мировых запасов природного газа.

Переворот

В июне 1995 года при поддержке других членов семьи, пока эмир Халифа ибн Хамад находился в зарубежной командировке в Швейцарии, его сын и престолонаследник Хамад бин Халифа становится верховным главой государства Катар. С 1995 по 2004 год Халифа ибн Хамад проживал в изгнании во Франции и вернулся на родину только в 2004 году.

Отрывок, характеризующий Халифа бин Хамад Аль Тани

– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.