Кордовский халифат

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Халиф Кордовы»)
Перейти к: навигация, поиск
Кордовский халифат
خلافة قرطبة

929 — 1031



 

Флаг халифата

Кордовский халифат в момент своего наибольшего расширения (около 1000 года)
Столица Кóрдова (450 000 жителей)
Язык(и) Арабский, Мосарабский
Площадь 600 000 км² (1000 год)
Население 6 000 000 жителей
Форма правления монархия
Халиф Кóрдовы
 - 929—961 Абд ар-Рахман III
История
 -  756 Основание эмирата
 -  929 Преобразование в халифат
 -  1031 Распад на несколько независимых эмиратов — Тайфа
К:Появились в 929 годуК:Исчезли в 1031 году

Ко́рдовский халифат (до 929 года — эмират) — средневековое мусульманское государство на территории современных Испании и Португалии (9291031) со столицей в г. Кордова. Основано потомком Омейядов Абд ар-Рахманом I, принявшим в 756 году титул эмира. В 929 году Абд ар-Рахман III объявил себя халифом. Столицей халифата была Кóрдова. В X — нач. XI вв., особенно в правление халифа Абдуррахмана III и его сына аль-Хакама II (961—976), государство переживало период наивысшего подъема. После 1031 года халифат распался на ряд эмиратов, значительным из которых был Гранадский эмират, где мусульманское владычество продлилось вплоть до 1492 года.





История

Рост

Абд ар-Рахман I стал эмиром Кордовы в 756 году, через шесть лет после потери власти Омейядами в Дамаске. Исполненный решимости восстановить силу своей династии, он покорил местных исламских правителей области и объединил различные вотчины в эмират. Войны с соседями постепенно расширили территорию эмирата. так, в 806 году эмир взял под контроль даже остров Корсика.

К концу IX в. Кордовский эмират фактически распался на отдельные феодальные владения. Восстановив политическое единство эмирата, Абд ар-Рахман III столкнулся с угрозой вторжения Фатимидов - конкурирующей исламской династии, укрепившейся в Каире. Чтобы подчеркнуть своё могущество, Абд ар-Рахман в 929 провозгласил себя халифом, отказавшись принимать власть халифа Аббасидов в Багдаде [1]. Халифат, так же как и эмират ранее, вёл почти непрерывные войны с христианскими государствами на севере Пиренейского полуострова[2].

Процветание

Халифат наслаждался расцветом весь X век. Абд ар-Рахман III объединил Аль-Андалус и оттеснил христиан на север силой либо дипломатическим путём. Он также остановил наступление Фатимидов в Марокко.

В период наибольшего расцвета Халифат был одним из самых передовых в экономическом отношении государств в Европе. В сельском хозяйстве и ремесленном производстве в государственных мастерских широко применялся труд рабов. Важное место занимали горная промышленность и судостроение[2]. В X веке начался переходом от уплаты налогов натурой к денежной форме, что ухудшало положение крестьянства[3].

Рост международного значения Кордовского халифата вёл к расширению его дипломатических связей: известны посольства в Византию (945,955) и Германию (955, 969). Торговые интересы способствовали установлению сюзеренитета Халифата над некоторыми североафриканскими княжествами (Тахерт, Сиджилмаса и др.)[3]. Пестрый этнический и вероисповедный состав правящего класса обусловил широкую веротерпимость в Халифате. Это способствовало участию в развитии науки и культуры как мусульман, так и немусульман, благодаря чему в государстве сложились яркая и своеобразная культура и наука[2]. В X в. велось большое строительство в Кордове. Здесь работали видные ученые: филолог Ибн Абд Раббихи, историки ар-Рази, Ибн аль-Кутийя, аль-Хушани и др. В библиотеке халифа аль-Хакама II насчитывалось до 400 тыс. томов[3].

Упадок

Смерть Хакама II в 976 году ознаменовала начало упадка халифата. Перед смертью Хакам назначил своим преемником 10-летнего сына Хишама II (976-1008).

Мухаммад ибн Абу Амир аль-Мансур (в средневековых европейских источниках — Альмансор) занимал должность хаджиба при Хакаме. После смерти Хакама он отстранил от правления халифа Хишама II, который оставался лишь номинальным главой государства. Мухаммад аль-Мансур нанес несколько тяжелых поражений христианским государствам Испании. Его политику продолжал его сын Абдуль-Малик аль-Музаффар (1002-1008)[3].

Захват власти аль-Мансуром превратил титул халифа в номинальный. В начале XI века в Халифате наступил период феодальных смут (с 1009 по 1031 год сменилось 6 халифов). В 1031 последний халиф Хишам III был свергнут и изгнан из Кордовы, а Халифат распался на множество мелких эмиратов[2].

Быт

Средняя продолжительность жизни в Средневековой христианской Европе составляла ~30 лет, в исламских странах и странах с исламской правящей верхушкой от Южной Испании до р.Инд, ожидаемая продолжительность жизни при рождении соответствовала 38-42 годам. Кастильцы (испанцы) и арагонцы презирали андалузцев за "излишнюю чистоплотность".

Культура

Кордова была культурным центром Аль-Андалуса и воплощением мавританской архитектуры. Дворец халифа находится на окраине города и был наполнен восточной роскошью. Кроме того, Кордова была интеллектуальным центром Аль-Андалуса, здесь активно переводились на арабский, латынь и иврит древнегреческие тексты. Библиотека Аль-Хакама II была одной из крупнейших в мире и насчитывала по меньшей мере 400 000 томов. В период халифата отношения между евреями и арабами были терпимыми, так, еврейские каменщики помогали строить Большую мечеть. Период халифата был отмечен достижениями в области науки, истории, географии, философии и языкознания.

Экономика

Экономика халифата была разнообразной и успешной, в её основе лежала торговля. Мусульманские торговые пути соединяли Аль-Андалус с внешним миром через Средиземное море. Процветавшая промышленность была построена на производстве текстиля, керамики, изделий из стекла и металла. Арабы принесли на Пиренеи ряд новых культур, таких как рис, арбуз, бананы, баклажаны и твердые сорта пшеницы. Поля орошали водяными колесами.

Общество

Господствующее положение в Халифате принадлежало крупной земельной аристократии — хассе. Хассе — это особо привилегированная группа Омейядов и их родственников. Иногда высокие посты в государственном аппарате занимали и немусульмане (мосарабы и евреи). Евреи составляли около десяти процентов населения - несколько больше, чем арабы, и примерно столько же, сколько берберы. При этом христиане и евреи были обязаны платить джизью - налог на нужды войны против христианских королевств на севере. Слово мусульманина ценилось больше, чем христианина или еврея, в суде, а некоторые преступления наказывались более сурово, если их совершали христианин или еврей против мусульманина.

Гвардия халифа комплектовалась из приближенных рабов сакалиба (букв. — славяне). Рост их влияния быстро сделал их опасными для центральной власти, что особенно проявилось в нач. XI века[3]. Главой всего государственного аппарата и первым лицом после халифа был хаджиб (камергер).

Халифы Кордовы (9291031)

Напишите отзыв о статье "Кордовский халифат"

Примечания

  1. Reilly Bernard F. The Medieval Spains. — Cambridge: Cambridge University Press, 1993. — P. 84. — ISBN 0521394368.
  2. 1 2 3 4 [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/98466/ Кордовский Халифат] — статья из Большой советской энциклопедии
  3. 1 2 3 4 5 СИЭ, 1961—1976.

Литература

  • Али-заде А. А. Хроника мусульманских государств I-VII вв. Хиджры. — 2-е, испр. и доп. — М.: Умма, 2004. — С. 236-243. — 445 с. — 5000 экз. — ISBN 5-94824-111-4.

Ссылки

  • [runivers.ru/doc/isl/index.php?SECTION_ID=310&IBLOCK_ID=43 Кордовский халифат на сайте «Руниверс»]
  • Анонимные авторы. [kuprienko.info/las-cronicas-de-la-espana-medieval-reconquista-chronicon-de-cardena-los-anales-toledanos-al-ruso/ Испанские средневековые хроники: Хроника Карденьи I. Хроника Карденьи II. Анналы Толедо I. Анналы Толедо II. Анналы Толедо III.]. www.kuprienko.info (А. Скромницкий) (24 августа 2011). Проверено 17 ноября 2012. [archive.is/qiOz Архивировано из первоисточника 4 декабря 2012].

Отрывок, характеризующий Кордовский халифат

Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.